Чтение 6–й страницы книги ~ТАСС уполномочен заявить~

- Самая, кстати, трудная профессия. И потом, нынешний читатель куда
честнее некоторых критиков. Те пытаются угадать, кого похвалить, а кого
лягнуть, но угадывают не в читальных залах и книжных магазинах, а...

- Очень плохо.

- Костя, родной, я лучше тебя знаю, как это плохо, поэтому и
попросила тебя прочесть эту рукопись.

Константинов пожал плечами:

- Каноническая схема, а не литература; плохой директор, хороший
парторг; новатор, которого поначалу затюкали, а потом орден дали, один
пьяница на весь цех... Зачем врать-то? Будь в каждом цеху только один
пьяница, я бы в церкви свечки ставил. Всякое желание понравиться - кому бы
то ни было - есть форма неискренности. А потом спохватимся, начнем ахать:
"Откуда появились новые лакировщики?!" Разве кто-либо понуждал твоего
автора писать ложь? Расталкивает локтями, к литературному пирогу лезет -
нельзя же так спекулировать, право... Настоящая литература - это когда
человек изливает душу; а если так - то и работы его не видно. А здесь
какая-то эклектика: и драматург, и спорщик, и рассказчик, и оратор. И к
каждому этому профессиональному качеству можно приложить одно лишь
определение - "посредственный". В наш век информационного взрыва нельзя
быть эгоцентриком, идеи в воздухе носятся, или уж быть надобно гениальным
эгоцентриком.

- Ты пролистал рецензии мэтров на его рукопись?

- Прочитал. Ну и что? Эти меценаты потом, глядишь, и в газетах
выступят, а книгу отправят на макулатуру, но и это полбеды; главная беда в
том, что может появиться некая девальвация литературной правды, а сие -
тревожно. Мне так, во всяком случае, кажется.

- Про такое заключение мне бы сказали: "разнос", Костя.

- Правильно. Зачем же литературу превращать в парламент: "Ты - мне; я
- тебе, наша коалиция сильней". Не надо так, это же самопожирание
литературного процесса.

- У меня появится много врагов, если выступлю так резко.

- Что ж, свою позицию надо уметь отстаивать. Я бы на компромисс не
шел. Еще вопросы есть? - он улыбнулся. - Спасибо, я поехал проигрывать
Славину.

...Славин опоздал на пять минут; Константинов, тренируясь у стенки,
заметил:

- Точность - вежливость королей, Виталий Всеволодович.

- Так я ж не король, Константин Иванович, я всего лишь полковник, мне
и опоздать можно... Затор был на Кутузовском.

Когда они менялись местами на корте, Славин задумчиво сказал:

- Знаете, на какие мысли навел меня этот затор?

- Вы хотите меня заговорить, чтобы обыграть всухую?

- Конечно. Но думал я, действительно, о том, как скорость века меняет
психологию. Раньше-то наш ОРУД незамедлительно реагировал на минимальное
превышение скорости, как матадор реагировал, а сейчас гонят шоферов:
"Проезжай!", на осевую пускают, только б не затор, то есть потеря времени.
Мне это очень нравится. А вам?

- В часы пик гонят, а попробуйте-ка превысить скорость днем -
матадорская хватка осталась прежней. До изменений психологии семь верст до
небес и все лесом. Подавайте!

- Итак, подытоживаю. - Константинов спрятал очки в карман и,
откинувшись на спинку кресла, оглядел контрразведчиков, вызванных им на
совещание, - Славина, Гмырю, Трухина, Проскурина, Коновалова. - Работу по
выявлению агента будем вести по следующим направлениям. Первое - отдел
Проскурина устанавливает все те организации, которые связаны с поставками
в Нагонию сельскохозяйственной техники, лекарств, оборудования для
электростанций. Второе: подразделение Коновалова наблюдает за выявленными
разведчиками ЦРУ в посольстве - все их контакты, маршруты поездок должны
быть проанализированы с учетом данных, которые мы получим, реализовав
первую позицию. Третье: Виталий Всеволодович передает руководство своим
отделом Гмыре и вылетает в Луисбург. Товарищу Славину предстоит выяснить
ситуацию на границах с Нагонией, в какой мере силен Огано, и установить,
кто автор письма. После этого...

- Если получится, - заметил Славин.

- После этого, - словно бы не слышав его, продолжал Константинов, - в
случае, если Славин будет убежден, что имеет дело не с подставой, а с
искренним человеком, - знакомит нашего неизвестного корреспондента с
фотографиями членов советской колонии.

