Чтение 6–й страницы книги ~В случае беды~

Это верно: из-за кофе мне придется принять какой-нибудь барбитурат, как
почти каждый вечер. Говорить мне с ней было не о чем, мы сидели бок о бок на
банкетке, уставившись в пространство, словно пара стариков.

Наконец я все-таки выдавливаю:

- Устала?

Не усмотрев в моем вопросе никакого подвоха, она отвечает "нет" и в свой
черед спрашивает:

- Что делал днем?

- Работал.

Я не уточняю, над чем я работал во вторую половину дня, и ей в голову не
приходит, что занимался я в основном ею.

- Жена тебя ждет?

Это у нее косвенный способ узнавать мои намерения.

- Нет.

- Поехали?

Я утвердительно киваю. Мне хотелось бы ответить "нет" и уйти, но я уже
давно отказался от безуспешной борьбы.

- Можно мне заказать шартрез?

- Пожалуйста, Луи, рюмку шартреза.

- А для вас ничего, господин Гобийо?

- Нет, благодарю.

По воскресеньям приходящая прислуга не бывает на улице Понтье, и я
уверен, что Иветта не дала себе труда прибраться в квартире. Застелила ли
она хоть постель? Маловероятно. Она пьет шартрез медленно, с долгими паузами
между глотками, словно стараясь отдалить момент отъезда. Наконец вздыхает:

- Попроси счет.

Луи привык видеть нас за одним столом и знает, куда мы отправимся, выйдя
от него.

- Доброй ночи, мадемуазель. Доброй ночи, мэтр.

Под дождем Иветта повисает у меня на руке, но порой все равно оступается
из-за слишком высоких каблуков. Идти два шага.

Мне все-таки необходимо вернуться к нашей первой встрече у меня в
кабинете в пятницу вечером почти год назад. Пока она усаживалась, робея и
ломая голову, что же я решил, я позвонил жене по внутреннему телефону:

- Я у себя в кабинете, где у меня работы еще на час-другой. Поезжай
обедать без меня, извинись перед префектом и знакомыми. Скажешь - это
правда, - что я надеюсь поспеть к кофе.

Не глядя на посетительницу, я направился к двери, ворчливо наказав:

- Оставайтесь на месте.

Может быть, чтобы ее задеть, я даже добавил, словно невоспитанному
ребенку:

- Ничего не трогайте.

Я зашел в комнату Борденав.

- Выйдите на улицу и удостоверьтесь, что за особой, сидящей сейчас у меня
в кабинете, нет слежки.

- Полицейской?

- Да. О результатах сообщите мне по телефону.

В кабинете я, заложив руки за спину, заходил взад и вперед, а Иветта
следила за мной глазами.

- Гастон уже сидел?

- Не думаю. Он об этом никогда не говорил.

- Вы его хорошо знаете?

- Прилично.

- Спали с ним?

- Бывало.

- Ваша подружка Ноэми совершеннолетняя?

- Ей уже стукнуло двадцать.

- Чем занимается?

- Тем же, чем я.

- Где-нибудь раньше работала?

- Помогала матери в лавке. Та торгует овощами на улице Шмен-Вер.

- Ноэми сбежала из дому?

- Просто ушла, заявив, что с нее довольно.

- Давно?

- Два года назад.

- Мать ее не разыскивала?

- Нет. Ей плевать на дочь. Порой, когда совсем уж труба, Ноэми заходит к
ней. Они ссорятся, всячески попрекают друг друга, но в конце концов мать
всегда подбрасывает ей деньжат.

- Приводы у нее были?

- У Ноэми-то? Два. Может, и больше, но мне она рассказывала только о
двух.

- За что?

- За приставание к мужчинам. Оба раза ее отпускали после врачебного
осмотра.

- Вы тоже ему подвергались?

- Еще нет.

Зазвонил телефон. Говорила Борденав.

- Ничего не заметила, патрон.

- Благодарю. Сегодня вечером вы мне не понадобитесь.

- Мне не ждать?

