Чтение 6–й страницы книги ~Парадокс Глебова~

и Боба.

- Добро, - просто сказал он. - Будем действовать строго по плану: отдых,
помноженный на отдых и воз-веденный в степень вдохновения, немного
информации, вот пока и все. Полагаю, что сам космос всерьез нас мало
интересует, не так ли?..

Евгений Николаевич Глебов возмущенно привстал: как ему, астрофизику,
говорят такие вещи? Мы невольно засмеялись: ведь всем известно, что Евгений
Николаевич - страстный звездолюб и в Москве жил среди небесных светил,
тысячи часов размышляя о свойствах материи и происхождении миров.

Но раньше он делал это на почтительном удалении от звезд. Теперь же, что
называется, щуку пустили в воду и хотят сделать ее вегетарианкой.

- Не все сразу, мой друг, - мягко остановил его командир,- сперва
ознакомимся со всем тем, что происходило, пока мы спали... Вы же знаете, что
киноаппараты работали для нас, и надо уважать их труд...

Евгений Николаевич послушно склонил голову. Мы сели напротив главного
овального экрана, плечом к плечу, и командир включил проектор.

Тяжесть в кабине была несколько меньше земной, и во всем теле ощущалась
живительная легкость, способствовавшая отличному настроению.

Голубоватый экран приступил к своему "рассказу"...

Подмосковье. Зима. Ночь. Четверо космонавтов в спортивных костюмах - без
скафандров - скрылись за дверью звездолета, и ажурная башенка с лифтом
отъехала в сторону.

В защитных укрытиях у пультов управления - десятки операторов. Их лица
сосредоточены. То и дело посматривают они на стрелки часов, прислушиваются к
звонким голосам секунд: капли времени, одна за одной, падают в океан
минувшего. Каждая капля "вклю-чает" какую-то группу механизмов, а на долю
одной- такой же бесстрастной, как и все, - достается главное.

Старт!..

В облаках снега и пара поползло вверх тяжелое туловище ракеты. Скорость
нарастала. Вот уже на смену метрам ринулись под днище звездолета километры и
вынесли его на своих легких плечах за пределы атмосферы. Золотисто-багровые
струи раскаленного редеющего воздуха еще раз обняли прочные борта и
скрылись.

Все немощнее тяготение, все увереннее устремляется в черный космос
звездолет, разрывая острием холодное пространство.

Кабина... Космонавты-то есть мы!-в биотронах. Мы в анабиозе и не ведаем,
что происходит вокруг, не чувствуем давящих перегрузок, доверившись тем, кто
выводил нас на галактическую трассу.

Кадры сменяются как в приключенческом фильме. Земля... Величиной с
горошину... Плавно отделяется наружная оболочка, обожженная трением о
воздух: звездолет-удав меняет кожу. Но на ее месте не просто обновленная
"кожа", а сложный металлический скелет.

Длинные фермы выползают из пазов корпуса и опускаются вниз. Они
телескопически удлиняются, как ножки штатива, образуя ажурный вогнутый диск.

Из ракеты вырывается сине-фиолетовое прозрачное облако. Оно ширится, тает
и, жадно прикрепляясь к радиальным фермам-антеннам, становится почти
невидимым. Теперь оно напоминает колоссальный зонт в хвосте ракеты, будто
догоняющий ее: это Z-поле, жесткость которого идет в сравнение разве лишь с
гравитацией, заполнило просветы между антеннами.

Включается ионный двигатель. Нам кажется, будто мы видим, как его мощное
излучение, похожее на солнечный протуберанец, отражается от чашеобразного
экрана и разгоняет звездолет до крейсерской скорости...

Медленно гаснет Z-поле: дальше звездолет мчится по инерции, как новое
небесное тело. Фермы "зонта" устало сокращаются и, прижавшись к бортам,
вновь утопают в пазах.

... Фильм окончен, автоматически включились овальные окна-телевизоры во
всю стену кабины, и мы видим окруживший нас величаво-прекрасный звездный
океан.

Кибернетика коротко рассказала нам, что происходило до настоящего
момента: теперь, мол, разбирайтесь сами...

Мы теснее прижались друг к другу, вглядываясь в это черное безмолвие, не
знающее ни зим, ни лет.

Вот оно-наш друг и враг, холодное "ничто", пугающее и вместе с тем
чарующее бесконечное Мироздание...

Так же, столетия назад, летели к нам смелые посланцы Гаяны. Они знали
лучше нас глубины Галактики и разгадали многие космические тайны. Но летели
без адреса - это был их разведывательный полет, поиски обетованной планеты.

Позади себя, на всем своем извилистом пути, они оставляли шаровидные
ксаны - кибернетические пеленгационные устройства, - чтобы воспользоваться
этими искусственными навигационными "звездами", как вехами, при возвращении
на родину.

Они отыскали, наконец, живую планету - это была наша Земля. Приземлились
на острове Пито-Као, на Тихом океане, но корабль их повредило землетрясение.