- Номер в "Хилтоне" стоит сорок долларов, - сказал Славин, - а жить
надо там, обязательно там, потому что мне сдается, наш корреспондент, если
только это неа иагараы, в "Хилтоне" работает, скорее всего в кафе или
ресторане.

- Довольно умозрительно, - заметил Константинов.

- Значит, лаборатория страдает умозрительностью, - сказал Славин. -
Они мне заключение по письму прислали: есть следы масла и сохранился запах
дешевого сыра...

- А если письмо сочиняли за завтраком? - поинтересовался
Константинов. - В номере?

- Тогда был бы запах клубничного джема, - победно улыбнулся Славин. -
Сыр на завтрак дают редко, да и потом, если бы это дело варганили ребята
из ЦРУ, они бы заказали "хэм энд эггс". Дешевый сыр дают в барах
"макдоналдс", они сейчас по всему миру разбросаны.

...В Шереметьево Константинов и Славин приехали ночью; пахло полынью;
казалось, что вот-вот затрещат цикады.

- Выпьем кофе? - спросил Константинов.

- С удовольствием.

Они сели за столик; народа было немного; две молоденькие официантки
говорили о том, что ехать на Рижское взморье рано еще, дождит, и море
холодное, хотя песок за день прогревается, мягкий, нежный, и можно гулять
по пляжу, вдыхая пряный сосновый запах, а загар лучше, чем на юге, дольше
держится...

Константинов посмотрел на Славина, улыбнулся, подвинулся к нему,
шепнул:

- Занятно, теперь нам с вами предстоит партия в теннис, причем -
проигравшего не будет, победителями обязаны стать оба...

- Теннисом вы определяете предстоящие шифротелеграммы? - спросил
Славин.

- Именно. И не сердитесь, как обычно, если я что-то стану вам
настойчиво не рекомендовать.

- Запрещать, говоря прямо, - уточнил Славин. - Но обижаться все равно
буду.

Официантка поставила перед ними кофе, спросила:

- Куда летим?

- В Болгарию, - ответил Славин. - Там море прогрелось.

- Зато песка мало, - сказала официантка, - а теплый песок важнее
моря, прогрев дает на всю зиму, тепло хранит... Я в прошлом году в Румынии
отдыхала, хорошо, конечно, но только вот с песком плохо, камни...

Константинов посмотрел ей вслед, покачал головой, сказал задумчиво:

- Все-таки время - категория совершенно поразительная, Виталий
Всеволодович... Вы ощущаетеа маиаранаоасатаь?

- Теплый песок пляжа и запах сосен, - повторил Славин. - Красиво, но
при чем здесь категория времени? Не вижу связи.

- Видите. Впрочем, могу сформулировать, коли желаете.

- Извольте.

- Шестьдесят лет тому назад были невозможны две вещи... Впрочем, не
шестьдесят даже... Тридцать лет назад такое тоже было невероятно:
официантка, отправлявшаяся на курорт за границу, и ЧК - инструмент
разрядки.

- Вы к тому, что тридцать лет назад надо было бандитов ловить
иа оащаеараиавааатаьасаяа на власовцев и бандеровцев?

- А говорили - "не вижу связи"... Именно это и имел в виду. А теперь
едет Славин в Луисбург, ловить шпиона, который помогает заговору против
тишины, там ведь, говорят, песок горячий, только сосен нет, пальмы... Я
гордостность ощущаю постоянно, Виталий Всеволодович, начали-то с нуля, а
ныне, защищая свою безопасность, помогаем маленькой Нагонии... Коли не
начнут там стрелять - тишина останется первозданной, море и песок.

Голос диктора был сонным, чуть усталым.

- Пассажиров, следующих рейсом на Луисбург, просят пройти на
посадку...

- Говорит блондинка двадцати семи лет, голубоглазая, с родинкой на
щеке, - сказал Славин, поднимаясь.

- И в голосе ее заключена мирность, - заключил Константинов, - хотя
родинка у нее на подбородке, а глаза наверняка зеленые.

СЛАВИН

Коллега Славина в Луисбурге был молод, лет тридцати пяти, звали его
Игорем Васильевичем, фамилию свою он произносил округло, как-то
по-кондитерски: "Ду-улов".

- Вообще-то пока еще никто не обращался ко мне за помощью, - певуче
рассказывал Дулов, изредка поглядывая на острую макушку Славина; они шли
по берегу океана; солнце было раскаленно-белым, жгло нещадно, слепило. -
Один раз жена коменданта пришла, ей показалось, что за ней следят.