Чтение 51–й страницы книги ~Три минуты молчания~

же совесть замучит.

Мне с Васькой Буровым боцман вручил по лопате - мокрый уголь из
каптерки штывать в пробоину. Его там до черта насыпалось - трубу разорвало,
по которой он сыплется из бункера; вся вода от него почернела.

- Эй, сварщики, - Васька шептал им в дыру. - Ни хрена не варите,
поняли? Одних бичей слушайте. Сварите себе тяп-ляп. Чтоб она снова потом бы
разошлась.

- Да не поймешь вас, ребятки, кого слушать.

Они и не слушали, грохали по обшивке. Дрель визжала, как зарезанная.

- Давай, Васька, штывай, - сказал я ему.

- Да погоди, вожаковый, посачкуем. Никто ж нас тут не видит.

Я один штывал. Что толку сачковать - когда сидишь в вонючей дыре,
грохот в ушах, визг. Но Ваську хоть повесьте за ноги - он и так сачковать
согласен. Сидел на кадушке с капустой и все перекуривал, перекуривал.

Старпом пришел - взглянуть на нашу работу.

- Сколько выгребли?

- Сто шидисят три лопаты, - Васька говорит.

- Он, значит, работает, а ты считаешь?

- Как же не считать? Мы ж по очереди. Вдвоем же не развернуться,
продуктивность снижается.

Он хороший сачок, с образованием. Спросил даже, с готовностью: .

- До сколько штывать, старпом? До тыщи или до трех?

- Пока сухой не пойдет.

- Ясно, это считай - тыща семьсот.

Старпом постоял и ушел.

- Кури смело, - говорит мне Васька. - Слыхал - "пока сухой не пойдет".

- Ну, так нам тут работы суток на трое.

- Ты что? Его, если хочешь знать, вообще штывать не нужно. Думаешь, он
мокрый не горит? Его специально водой поливают, спроси у кандея.

Я бросил лопату.

- Так чего ж мы с ним возимся?

- А не возись! Я ж те говорю - кури. Ну, шевели полегоньку, а то на
палубу выгонят.

Я снова взял лопату.

- Не напрягайся, - сказал Васька. - Это ж мы всегда можем сказать:
"сухой пошел".

- Они ж увидят.

- А мы сами сухого подсыпем. Из бункера принесем и затолкаем в трубу.
Ты, Сеня, молодой еще, дак за артельного держись. Я с дураками всю жизнь
живу, а с ними-то больше научишься, чем с умными.

Но недолго мы блажествовали. Граков пришел - я его ботинки увидал, с
замшевым верхом. Стоял и стоял у нас над душой, пришлось тут и Ваське
включиться в работу.

Вдруг он нас спрашивает, Граков:

- Это кто велел?

Я все кидал лопату за лопатой.

- Кто приказал уголь в воду бросать?

- Мало ли, - говорю, - умников найдется.

- А у тебя у самого голова на плечах имеется?

Я встал, опершись на лопату, и заглянул вверх:

- Ну, вы потише, меня родная мама с детства не обижала.

- Грубый матрос, - говорит он мне. - Совершаешь двойную
бесхозяйственность и грубишь при этом старшему. Уголь надо сушить, а не
бросать в воду. А второе - дно засоряешь в бухте. По конвенции мы здесь
окурок не имеем права бросить за борт.

Это он все правильно говорил. Но мне его тоже подколоть захотелось.

- А мое дело маленькое. Скажите старпому, пускай свое приказание
отменит.

- Так вот я тебе приказываю.

- Вы? А кто вы такой на судне, прошу прощения? Я вас просто знать не
знаю.

Он постоял, постоял. А я все кидал с таким даже увлечением.

- Ну, что ж, - говорит. - Ты прав.

- И кстати, - говорю, - пожалуйста, со мной на "вы".

Он не ответил, ушел. Старпом прибежал, весь пылающий.

- Хорош! - говорит. - Сколько перекидали?

- Да лопаты четыре, - ответил Васька. - Только ж начали.

Но вылезть нам тоже не дали. Полез групповой механик в люк - поглядеть,
как там выстучали края.

- Порядок, можно притягивать.

Сварщики завели снаружи лист, приложили его к обшивке, в каптерке стало
темно. В дыры, что они там просверлили, мы им просунули тросы полиспаста,
зацепили его за пиллерс, и все трое потянули дружно. Лист пошел - с жалобным
стоном, со скрежетом. Они его начали приваривать - от электрода по эту
сторону пролег кровавый шов, запахло окалиной и каким-то газом. Мы очумели,
пока держали этот чертов полиспаст. Потом еще групповой взял второй электрод
и начал изнутри заваривать. Мы сразу ослепли. Васька заорал благим матом:

- Пустите, а то бороду спалю!

