Чтение 51–й страницы книги ~Малайсийский гобелен~

В этих диких местах лишь случайно можно было повстречать лесного
странника, дровосека или углежога. Крупные хищники вымирали и на них
охотились только раз в году. Звероводы Гойтолы собирали яйца гигантов и
выращивали молодых тирано-донов, кинжалозубов и роголомов, стараясь
сохранить их численность.

Мы углубились в дикие леса. Тишина действовала мне на нервы. Давненько
я не оказывался в таком полнейшем одиночестве. Я начал шепотом разговаривать
с Брэмблом и похлопывать

214

его по шее. Иногда то справа, то слева мелькали другие охотники, но тут
же пропадали в зарослях.

Местность становилась все более каменистой. Мы ехали по руслу давно
высохшей реки. С обеих сторон нас плотно обступали деревья. Узкую полоску
неба временами пересекала тень - в высоте парил на огромных перепончатых
крыльях итерозуб. Вскоре листва полностью скрыла нас, и ветви переплелись
над нашими головами. Мы продолжали углубляться в лес.

Вскоре мы выехали на курган, заросший чертополохом и усеянный камнями.
Взобравшись выше, я заметил, что другая сторона кургана резко обрывалась. На
том склоне должна быть большая выемка, а может, и пещера. Здесь, возможно,
было лежбище рептилий. Спешившись, но крепко ухватившись за повод коня, я
подошел к краю обрыва. Пристально вглядываясь, бросил камень. Ничто не
шевельнулось. Издали донеслись очень слабые голоса. Кто-то уже начал охоту.
Я прислушался. Крики больше не повторились. В лесу царила тишина.

Сев на Брэмбла, я направил его к месту, где можно было спуститься вниз
и обследовать пещеру. Мы сделали большой круг:

я знал, с какой скоростью могут двигаться хищные рептилии.

Как я и предполагал, там была пещера. Вход в нее почти полностью
закрывали кусты. Трава вытоптана, но костей нигде не видно. Я двинулся
вперед.

Невозможно было определить глубину пещеры. Когда мы приблизились почти
к самому входу, оттуда выскочили, издавая хриплое кваканье, две твари. И
хотя копье у меня было наготове, я был застигнут врасплох. Я прилип к седлу,
не в состоянии даже пошевелиться.

Животные были величиной с борзую собаку. Они бежали на задних лапах,
задрав вверх толстые хвосты. Кожа зеленая, с бурыми пятнами, на брюхе
желтая. То были попрыгунчики или когтистые гремучки, или что-нибудь в этом
роде, быстроногие, как и все мелкие обитатели леса. Они бежали, раззявив
угрожающие зеленые пасти.

Да только мы им были явно не по зубам. Они в испуге обогнули нас с двух
сторон, юркнули в кусты - и только я их и видел. Твари были ошарашены не
меньше, чем я или Брэмбл, который в ужасе шарахнулся прочь и галопом
поскакал между деревьев.

На какое-то время я совершенно растерялся. По мне хлестали ветви
деревьев, кусты, папоротник. Припав к шее быстро несущейся лошади, я криком
пытался остановить ее. Я припомнил все свое умение обходиться с лошадьми и
пробовал успокоить Брэм-

215

бла. Но лошадь продолжала бешено скакать, пока нам не встретился ручей,
почти скрытый зарослями бамбука. Здесь Брэмбл внезапно остановился, и я чуть
не перелетел через его голову. Он принялся смиренно пощипывать травку.

Я, тяжело дыша, спрыгнул на землю. Меня била крупная дрожь.

- Нечего бояться, дружище,- сказал я, беспокойно оглядываясь по
сторонам и невольно понижая голос.

Над лесом висела коричневатая пелена. Ветви склонились в безмолвной
неподвижности. С плеском разбивались о землю капли воды. Ничто нам не
угрожало, но меня не покидало ощущение угрозы.

Я вел Брэмбла по берегу ручья, машинально следуя изгибам русла и
пытаясь уловить голоса других охотников.

- Мне нужно было сразить одного из тех попрыгунчиков, Брэмбл,- сказал
я.- Я упустил свой шанс. Рискуем больше ничего не встретить.

Ручей был около шести метров в ширину и очень мелкий. Он журчал меж
корней кустов и вырытых в илистых берегах крысиных нор. Заросли бамбука
стали настолько плотны, что мы были вынуждены повернуть от берега. И все же
я старался держаться ближе к воде - ручей подсказывал мне, куда двигаться.
Вскоре я лишился и этой возможности. Я громко крикнул и сам испугался - так
одиноко прозвучал мой голос. Ответа не было.

Спустя некоторое время мы снова вернулись к ручью. Теперь он был шире и
еще мельче. На нашем пути встали сплошные заросли ежевики и стволы старых,
мощных сосен. Пришлось войти в воду и двигаться дальше по руслу. Путь вел во
мрак. Это были девственные леса, которые когда-то покрывали всю Землю.

По-прежнему ведя Брэмбла па поводу, я буквально протискивался между
сучковатыми, замшелыми стволами. Ручей зазвенел громче, прыгая по
многочисленным камням. Это несколько взбодрило меня. Я решил, что мы попали
на соседнюю территорию, и надеялся соединиться с другими охотниками или, по
крайней мере, отыскать межевые знаки и сориентироваться.

