Чтение 6–й страницы книги ~Ночь одиночества~

подозрительное. Пожалуйста, сделай одолжение, не упоминай нигде мое имя,
хорошо?

- Конечно, конечно. Между прочим, этот судья, который вел твое дело, тоже
замазан в прошлом.

- Да черт с ним, знаешь, может, он и прав.

- Все зависит от того, с какой стороны подойти. Он следовал букве закона,
а это сухая словесная логика. Он из тех людей, которые надпись: "Курить не
разрешается" читают как: "Вам разрешается не курить", а не: "Курить
запрещено".

Я вынул банкнот из бумажника и отдал официанту, дав понять, что сдачи не
нужно. Марти взглянул на часы, сказал, что ему пора идти по делам, и мы
пожали друг другу руки.

Кое-какие газеты уже были в продаже, но в них по-прежнему не было
никакого упоминания о телах, найденных в реке. Я не то чтобы был болен, но
чувствовал себя неважно. Подъехав к месту парковки, поставил автомобиль в
самый угол, взял такси до Таймс-сквер и пошел в кинотеатр на фильм ужасов.
Главным действующим лицом был мужчина в двух обликах - человека и обезьяны.
Когда он был человекообразной обезьяной, он убивал людей, когда становился
человеком, то сожалел об этом. Я мог представить себе, что он чувствовал, и
смотрел, пока мог выносить это зрелище, затем поднялся и прошел в бар.

В пять часов вышли вечерние газеты. В этот раз заголовки говорили о том,
что нашли одно из тел.

Толстый парень был обнаружен с многолюдного прогулочного корабля, и
полицейский катер подобрал его. Не было ничего, что бы указывало на его
личность, кожа на пальцах была стерта. Следовало грубое описание его лица,
так как пуля сильно изуродовала его. Полиция отнесла это убийство на счет
гангстеров.

Теперь я был гангстером-одиночкой. Великолепно. Просто прекрасно. Майк
Хаммер Инкорпорейтед. Бандит.

Глава 3

Дождь. Черт побери этот нескончаемый дождь. Он превратил Манхэттен в
город-призрак с размытыми, неясными контурами. Мелкий медленный дождь, капли
которого незаметно накапливаются на полях вашей шляпы и затем вдруг каскадом
сливаются перед вашим лицом. Мокрые и блестящие, словно облитые маслом,
улицы привлекают любителей погулять под дождем и тех, кто чувствует себя
уютней, когда небо плачет, и с удовольствием подставляет, снимая шляпу, свою
голову под слезы дождя.

Я плотнее закутался в плащ, застегнув его на все кнопки, и поднял до
самых ушей воротник. Хорошо, конечно, погулять, но не когда ты насквозь
промок. Я медленно брел, давая обгонять меня людям, спешащим сейчас куда-то,
чтобы затем где-то терять время в ожидании. Я направился на юг по Бродвею,
останавливаясь у витрин закрытых магазинов, не вполне сознавая, куда ведут
меня ноги. Я пересек Тридцать четвертую улицу, все еще придерживаясь южного
направления, затем прошел двадцатые улицы. На углу одной из них задержался
выпить кофе и съесть булочку, затем продолжил свой путь, пока не дошел до
площади.

Так вот куда привели меня ноги! Юнион-сквер. Человек, судя по всему,
вполне способный быть владельцем зеленой карточки, и парень с изможденным
лицом о чем-то отчаянно спорили, окруженные небольшими группами людей. Все
внимательно слушали их. Интересно, о чем это таком важном они говорят, что
заставляет людей слушать их под дождем?

Я поспешил подойти поближе. Все шумно переговаривались между собой, но
голос стоящего в центре был громче всех остальных.

Недалеко прохаживался полицейский, покручивая в руках резиновую дубинку.
Всякий раз, проходя мимо толпы, он машинально сжимал дубинку, с надеждой
посматривая в сторону собравшихся. Когда он проходил мимо меня, я услышал
несколько его нелестных замечаний.

Прямо на меня шли парень, выглядевший как девушка, и девушка, здорово
смахивающая на парня; они прошли мимо и присоединились к одной из групп.
Девчонка сразу включилась в разговор, а парень удовлетворенно улыбался
всякий раз, когда она отпускала свои реплики, как будто они были такими уж
дельными.

Таких групп было десять, а может, пятнадцать. Если бы не дождь, их могло
быть и больше. Толковали, похоже, о разном. Иногда один или несколько
человек переходили от группы к группе.

Но все они имели что-то общее. Нечто подобное можно увидеть на
скотобойне. В центре каждой группы есть свой козел-провокатор, который ведет
все стадо под топор. Отведя одно стадо, он возвращается и ведет следующее. И
стаду нужен такой козел. Эти люди были в потрепанных бесформенных одеждах, с
тяжелым запахом , дерьма, которое они выпрашивали и получали. Их отличал
недовольный и трусливый вид, как у шакалов, словно бы говорящий: ты убей, а
мы ограбим, это нас устраивает. Хотя среди них не все были такими. Тут и там
в толпе попадались прилично одетые люди. Я заметил молодую девушку в дорогом
норковом манто и парня в залатанном костюме, стоящих бок о бок.
Заинтересовавшись, я подошел к ним и стал слушать. Вновь подходившие
вставали позади меня, и вскоре я оказался среди толпы и вынужден был стоять
и слушать. Я узнал, почему те, кто выиграл войну, примитивные идиоты, почему
те, кто приемлет внешнюю политику нашей страны, - фашисты, почему те, кто не
отдает свою душу и деньги на просвещение масс, - предатели народа. Слушающие
согласно кивали. Я готов был отвернуть башку этому парню и уже было собрался
пробраться вперед, когда один из стоящих за мной закричал:

- Почему тогда ты не уберешься к черту из этой страны, если ты так ее не
любишь? - Говоривший был солдатом.