Лишь много лет спустя люди нашли то, что осталось от их экспедиции, и
теперь мы, вооруженные их знаниями и галактическими картами, взяли курс на
их Гаяну.

Они добирались к нам вслепую, кружным путем- мы летим кратчайшим, длина
которого составляет 100 световых лет. И для нас рассчитан и составлен весь
штурманский план полета, указано время, когда мы будем пролетать траверз
каждой ксаны. В этом отношении нам много легче.

Первым нарушил молчание Шелест.

- Добро, - сказал он. - Начнем привыкать к обстановке... Чернота и звезды
за бортом-не скучновато ли? Создадим более веселую декорацию. Будем жить по
земному распорядку. Мы улетели зимой. Какое время года выберем сейчас?

- Пожалуй, лето, - охотно предложил Боб. Мы с Евгением Николаевичем
поддержали его. Шелест кивнул, подошел к пульту микроклимата и включил
установку.

Ласковые солнечные лучи ворвались в кабину. За окнами зазеленели деревья,
зашумели листвой на ветру. Кучевые облака поплыли в теплом небе, они видны
сквозь узоры надувшихся парусом занавесей. Где-то вдали звучит репродуктор,
и мирный голос диктора произносит:

- Передаем эстрадный концерт...

Евгений Николаевич расправил плечи и замурлыкал "Подмосковные вечера" в
темпе марша (феноменальное отсутствие у него музыкального слуха замечали все
окружающие!) и подошел к штурманскому столику.

- Все по графику, - весело сказал он, блестя глазами. - Нас разбудили
через тысячу восемьсот двадцать семь дней, то есть через пять лет...

- Пять лет!?-воскликнул Боб.

- Точно, - кивнул Евгений Николаевич. Во мне зазвучала тонкая грустная
нотка.

- А скорость? - восхищенно спросил Хоутон, лю-бивший все "самое-самое..."

- Четверть миллиона километров в секунду, - с готовностью ответил
Глебов.- Иными словами, вы сей-час изволили улыбнуться на целый миллион
километров!

- Если не больше, - присоединился к шутке командир.

От его высокой широкоплечей фигуры с крупной головой на крепкой красивой
шее веяло силой Простое лицо с внимательными карими глазами, густыми бровями
и округлым подбородком было спокойным и добрым.

Рыжеволосый, круглолицый, веснушчатый Хоутон ростом по плечо командиру.
Гибкий и быстрый в движениях, всегда веселый и ценящий острое словцо, он был
нашим любимцем. Жизнь Боба складывалась тяжело; рано остался без отца,
годами бродил без работы, хотя был способным журналистом. Трудно бывало и в
газете: свободно владеющий несколькими язы-ками, беспокойный Боб подчас не
мог найти общего языка с своими шефами и боссами.

Одно время он стал "общественным дегустатором", но пить бросил сам, уже
после того, как на него махнули рукой. Его светлые глаза часто становились
печальными, и мы знали причину: за два года до нашего вылета трагически
погибла его жена, красавица итальянка Паола.

Хоутон и полинезиец Мауки первыми отыскали остатки космического корабля
гаянцев на Пито-Као, и корреспонденции Боба в те дни читались прежде
спортивных сообщений и скандальных эпизодов из жизни кинозвезд.

Андрей Шелест, мой старый товарищ по авиации (когда-то мы вместе работали
пилотами в Аэрофлоте), Хоутон и я говорили друг другу "ты", могли
подурачиться ц крепко поспорить.

Но с Евгением Николаевичем, несмотря на его молодость- ему было около
сорока,- мы держались иначе, обращались только на "вы" и, откровенно говоря,
стеснялись при нем выражаться излишне крепко, даже Боб и я, немало
преуспевшие в этом...

Изящный, худощавый, даже хрупкий, с мексиканским лицом, тихим голосом и
сдержанными движениями, Глебов никогда не раздражался.

Любезность его, героическая готовность до конца выслушать даже самого
утомительного собеседника, поистине безграничны. Но зато если он улучит
минутку и вставит хоть несколько слов, оппоненту уже не выкрутиться: так
точны и доказательны доводы Евге-ния Николаевича.

Разумеется, многие юные москвички пытались покорить его, на первый взгляд
доступное, сердце. Но молодому астрофизику счастливо удавалось избежать
поражения на столь непривычном ему поле боя... Я говорю "счастливо" совсем
не потому, что принадлежу к разумному племени убежденных холостяков. Отнюдь!
Чтобы не казаться голословным, признаюсь: в "цепи Гименея" я был закован по
всем правилам в самом юном возрасте... Но представить Евгения Николаевича
оторванным от звезд и тайн происхождения материи, хотя бы и для лучшей доли,
в моих глазах - величайшее кощунство!

Сам он всегда сторонился всего, что не имело прямого или косвенного
отношения к космогонии и космологии.

Даже и сейчас, подойдя к главному телевизионному экрану, отражающему
истинную картину Вселенной, окружившей звездолет, он скрестил на груди руки