Отпустил он нас с Богом - откашливаться на волю.

На палубе Шурка с Серегой замешивали жидким стеклом цемент, боцман
стругал доски для опалубки. Как ни заварят, а надо еще зацементировать. Но с
таким усердием они это делали, как будто еще утром не орали: "В порт, в
порт!" Шурка прямо взмок от страсти. Потом побежал к сварщикам, отнял у них
электрод, сам заварил верхний шов. И язык при этом высунул, так ему это дело
нравилось.

Ну, правда, шовчик он им показал - первый класс. Ровный, гладкий, а
потом мы его зачистили, засуричили, покрасили чернью и вовсе его не стало
видно.

Шурка поплевал на него, пошел гордый, руки в карманах. Я напомнил ему:

- А говорил - ни к чему не прикоснешься.

- Так, земеля, это ж не рыбацкая работа! Себе удовольствие.

- Завтра и рыбацкая начнется. Груз сдадим и метнем.

- Ну, метать уж хрена! - Потом он подумал и скривился. - Э, земеля!
Конечно, метнем, а что нам еще остается. И не лезь ко мне, понял? А то - как
звездану тебя по уху, земеля!..

Вот так. Да мне и самому порт уже и мечтой не казался - ни розовой, ни
голубой.

К вечеру все заделали, залили раствором. А через час он у нас потек,
цементный ящик. Это уже когда убрали все бочки с полубака, поставили пароход
на ровный киль. Что же теперь - опять корму поднимать?

- А где там наши каптерочники? - спросил боцман. Это я, значит, и
Васька Буров. - Почерпайте, ребятки.

Васька внизу черпал, я на штерте тащил ведро и выплескивал с кормы. А
воды все прибывало.

Васька почерпал и засачковал.

- Пойдем, поспим, вожаковый. Скажем - всю вычерпали, а она потом снова
набралась.

- Так потом опять и пригонят.

- Главное - сейчас удрать, пока старпом на вахту не вышел.

Но старпом еще перед вахтой прибежал:

- Там вода, - говорит.

- Она и будет, - сказал Васька. - Ее всю не вычерпаешь.

- Половину вычерпайте.

Мы черпали - она все прибывала. Я вспомнил, как в детстве, когда мне
есть не хотелось, отец брал мою ложку и чертил по тарелке с супом: "Вот эту
половину съешь, а эту оставь".

Старпом почесал в затылке и принял решение:

- А ну ее, задраивайте на фиг. Каптеркой пользоваться не будем.

Для чего ж мы тогда вообще эту пробоину латали? - хотелось мне
спросить. Заваривали, цементировали... Да у кого спросишь?

Покидали мы бухту чуть свет, еще ночные огни не погасли в городке.
Фарерцы в этот день не выходили на промысел. И, наверно, глядели на нас, как
на диво - идиоты мы, что ли, уходим из фиорда, когда в Атлантике черт-те что
творится. Но нам уже и Атлантика была по колено. Мы только вылезли поглядеть
на Фугле, попрощаться, а потом - завалились в ящики, проснулись, только
когда закачало.

- Шесть баллов, ребята, не меньше, - сказал Митрохин. - Наверно, не
пустят швартоваться.

- Пустят, - ответил Шурка. - Нас-то - в первую очередь.

Все мы уже знали наперед - до апреля, когда нас никто уже на промысле
не удержит, никакой Граков.

В динамике щелкнуло, затрещало. Мы спохватились - сейчас на палубу
позовут. Но это "маркони" базу вызывал. А трансляцию не отключил - то ли
забыл, то ли нарочно оставил, чтоб мы в кубриках поразвлеклись.

- Граков говорит, - знакомый голос прорезался. Все приподняли головы.
Серега потянулся с койки, подкрутил погромче.

- ...Пробоина серьезная, но заварили, зацементировали. Приняли решение
остаться на промысле, выполнить плановое задание. Сама команда решила, и
почти единодушно. Были, конечно, отдельные настроения, но в общем - ребята
боевые, коллектив здоровый, одним словом - моряки.

- Добро, - ответила база. - Вас понял. Привет экипажу. Подходите к
моему левому борту.

Мы еще полежали минуту. Потом Жора-штурман басом своим молодецким
скомандовал выходить на швартовку.

5

Мы вчетвером опять в корме оказались - Ванька Обод, салаги и я. Корма
подвалила, стала биться о кранец, и с базы подали нам конец.