- Нет.

- Тогда доброй ночи.

Мне пора уже перейти к объяснению мотивов, но сделать это очень нелегко,
потому что хочется добиться абсолютной правдивости. Не нужно мне двух-трех
кусков правды, которые с виду кажутся такими убедительными, а по сути лживы.

В тот вечер я не вожделел Иветту. И не испытывал к ней жалости. За свою
карьеру я видел слишком много особей такой породы, и если в Иветте
просматривалось нечто необычное, слегка отличавшее ее от остальных, то и в
этом для меня не было ничего нового.

Не поддался ли я мелкому тщеславию, польщенный верой в меня, которой она
прониклась еще до нашей встречи?

Со всей откровенностью заявляю: нет. Думаю, тут все сложнее, и человек
вроде, например, Мориа тоже был бы способен к такому решению.

Почему не усмотреть в моем поступке протест и вызов? Меня вынудили зайти
далеко, очень далеко по пути, который плохо сочетается с моим темпераментом
и вкусами. Моя репутация установилась, и я кичливо силился соответствовать
ей - ведь именно она побудила эту девчонку явиться ко мне со своим циничным
предложением.

В профессиональном плане я еще никогда так не рисковал и не задавался
столь трудной, чтобы не сказать несбыточной, целью.

Я поднял перчатку. Я убежден, что это правда, и вот уже год нахожу время
размышлять об этом.

Меня занимала не Иветта Моде, сбившаяся с пути дочь лионского учителя и
бывшей связистки, а задача, которую я внезапно пожелал решить.

Я опять сел и, попутно делая заметки, начал задавать точные вопросы.

- В ночь со среды на четверг вы вернулись к себе в гостиницу, но в
прошлую ночь там не показывались. Управляющий об этом знает и сообщит в
полицию.

- Мне случается самое меньшее раза два в неделю не ночевать на улице
Вавен: туда запрещено приводить с собой мужчин.

- Вас спросят, где вы провели ночь.

- Я скажу.

- Где же?

- В меблирашке на улице Берри: там все заведение исключительно на этом
держится.

- Вас там знают?

- Да. Мы с Ноэми часто меняли кварталы. Иногда перебирались в
Сен-Жермен-де-Пре, порой отправлялись на Елисейские поля, а подчас
забирались даже на Монмартр.

- Часовщик видел вас обеих?

- В лавке было темновато, да и посмотрел он на нас, как смотрят на
клиенток: тут же наклонился над часами.

- Ваш конский хвост - характерная прическа.

- Этого они с женой не заметили по той простой причине, что я подобрала
волосы под берет.

- В предвидении того, что произойдет?

- На всякий случай.

Я расспрашивал ее почти час, после чего позвонил домой одному товарищу
прокурора, своему приятелю:

- Передано ли следователю дело часовщика с улицы Аббата Грегуара?

- Интересуетесь девицей? По неизвестным мне причинам ею все еще
занимается уголовная полиция.

- Благодарю.

Я сказал Иветте:

- Вернетесь как ни в чем не бывало на улицу Вавен и без возражений
отправитесь в полицию, избегая упоминать обо мне.

Около десяти я присоединился к жене и знакомым на авеню Президента
Рузвельта: они еще только принялись за дичь. Я поговорил о деле с префектом,
дав понять, что, вероятно, займусь им, а утром отправился на набережную
Орфевр.

Дело вызвало шум, слишком много шума, и маленький Дюре оказался мне еще
полезней, чем всегда. Это парень, которого мне никак не понять до конца. Его
отец, занимавший крупные административные посты в разных компаниях,
несколько раз разорялся. Дюре, тогда еще студент-юрист, шатался по
редакциям, то здесь, то там тиская статейку и знакомясь с закулисными
сторонами парижской жизни.

До него у меня был сотрудник по имени Обер, уже чувствовавший, что может
летать на собственных крыльях. Дюре узнал об этом и предложил себя на его
место даже раньше, чем вступил в адвокатское сословие.