Но вместо этого ручей вдруг исчез. Продравшись сквозь заросли бузины,
гнущейся от тяжести созревших ягод, я резко остановился. Брэмбл от
неожиданности уткнулся головой мне в спину, чуть не сбросив меня в воду.

Перед нами круто вздымался утес из камня темного, как лицо тюремщика.
Кривые сосны на вершине казались спадающими на лоб растрепанными волосами.
Наш ручей втекал в расселину у

216

основания скалы. Вода бурлила и подымалась невысоким валом перед тем,
как устремиться в черноту.

Оказывается, мы, вместе с ручьем, спустились в ущелье, которое тянулось
в обе стороны до горизонта. Утес был частью противоположного крутого склона,
забраться на который было бы трудновато. Мне пришла в голову шальная мысль,
что я дошел до границы Малайсии, и что далее начинается царство совсем иных
сил. Эту мысль подтверждала и перемена растительности. Светлые лиственные
леса остались позади, а за ущельем, за скалистой грядой, насколько хватало
глаз, видны были лишь огромные темные ели или сосны. Их верхушки четко
вырисовывались на фоне уже потемневшего неба. Сгущались сумерки.

Я обнаружил, что за мной наблюдает бородатый мужчина. Невзирая на
опасность, он стоял на самой верхушке утеса, как раз над расселиной, в
которую впадал ручей.

- Как мне попасть в Джурацию? - крикнул я. Ответа не последовало. Я не
мог разглядеть бородача как следует. Он казался обнаженным, если не считать
мохнатых штанов. В его неподвижности было что-то тревожное. И мне не
нравилось, как он смотрел на меня.

- Язык проглотил?

Вновь тишина. Это была статуя, а не человек. Но статуя не человека, а
сатира. Выше пояса - мужчина, ниже - козел. Из взъерошенной шевелюры
выступали маленькие рожки.

Я был несколько разочарован, но почувствовал и облегчение. Все же лучше
быть проигнорированным статуей, чем человеком.

Таким образом, я оставался наедине с наступающей ночью и со своей
лошадью, которая уткнулась мне мордой в плечо. Я решил перейти на ту сторону
ручья, там, вроде, заросли были не такими густыми.

Под каменным взглядом сатира, ведя за собой Брэмбла, я вошел в воду и
выбрался на другой берег. Я уже собрался сесть на коня, как мой нос учуял
запах гари. Запах проник в мой мозг и повлек меня вперед, словно на поводке.
Он направлял мои ноги, тянул меня за одежды. Вокруг меня извивались
медлительные тени, меняли очертания, окраску и формы. И я понял тайну этих
форм, являющихся воплощением первичного принципа зла. Этот ужасный, все
подавляющий запах и тусклый свет подчеркивали, что я двигался сквозь
материю, являющуюся всего лишь подобием, иллюзией дыхания Создателя Тьмы и
Хаоса.

Тьма уходила вперед, а в центре тьмы находился язык пламени. Рядом со
мной шагали огромные сатиры. Их почти нельзя было отличить от стволов
деревьев. От них иходил перемешан-

217

ный с дымом козлиный запах. Они важно шествовали, да, но и движение, и
материя свелись лишь к впечатлениям. Это были лишь небрежные мазки
дьявольской кисти. Тени чего-то лежащего в высших измерениях. Реальны были
ночь и огонь.

Я почувствовал, как во мне что-то опускается - и это движение души было
вполне реально, будто я сам медленно падаю на скалы и проклятые места земли.
С опустошением пришло гнетущее чувство, назвать которое можно было чутьем:
чутьем хитрым, нечистым, трусливо виляющим, как стелющийся змейкой дым
впереди. И оно говорило, что мы брошены на сцену жизни в телесной форме по
причинам, которые выше нашего понимания. Выше, так как эти причины слишком
отвратительны для понимания. Их познание повлечет за собой полное
разрушение. Чутье позволило мне приобрести нечто большее, чем боязнь:
осознание. Древнее зло, кружившее вокруг меня, стало частью меня самого, а
сам я стал частью этого зла. Я задыхался от этого осознания. Немногим я
отличался от козлоногих сатиров. Почти неслышно с руки соскользнул амулет.
Упав на землю, он крутился, как от боли.

На алтаре, украшенном высеченными из камня головами, горело кровавое
пламя. Вокруг жертвенника стояли шесть чудовищных фигур. Они смотрели на
меня. Над ними на ветке сидела сова. Она широко распростерла крылья, будто
была полна решимости выклевать мне глаза. Снова чувство осознания и
узнавания.

Из шести громадных фигур ясно я видел только две. Остальных скрывал
массивный цилиндр жертвенника. Эти двое были одеты в жесткие накидки,
украшенные знаками, говорящими - здесь сомнений не было,- что они
представляют Естествнную религию. Они выглядели отвратительно, будто были
слеплены много веков назад из грубого земного материала. Главный чародей вид
имел жестокий и зловещий. Нос крючком, обильная рыжая борода, на голове -
нелепый плоский чепец. Он держался за головку огромного фаллоса, укрытого
под складками одежды. Скрючившаяся у его ног женщина обнаженной спиной