связи с ее докладом о теоретическом принципе конструкции ускорительных
трубок.
это осуществимо, надо будет поговорить с Траскером.
все, что хотел, и затем очень серьезно сказала:
раздражительным и каким-то неспокойным. Ни я, ни ты никогда об этом не
говорим, мы словно боимся признаться, что в нашей жизни может случиться
такое...
естественный ход вещей; закрывать на это глаза - значит только отдалять
возможность как-нибудь все поправить. Мы с тобой стали ссориться. Не
всерьез, конечно, но все-таки мы слишком часто ссоримся, когда вполне
можно жить и без этого.
как бы парализовала его. Он не мог отвести от нее взгляда. Он не смел даже
подумать, к чему она клонит.
от этого никуда не уйти, - нужно искать более просторную квартиру. Здесь
положительно негде уединиться, нет такого уголка, чтобы можно было закрыть
дверь и спокойно посидеть в тишине. И хуже всего тебе: ты не можешь ни
работать, ни читать. Все равно, сколько бы это ни стоило, Эрик, но я
просто не могу больше видеть тебя таким взвинченным.
сомнения, наконец, разрешены, - на душе у него было так легко, что только
сейчас он понял, как мучило его жгучее чувство вины. Не задумываясь, каким
образом Сабина могла бы узнать о Мэри, он все время ждал, что она призовет
его к ответу.
странным молчанием.
не зная, где найти чистую пеленку, тебе не будет так смешно.
сказала она. - Ох, Эрик, ведь это очень важно.
искать более просторную квартиру. Пусть она даже будет хуже этой. Нам
сейчас нужен простор, а не красота.
мысли, просто повинуясь безотчетному порыву, сказал:
мне, возможно, в будущем месяце придется съездить в Чикаго.
поедешь.
минуту оба уже спали.
только за завтраком. Столовая для преподавательского состава помещалась в
длинном высоком зале, отделанном в стиле, который известен под названием
университетской готики, - серые, оштукатуренные стены, деревянные балки,
выступающие на потолке, и камин из неотесанного камня. Зал был светлый; в
центре его стояли большие столы на восемьдесят человек. Здесь всегда
бывали заняты все места. Вдоль стен стояли маленькие столики на два
человека - на случай возникновения тесной дружбы или, наоборот,
необходимости свести счеты.
вместе с другими физиками и двумя-тремя преподавателями химического или
математического факультета.
обсуждались главным образом научные проблемы, в которых соприкасались
какие-либо две науки. Изредка к беседующим присоединялся какой-нибудь
случайно забредший представитель общественных наук или искусства. В
подобных случаях рано или поздно наступал момент, когда такой пришелец
откашливался и, понизив голос, вмешивался в разговор.
интересует одна практическая проблема как раз по вашей части. Вчера
вечером я чинил жене электрический утюг и все шло отлично, пока я не
добрался до этой штуки, знаете, которая завинчивается...
поговорить с Эриком наедине. Эрик сел напротив, ожидая, пока тот
заговорит.
интересное?
нарочно оставляя доклад Мэри напоследок. Внезапно его обуял дикий страх.
Что если Траскер встретился с ней вчера в Чикаго, подумал он; что если она
нечаянно проговорилась, и Траскер обо всем догадался! Немного опомнившись,
Эрик подумал, что, во-первых, еще неизвестно, был ли Траскер в Чикаго, и
если был, то вряд ли он мог встретиться с Мэри; и, наконец, о чем она
могла проговориться, ведь между ними ровно ничего не произошло. Тем не
менее Траскер явно хотел с ним чем-то поделиться.
лице тотчас же отражались самые мимолетные чувства. Он не просто
выслушивал сообщаемые ему сведения, он сейчас же их осваивал так, что
свободно мог следить за ходом мыслей собеседника и часто приходил к
логическим выводам прежде него.
развила его интеллект, но не давала ему того эмоционального
удовлетворения, какое получаешь от сознания, что тебе удалось пробудить в
студентах интерес к науке. Траскер много готовился к лекциям и подыскивал
простые и живые объяснения физических явлений с таким же усердием, с каким
лирический поэт ищет правдивые и волнующие образы. Он был женат на тихой,
некрасивой и очень сердечной женщине, двумя годами старше его; у них было
две дочери-подростка, такие же некрасивые, как родители, но обладавшие
особым обаянием, унаследованным от отца. Траскер был первым, от кого Эрик
услышал о философии науки, в его рассуждениях была какая-то гранитная
целостность, напоминавшая Эрику притчи из Ветхого Завета.
священником. Восемнадцати лет он прочел "Потерянный рай", и его глубоко
взволновали те внушающие благоговейный страх места, где описывается, как
Сатана был низринут с небес в мировое пространство; эти строчки породили в
нем жуткое ощущение величия космической бесконечности, и он стал
заниматься астрономией, а от астрономии перешел к физике. Джоб Траскер и
по сей день продолжал читать Библию, ибо ни в какой другой литературе за
пределами своей науки он не мог найти такого величия и такой
сверхъестественной жути.
была библейская целостность; он не боялся, что ему придется держать ответ
за грехи перед божьими ангелами, но страшился ответственности перед лицом
грозных этических законов. Совершенно бессознательно он разрешил для себя
вопрос о прегрешениях, ограничив свои интересы наукой. Тут он мог вполне
доверять себе. Заботы и волнения, связанные с внешним миром, отошли на
второй план. Сейчас он приближался к высшей точке своей научной карьеры.
Жизнь его была надежно обеспечена и ограничивалась небольшим замкнутым
кругом.
спросил его Эрик.
потолковать с ней об этом? - настаивал Эрик. - Может, у нее будут
какие-нибудь новые идеи.
полезно. И что же, больше ничего интересного там не было? - спросил он,
явно желая поскорее перейти к занимающей его теме.
Кемберлендского университета.
испортили все дело. А после того он вам ничего не говорил?
меня в лицо, он слышал только мой голос.
Иначе нам предстоят довольно неприятные полгода.