- свист... Катапульт было пятнадцать, и к каждой - по семь бочонков напалма,
обвешанных динамитными шашками. После шестого выстрела Саймон уже бежал в
середине колонны, с группой Хрипатого, между людьми "торпед" и лесовиков.
Свистнуло в седьмой раз, впереди раздался рев Сергуна, и "торпеды" ворвались на
плац, окруженный пылающими зданиями. В дыму метались полуодетые люди, вопя и
потрясая оружием, кто-то выбрасывался из окна, кто-то, объятый пламенем, с воем
катался по земле, стены казарм выстреливали длинные ало-сизые искры, в воздухе
висели чад и вонь, а справа, со стороны складов и озера, небо багряно
светилось, будто зев раскаленной гончарной печи. Эта картина напоминала
Харбоху, горящие пирсы и корабли. Но были, разумеется, отличия: на сей раз
"торпеды" резали крокодильеров, а не наоборот.
оружием, которого Саймон раньше не видел - крючьями на длинных рукоятях с
торчащим вперед копейным острием. Крокодильеров на плацу было втрое больше, чем
их, но половина их легла в первые мгновения атаки; остальные, узрев реального
противника, взялись за ножи и мачете. Сзади уже слышалась пальба и взрывы
динамитных шашек - Бабуин по охотничьей привычке считал, что пуля вернее
клинка. К тому же пуль в карабине было пять, и летели они подальше, чем
метательные ножи, а значит, причиняли больший ущерб. Бабуин, бурый лохматый
гном, был человеком расчетливым и по-своему честным; он собирался отработать
полученные песюки, держась от врагов на дистанции выстрела.
битву. Его мачете то поднималось, то опускалось, и каждый раз за взмахом
широкого лезвия раздавался предсмертный хрип - точно такой же, как в тайят-ских
лесах, когда четырехрукие воины сходились в поединке. Момент насильственной
смерти странным образом приравнивал людей и аборигенов Тайяхата, столь
непохожих обычаями и обличьем; погибая, те и другие роняли оружие, одинаковым
жестом зажимали кровоточащую рану, хрипели и падали, скошенные острой сталью.
Правда, люди бились за власть, влияние и богатство или тешили честолюбие и
жестокость, а любой из этих мотивов был презренным в глазах воина-тай.
потешить гордостьули обрести сокровища. Его труд был подобен работе
ассенизатора, уничтожающего крысиную стаю - опасных тварей, от коих полагалось
защитить ту половину человечества, которая еще. не превратилась в крыс. Но в
этой работе не было ни чести, ни славы - только хищный высверк глаз, хрипящие
рты и тела, падавшие под его ударами.
с ружьем в руках. Сзади раздался глухой треск - Филин проломил бородатому череп
прикладом. Толпа крокодильеров раздалась, и Саймон увидел, как из последних в
ряду казарм выскакивают люди. Этим строениям досталось меньше - кровли их
занялись, однако пламя еще не охватило стены, и, вероятно, потому их обитатели
действовали без паники. Отряд бойцов разворачивался цепью; все - одетые, все -
в широкополых шляпах, защищавших от искр, с карабинами и клинками. На лезвиях
играли багровые сполохи, и казалось, что десятки лазерных лучей нацелены в
Ричарда Саймона, что они испепелят его, и Пашку с Филином, и всех, кто двигался
плотной колонной к темневшей впереди цитадели.
загрохотавшие пулеметы. С каждым управлялись четверо: двое держали, третий
стрелял, четвертый разматывал ленту. Но пистолет в руках Саймона был
смертоносней неуклюжих тяжелых махин; крохотные пули "рейнджера" извергались
потоком, летели с чудовищной скоростью, отрывали конечности, дробили кости.
Сорок секунд, сто пятьдесят выстрелов. Пустая обойма вылетела со свистом,
Саймон нашарил в сумке плоский пенал, щелкнул магнитный замок, и пистолет снова
ожил. Однако лишь на мгновение; вместо атакующей цепи громоздился вал трупов. В
дымном воздухе остро и резко запахло кровью.
Хрипатый, содрав повязку и закатив глаза, жадно втягивал воздух обезображенными
ноздрями. На его лице было написано блаженство.
каменистого перешейка. Озеро слева было темным и тихим, только за ним, в
поселке, песни и хохот сменились тревожным гулом. Озеро справа пылало; едва
ли не всю его поверхность затянул горящий бензин, а над складами вознеслась
колонна огня, непрерывно стрелявшая в небо алыми жаркими фонтанами. Света
хватало, и теперь Саймон мог разглядеть цитадель, ее массивные ворота с
надвратной галереей, квадратные башни по углам и еще одну, тоже квадратную, но
больше и шире - она выступала сбоку от ворот, и ее каменный лоб украшал символ
клана - свернувшийся кольцом огромный серебряный кайман.
