чтобы отыскать лекарство от своей болезни. Без спутников, инкогнито, он
появился при дворе абиссинского императора. Началось с того, что многие
женщины влюбились в молодого иностранца, - чуть не передрались из-за него.
Но осторожный Гилас избегал таких встреч, где он боялся не найти того, что
ему было нужно, и знал, что женщины не найдут того, что им нужно. Но
подивитесь женской проницательности. "Такой молодой, такой умный и красивый
и так ведет себя, - говорили о нем. - Не странно ли это?" Чуть было не
усмотрели среди стольких его прекрасных качеств его недостатка и, боясь
подарить ему все, что нормальный мужчина может пожелать, ему отказывали в
единственной вещи, которой ему недоставало.
женщине, которая, неизвестно по какому капризу, перешла от легкомысленной
жизни к крайнему ханжеству. Он мало-помалу вкрался в ее доверие, усвоил ее
взгляды, подражал ее поступкам, подавал ей руку в храме и так часто
беседовал о суетности мирских удовольствий, что незаметно пробудил в ней
вкус к ним вместе с воспоминанием о них. Больше месяца он ходил по мечетям,
присутствовал на проповедях, навещал больных, когда, наконец, он решился
приступить к излечению себя, но здесь его ждала неудача. Благочестивая
возлюбленная его, хотя и знала все, что делается на небе, была не менее
хорошо осведомлена о том, как иные вещи происходят на земле. И бедный юноша
в одну минуту лишился плодов своих добрых дел. Единственно, что его утешало,
это ненарушимостъ тайны, которая была соблюдена. Одно словечко сделало бы
неисцелимой его болезнь, - но оно не было произнесено. Гилас завязал дружбу
еще с несколькими благочестивыми женщинами, к которым он прибегал за
исцелением, предписанным оракулом; они не сняли с него чар, потому что
любили его именно за то, чего у него недоставало. Привычка все одухотворять
ни к чему не послужила им. Они искали чувства, но именно того, которое
порождается наслаждением.
не знаете, сударь, - отвечали ему, - что нужно сначала знать то, что хочешь
любить? И вы должны сознаться, что, вследствие вашей обездоленности, вы
недостаточно любезны в тот момент, когда вас хотят узнать".
столько говорят. Эта тонкость чувств, которою хвалятся столько женщин и
мужчин, не более, чем химера. Оракул обманул меня, и я останусь таким на всю
жизнь".
и ненавидят дерзкого мужчину как жабу. Они ему так настоятельно советовали
не вносить ничего земного и грубого в свое отношение к ним, что он стал
надеяться на исцеление с их помощью. С открытым сердцем он подошел к ним; и
был очень удивлен тем, что после чувствительных бесед, какие они с ним
завязывали, он оставался неисцеленным.
Случай представился. Молодая последовательница платонизма, до безумия
любившая прогулки, увлекла его в глубину леса. Они были далеко от
посторонних глаз, когда ей сделалось дурно. Гилас бросился к ней и прибегнул
к всевозможным средствам, чтобы привести ее в чувство. Но все усилия его
оказались напрасными. Находившаяся в обмороке красавица заметила это не хуже
его.
вы мужчина! Никогда мне больше не придет в голову забираться в такие
уединенные места, где, почувствовав себя дурно, сто раз рискуешь погибнуть
без помощи".
которые они к нему питали, также не были утолены, после чего они перестали с
ним видеться.
прекрасное лицо и самые утонченные чувства.
весталкам, которыми полны наши монастыри? Они влюбились бы в него до
безумия, и он был бы наверняка исцелен через решетку.
путь и убедился, что нигде не хотят любить впустую.
Устав от попыток, которые ни к чему не привели, он ушел в уединение,
подавленный приговором бесконечного количества женщин, которые слишком ясно
дали ему понять, что он бесполезен в обществе.
отдаленного места чьи-то вздохи. Он прислушался. Вздохи снова раздались,
приблизившись, он увидел молодую девушку, прекрасную, как светила небесные.