- Поддай ему, парень! - Но моя реплика утонула в ответном шуме толпы и
неистовом крике выступающего.

Солдат в ответ тоже закричал и стал проталкиваться вперед, но двое парней
в армейских куртках загородили ему дорогу.

Прекрасно, прекрасно, это как раз то, чего я хотел. Солдат старался
оттолкнуть тех двоих, но один из них ударил его локтем. Я уже наметил
отличный удар кулаком в ухо этому парню, когда в дело вмешался полицейский.
Это был профессионал. Не поднимая высоко дубинку, он почти незаметно и без
особого напряжения ударил парня в нужное место так, что у парня перехватило
дыхание и он перегнулся пополам. Другой отступил в толпу, посылая проклятия.

- Тебе лучше уйти, солдат, - произнес полицейский.

- Я хочу разорвать этого ублюдка. Ты разве не слышал, что он говорил?

- Я слышу их каждый вечер, паренек, - ответил полицейский. - Они
чокнутые. Лучше уходи, пусть себе говорят.

- Но не такие же вещи! Полицейский терпеливо улыбнулся:

- Они имеют право свободно говорить. Ты имеешь право их не слушать.

- Я не согласен. Нет у них прав говорить такие вещи. Этот болтун,
наверное, слишком труслив, чтобы участвовать в войне, и слишком ленив, чтобы
работать. Я должен проучить его.

- Ну-ну! - Полицейский вывел парня из толпы, и я услышал, как он сказал
солдату:

- Это как раз то, чего они добиваются. Это сделает из них
героев-мучеников, когда газеты раздуют эту историю. Мы знаем, как вести себя
с ними, и они у нас под контролем, не волнуйся. Это здесь происходит каждый
вечер, и я уже проучил нескольких дубинкой.

Я рассмеялся и повернулся к толпе. Один из парней в армейской куртке все
еще ругался, с трудом дыша, другой стоял рядом, придерживая его. Я немного
подвинулся таким образом, чтобы лучше разглядеть то, что заметил с самого
начала.

У них под куртками было оружие. Пистолеты висели в петле под рукой.

Зеленые карточки, разглагольствующие подонки, толпа послушных, как овцы,
людей, а теперь еще и оружие. Все это складывалось вместе, словно карты,
выбрасываемые из колоды шулерской рукой. Игра становилась серьезной. Но
зачем здесь оружие? Кто, черт возьми, в этой ободранной толпе стоит того,
чтобы его нужно было убрать на людном месте, где тебя могут в любую минуту
схватить за ношение оружия?

Я выбрался из толпы и прошел к скамейке. На другом ее конце сидел парень
с закрытым газетой лицом и посапывал. Прошло минут пятнадцать, и сильный
дождь разогнал почти всю толпу, кроме нескольких человек с плакатами против
ядерного оружия. Неожиданно небо прояснилось. Парень на другом конце
скамейки вдруг вскочил, сорвав газету со своего лица. Затем он несколько раз
по-звериному втянул носом воздух, глубоко глотнул и, увидев меня, сорвался с
места и поспешил прочь.

Я вынужден был еще посидеть на скамье минут пять, прежде чем встать, так
как двое парней в армейских куртках дали этому парню возможность пройти
метров тридцать, затем повернулись и последовали за ним. Телохранители. Для
этого у них и было оружие.

Может, из-за дождя, может, из-за слов судьи, обрушившихся на меня, может,
просто таковым я был, но вдруг у меня возникло сильное желание схватить
этого типа в пальто, врезать ему как следует по зубам и посмотреть, на что
способны его телохранители. Пусть бы они схватились за свое оружие, тогда я
показал бы им, что может профессионал. Для них я был подонком - потому что
воевал на войне, ничтожеством - потому что любил свою страну. Я был для них
придурком - потому что не считал их вшивую породу высшей.

Этот полицейский с круглым ирландским лицом должен был бы бить их ножом в
животы, а не тыкать толстым концом дубинки.

Я подождал, пока они скрылись за завесой дождя, и направился им вслед. Я
висел у них на хвосте, когда они спустились в подземку и вышли из нее в
Бруклине. Я шел за ними, когда они дошли до Кони-Айленд-авеню, был позади
них, когда они свернули с авеню в переулок. И ни разу парни не обратили на
меня внимания.

На перекрестке я перешел на противоположную сторону. Один из парней вошел
в дверь, а другой остался стоять снаружи, подпирая плечом дверной проем и с
беспечным видом вертя в руке брелок. Мне было интересно узнать, что
представляют собой люди, собравшиеся править миром. И я решился: пересек