Чтение 51–й страницы книги ~Тигана~

закричал, а солдаты молчали.

Когда все было кончено, они разогнали толпу, с угрозами и проклятиями.
Собираться в толпу было незаконно, пусть даже они сами ее собрали. Через
несколько секунд никого не осталось. Только лица за полузадернутыми
шторами в окнах верхних этажей смотрели на площадь, пустую, если не
считать двух мальчиков, лежащих в оседающей пыли. На их одежде ярко
выделялись пятна крови. Вокруг пели птицы, они не замолкали на протяжении
всей сцены. Дианора это запомнила.

Она заставила себя остаться на месте. Не бежать к ним вниз. Позволить
им справиться самим, это было их право. И в конце концов она увидела, как
ее брат поднялся, медленно, рассчитывая движения, словно глубокий старик.
Увидела, как он заговорил с Наддо, а потом осторожно помог ему встать. А
затем, как она и предвидела, брат, испачканный, окровавленный, сильно
хромая, повел Наддо на восток, не оглядываясь, к тому месту, где их ждала
сегодня работа.

Дианора смотрела им вслед. Глаза ее оставались сухими. Только когда они
повернули за угол в дальнем конце площади и пропали из виду, она отошла от
окна. Только тогда разжала побелевшие пальцы. И только тогда, вдали от
всех взоров за опущенными шторами, она позволила прорваться слезам: слезам
любви, жалости к его ранам и огромной гордости.

Когда мальчики в ту ночь вернулись домой, они со служанкой нагрели воды
и приготовили им ванну, а потом как умели стали лечить их раны и
черно-багровые синяки.

Позже, за ужином, Наддо сказал, что уходит. Сегодня же ночью, сказал
он. Это уже слишком, сказал он, неловко ерзая на стуле и обращаясь к
Дианоре, так как ее брат отвернулся после первых слов Наддо.

Здесь нельзя жить, говорил Наддо с настойчивой страстностью, еле шевеля
разбитыми и распухшими губами. При таких жестоких солдатах и еще более
жестоких налогах. Если молодой человек, такой, как он сам, надеется что-то
успеть в жизни, сказал Наддо, ему следует убираться отсюда. Он говорил с
отчаянием, его глаза умоляли о понимании. Он все время бросал нервные
взгляды на ее брата, который теперь совсем повернулся к ним спиной.

- Куда ты пойдешь? - спросила его Дианора.

- В Азоли, - ответил он. Это суровый, дождливый край, невыносимо жаркий
и влажный летом, это всем известно. Но там есть место для свежей крови.
Жители Азоли приветливо встречают приезжих, как он слышал, более
приветливо, чем на барбадиорских землях на востоке. Он бы никогда не пошел
в Корте или Кьяру. Люди из Тиганы туда не переселяются, сказал он. Ее брат
на это что-то буркнул, но не обернулся; Наддо снова взглянул на него и
глотнул, адамово яблоко подпрыгнуло в его горле.

Еще три молодых человека планируют уйти, сказал он Дианоре. Хотят
выскользнуть из города сегодня ночью и пробираться на север. Он и раньше
знал об этом, сказал он. Но не мог решиться. То, что случилось сегодня
утром, решило за него.

- Да освещает Эанна твой путь, - ответила Дианора, совершенно искренне.
Он был хорошим учеником, а потом отважным и преданным другом. Люди все
время уезжали. Провинция Нижний Корте стала плохим местом в плохое время.
Левый глаз Наддо полностью закрыла опухоль. Его вполне могли убить сегодня
днем.

Позднее, когда он упаковал свои скудные пожитки и был готов уйти, она
дала ему немного серебра из тайника отца. Поцеловала на прощание. Тут он
расплакался. Передал привет ее матери и открыл парадную дверь. На пороге
снова обернулся, все еще плача.

- До свидания, - произнес он с отчаянием, обращаясь к неподвижной
фигуре, упорно глядящей в огонь камина в гостиной. Видя выражение лица
Наддо, Дианора молча приказала брату обернуться. Но он не обернулся. Он
нарочито медленно опустился на колени и подбросил в огонь полено.

Наддо еще мгновение смотрел на него, потом повернулся и посмотрел на
Дианору, попытался улыбнуться дрожащей, полной слез улыбкой и выскользнул
в темноту.

Много позже, когда погас огонь, брат тоже ушел из дома. Дианора сидела
и смотрела, как медленно гаснут угольки, потом заглянула к матери и пошла
спать. Когда она легла, ей показалось, что ее придавила какая-то тяжесть,
гораздо более весомая, чем клетчатый плед.

Она проснулась, когда брат вернулся. Как всегда. Услышала, как он
громко топнул на площадке лестницы, как обычно поступал, чтобы дать ей
знать о своем благополучном возвращении, но она не услышала следующего
звука - звука открывающейся и закрывающейся двери его спальни.

Было очень поздно. Дианора еще мгновение лежала неподвижно, окруженная
и подавленная всеми скорбями этого дня. Потом, двигаясь тяжело, словно под
действием наркотика или во сне наяву, встала и зажгла свечу. Подошла к
своей двери и открыла ее.