зажглись прожектора и вместе со световыми лучами ударили пулеметы. Пять или
шесть человек рухнули на землю.
взрывчаткой, сложили их двумя штабелями у ворот и в подножии башни. Саймон
поджег короткие фитили. Они горели неторопливо, но время пошло - считанная
череда секунд, чтоб отбежать подальше, распластаться среди камней и вытоптанной
травы, прикрыть руками голову.
пулеметов. Он видел, как падают его люди - то ли мертвыми, то ли выполняя
приказ. Пуля вспорола воздух над ним, взвизгнула по камню, мелкий осколок
впился в скулу. Саймон, пробормотав проклятье, выдернул его.
выплеснул огонь. Два расширявшихся огненных конуса соприкоснулись, закрыв
цитадель багровым веером; в воздухе, будто странная птица с обрубленными
крыльями, парили ворота. Гулкий звук взрыва раскатился по котловине, горы
откликнулись эхом, пламенный веер опал, и наступила тишина; пулеметы смолкли,
сирена тоже. Саймон поднялся, и сразу за ним встали еще две тени - Проказа и
Филин.
уберегли, гниды позорные...
огромная черная дыра, однако башня устояла, только покосилась, накренившись
вперед и сбросив серебряного каймана - он валялся на земле, опаленный огнем и
перекрученный восьмеркой. Цитадель безмолвствовала, но сзади, где догорали
казармы, слышался треск выстрелов, яростные крики и звон металла.В поселке
ударил колокол, и тут же, словно по сигналу, за озером рявкнули пулеметы -
видно, люди Пономаря принялись за работу.
в замок точила его; это был такой соблазн - скрутить Хорхе Смотрителя со всеми
потомками и придворными и подвесить в пыточной "Красного коня" - может, с
кайманом, резвящимся в ванной. С другой стороны, акция была завершена; вполне
успешный и устрашающий демарш против могущественного клана, и главное теперь -
не испортить впечатление. Крепость Хорхе годилась для целого батальона, и люди
Хрипатого могли не пробиться дальше ворот.
шевеление, послышались громкие командные голоса и резкий лязг, будто сотня
человек разом передергивала затворы. Потом зарычала сирена, на угловых башнях
снова вспыхнули прожектора, и в их рассеянном свете Саймон увидел, что у него
осталось не больше сорока бойцов.
фризер и швырнул в ворота.
кольцами, подпирал Саймону спину; волосы Марии щекотали висок. Филин жадно
насыщался, глотая большие куски лепешек, Пашка-Пабло дремал, Гилмор прихлебывал
из кружки - впрочем, не пульку, а форталезское вино. Этот напиток в большом
кувшине понравился Саймону; он был терпким, кисловатым и чуть бросался в
голову. Неплохое вино. Одна из немногих хороших вещей, какие встретились в этом
мире.
ночь, тихая, ласковая, в которой не было места пожарам и взрывам, насилию и
смерти. Но та ночь еще держала Саймона, вцепившись в него крысиными клыками;
еще не свершилось его возвращение в мирные земли из леса войны. Он чувствовал
себя уставшим и опустошенным.
перечисляя, Гилмор загибал палец за пальцем. - А ведь могло быть все иначе. -
Вздохнув, он сделал глоток из кружки. - Горы, лес и озеро - это ведь прекрасно!
Если не испортить. Если вместо крепости стоит дворец, вместо колючей проволоки
- деревья, а вместо бандитов - поэты или хотя бы архивариусы.
Саймона.
об этом читал, хотя никогда их не видел. На Земле их уже нет... Красивые птицы,
брат Рикардо?
на Европе. Парки, старинные дворцы и караваны лебедей, плывущих в небе... А
внизу - толпы архивариусов, которые любуются ими. Поэтов, правда, не хватает.
пустыри, не озера с кайманами. Где это все? Стоило людям покинуть Землю, и с
ними ушла красота. Понимаешь, брат Рикардо, красота!
не прав. Кое-что все же осталось.
библиотеки, картины, великие города - все исчезло! Все, что люди сочли
достойным забрать с собой. А что осталось, не считая красивых девушек? Дерьмо,
грязь, мусор, падаль, насильники, фанатики, убийцы. Мы! Падаль!
Аникина Наталья
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Гуревич Георгий
Зыков Виталий
Херберт Фрэнк