следы.
давил и отпускал, давил и отпускал, потом, дрожа, коснулся
щеки Друга.
оттенок цвета оживлял кожу щек. Вилли взял Джима за руку -
пульса не было, приложил ухо к груди - тихо, совсем тихо.
потрогал неподвижную грудь Джима.
сына.
коротко размахнулся и ударил сына по щеке, раз и еще раз.
После третьего раза слезы удалось на время остановить.
всем этим проклятым даркам твои слезы - бальзам на душу.
Господи Иисусе, чем больше ты ревешь, тем больше соли
слизнут они с твоего подбородка. Ну, рыдай, а они будут
сосать твои охи и ахи, как коты валерьянку. Вставай!
Встань, кому говорю! Прыгай! Скачи, вопи, ори, пой, Вилли,
а главное - смейся! Ты должен хохотать, должен - и все!
нет ничего. Я знаю, так уже было в библиотеке. Ведьма
удрала. Боже мой, ты бы видел, как она улепетывала! Я убил
ее улыбкой, понимаешь, Вилли, одной-единственной улыбкой.
Людям осени не выстоять против нее. В улыбке - солнце, оно
ненавистно им. Не воспринимай их всерьез, Вилли!
они показали меня дряхлой развалиной, показали, как я
обращаюсь в труху. Это же простой шантаж. То же самое они
сделали с мисс Фолей, и у них получилось. Она ушла с ними в
Никуда, ушла с этими дураками, восхотевшими всего! Всего!
Бедные проклятые дураки! Это же надо придумать - порезаться
об Ничто. Ну, чисто дурной пес, бросивший кость ради
отражения кости в пруду.
осталось. Они рассыпались, как льдины на солнце. У меня
ничего не было: ни ножа, ни ружья, даже рогатки не нашлось,
только язык, только зубы, только легкие, и я разнес эти
паршивые зеркала одним презрением! Бросил на землю десять
миллионов испуганных дураков, дал возможность настоящему
человеку встать на ноги. Теперь поднимайся ты, Вилли!
Он не мог пропустить ни одного искушения и вот теперь зашел
слишком далеко, может, совсем ушел. Но ты же помнишь, он
боролся, он же руку тянул, хотел спрыгнуть. Ну так мы
закончим за него. Вперед! Вилли шевельнулся. Дернул
плечом.
разлетелись мелкими звездочками.
в карманах и достал что-то блестящее. Губная гармошка!
Дунул.
тут же схлопотал от отца по уху.
аккорд, дернул Вилли за локоть, подбросил его руки.
свинцовой усталости во всем теле. - Папа! Глупо же!
дурачина-простофиля! И гармошка дурацкая. И мотивчик тоже,
я тебе скажу. - Отец выкрикивал и подскакивал, как
танцующий журавль.
настрой.
захотели - слезы лакать! Не вздумай дать им ухватиться за
твой плач, они из него себе улыбок нашьют. Будь я проклят,
если смерти удастся пощеголять в моей печали! Ну же, Вилли,
оставь их голодными. Отпусти на волю свои руки-ноги. Дуй!
я? Чарльз Хэллуэй корчил жуткие рожи, таращил глаза, тянул
себя за уши, скакал, как влюбленный шимпанзе, из вальса
срывался в чечетку, выл на луну и тормошил, тормошил Вилли.
Видали мы ее в белых тапочках. А ну, давай "Вниз по реке".
Как там? "Трам-пам, далеко!" Ну, Вилли, и голосок у тебя!
Прямо отощавшее девчоночье сопрано. Жаворонок накрылся
медным тазом и чирикает. Давай скачи!
щекам прилила кровь. В горле что-то дергалось, как будто
лимонов наелся. Он уже ощущал, как грудь распирает
предчувствие смеха.
пощекотал Вилли под ребрами.
поймал он мотив. В горле щекотало. В груди надувался шар.
внутри у Вилли стремительно разрастался. Вот он уже
выпирает из горла, вот раздвинул губы в улыбке.
произнес отец.
по кругу, крякая и кудахча. Ладони били по коленям, пыль
летела столбом.
Чарльз Хэллуэй, не обращая на это внимания, требовал от нее
какую-то плясовую собственного изобретения, изгибался,
подпрыгивал и никак не попадал ладонью по своей пятке.
запаленнее: ха! ха!
чихнул. Отец и сын повернулись. Вгляделись.
Найтшед? Это он чихает? И щеки порозовели?
гармошкой. Они прошлись в дикой самбе раз, другой,
перепрыгнули через Джима, попавшегося на дороге.
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Ларссон Стиг
Флинт Эрик
Перумов Ник
Маккэфри Энн