Он стоял в коридоре за дверью. И в мигающем свете она увидела потоки
слез, непрерывно струящихся по его искаженному, разбитому лицу. У нее
затряслись руки. Она не могла говорить.

- Почему я не сказал ему "до свидания"? - услышала она его сдавленный
голос. - Почему ты не заставила меня сказать ему "до свидания"? - Она
никогда еще не слышала в его голосе столько боли. Даже тогда, когда пришло
известие о гибели их отца в битве у реки.

С болью в сердце Дианора поставила свечу на полку, где когда-то стоял
бюст ее матери работы отца. Шагнула вперед и обняла брата, принимая в себя
рыдания, сотрясающие его тело. Он никогда раньше не плакал. Или она
никогда этого не видела. Она повела его в свою комнату и уложила на
кровать, крепко обнимая. Они плакали вместе очень долго. Дианора понятия
не имела, как долго.

Ее окно было открыто. Она слышала, как вздыхает ветер в молодых
листьях. Пела птица, другая отвечала ей с противоположной стороны аллеи.
Мир был полон сновидений или горестей, чего-то одного, или того и другого
вместе. Под покровом ночи она медленно стянула через голову его тунику,
стараясь не задеть раны, потом сняла с себя рубашку. Сердце ее стучало,
словно у пойманного лесного зверька. Она ощутила стремительное биение его
пульса, когда прикоснулась пальцами к его горлу. Обе луны закатились. Все
листья шелестели от ветра.

И вот, в этой тьме, вокруг них, над ними, обнимающей их, в полной тьме
безлунной ночи и во тьме их жизни, они стали искать друг в друге жалкое,
преступное убежище среди гибели их мира.

- Что мы делаем? - один раз прошептал ее брат.

И потом, некоторое время спустя, когда их сердца снова забились
медленнее и они лежали, прильнув друг к другу, после удовлетворения
безрассудного, пугающего желания, он сказал, мягко положив руку на ее
волосы:

- Что мы сделали?

И спустя все эти годы, одна в сейшане на острове, когда к ней вернулись
эти самые потаенные воспоминания, Дианора вспомнила свой ответ.

- Ох, Баэрд, - сказала она. - А что сделали с нами?

После той первой ночи это продолжалось всю весну и часть лета. Грех
богов - так называлось то, что они делали. Ибо Адаон и Эанна, как
известно, в начале времен были братом и сестрой, а Мориан была их
ребенком.

Дианора не ощущала себя богиней, и зеркало не оставляло ей иллюзий:
всего лишь худое лицо с огромными, внимательными глазами. Она лишь знала,
что ее счастье пугает, наполняет чувством вины и что любовь к Баэрду стала
частью ее мира. И не меньше пугала та же глубина любви, та же ошеломляющая
страсть в Баэрде. Сердце ее постоянно предчувствовало беду, даже в те
минуты, когда они предавались своей мимолетной радости: слишком ярко
горело это запретное пламя на земле, где любая яркость была потеряна или
запрещена.

Он приходил к ней каждую ночь. Старуха спала внизу; их мать спала и
просыпалась в своем собственном мире. В темноте спальни Дианоры они искали
спасения друг в друге, тянулись через утраты и понимание своего греха в
поисках невиновности.

Его все еще иногда тянуло из дома по ночам, и он бродил по пустынным
улицам. Не так часто, как прежде, за что она была благодарна и находила в
этом для себя некоторое оправдание. Многие молодые люди попались после
наступления комендантского часа и погибли на колесах смерти той весной.
Если то, что она делает, спасет ему жизнь, она готова предстать перед
любым судом, ожидающим ее в Чертогах Мориан.

Однако не каждую ночь она могла его удержать. Иногда нужда, которой
Дианора не могла разделить или по-настоящему понять, гнала его из дома. Он
пытался объяснить, что город выглядит совсем иначе при свете двух лун, или
одной из них, или при свете звезд. Как более мягкий свет и тени позволяют
ему увидеть снова прежнюю Тигану. Как он молча спускается вниз, к морю, и
подходит к темному дворцу, и как развалины и мусор благодаря темноте
превращаются в его воображении опять в то, чем они были раньше.

Ему это необходимо, говорил он. Он никогда не дразнил солдат и обещал
ей никогда этого не делать. Он даже не хочет их видеть, сказал он. Они
разрушают те иллюзии, которые он ищет. Ему просто необходимо бродить среди
воспоминаний о городе, который исчез. Иногда, сказал ей Баэрд, он
проскальзывает через известные ему дыры в стенах гавани и бродит по
берегу, слушая море.

Днем он трудился, худенький мальчик делал работу сильного мужчины,
помогал восстанавливать то, что позволили восстановить. Богатые купцы из
Корте - их старинные враги - получили разрешение селиться в городе, по
дешевке скупать разрушенные здания и дворцы и перестраивать их для
собственных нужд.

Баэрд приходил домой в конце дня, иногда с ранами и свежими синяками, а