Она сидела в грустной и задумчивой позе, опустив голову на руки, с лицом,
орошенным слезами.
созданы эти пустынные места?"
предаваться своей горести".
имела несчастье оскорбить Пагоду, и она отняла у меня все. Вещь была так
невелика, что для этого не требовалось больше могущества. С этого дня все
мужчины бегут и будут бежать от меня, - так сказал идол, - до тех пор, пока
я не встречу кого-нибудь, кто, зная о моем несчастии, привяжется ко мне и
полюбит меня такую, как я есть".
перед вами на коленях, также не имеет ничего. И в этом его болезнь. Он имел
несчастье несколько времени тому назад оскорбить Пагоду, которая отняла у
него то, чем он обладал. Не тщеславясь можно сказать, что это было нечто
значительное. С тех пор все женщины бегут от него и будут убегать, - так
говорит Пагода, - пока не встретится хоть одна, которая, зная о его
несчастии, привяжется к нему и будет любить его таким, как он есть".
соединило их. Ифис, так звали молодую девушку, была создана для Гиласа,
Гилас - для нее. Они, как легко себе вообразить, полюбили друг друга
платонически, потому что не могли любить иначе, но тут же кончилась власть
чар, они вскрикнули от радости, и платоническая любовь исчезла.
имели достаточно времени убедиться в происшедшей с ними перемене. Когда они
покинули пустыню, Ифис была основательно излечена. Про Гиласа же автор
говорит, что ему грозил возврат болезни.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
ТРИДЦАТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ ПРОБА КОЛЬЦА.
принесли известие о смерти Суламека. Суламек начал с того, что сделался
учителем танцев у султана против желания Эргебзеда; несколько интриганок,
которых он научил делать рискованные прыжки, проталкивали его изо всех сил и
добились того, что он был предпочтен Марселю и другим, которым не годился и
в подручные. Он обладал мелочным умом, придворным жаргоном и даром
занимательно рассказывать и забавлять детей, но он ничего не понимал в
высоком искусстве танца. Когда освободилась должность великого визиря, он
сумел, с помощью реверансов, опередить старшего сенешала, неутомимого
танцора, но человека недостаточно гибкого и не умевшего грациозно приседать.
Правление его не было ознаменовано никакими славными событиями. Его враги (а
у кого же их нет? Их достаточно у самых достойных людей) обвиняли его в том,
что он плохо играет на скрипке и ничего не понимает в хореографии; что он
позволил дурачить себя пантомимами пресвитера Иоанна и пугать себя медведем
из Моноэмуги, который однажды плясал перед ним; что он издержал миллионы на
императора Томбута, чтобы помешать ему танцевать в то время, как у него
самого была подагра; что он просаживал ежегодно больше пятисот тысяч цехинов
на канифоль и еще больше на преследование скрипачей, которые играли менуэты
других композиторов, а не его. Словом, его обвиняли в том, что он продремал
пятнадцать лет под звуки бандуры толстого гвинейца, который аккомпанировал
себе, напевая песенки, сложенные в Конго. Надо отдать ему справедливость,
что он ввел в моду голландские липы и т.д. У Мангогула было прекрасное
сердце. Он сожалел о Суламеке и заказал ему катафалк и надгробную речь,
поручив ее проповеднику Брррубубу.
султанши, сопровождаемые евнухами, собрались в большую мечеть. Брррубубу
доказывал два часа подряд неподражаемой скороговоркой, что Суламек
возвысился благодаря своим исключительным талантам. Он громоздил предисловие
на предисловие; не забыл ни Мангогула, ни подвигов, совершенных им во время
управления Суламека, и рассыпался в восторженных восклицаниях, когда
Мирзоза, которую ложь приводила в истерическое состояние, впала в летаргию.
Офицеры и придворные дамы бросились к ней на помощь, положили ее в паланкин
и тотчас же отнесли в сераль. Прибежал Мангогул, которого уведомили о
Шилова Юлия
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Соломатина Татьяна
Володихин Дмитрий
Орловский Гай Юлий