в защиту от проливного дождя. Мартин упрямо шел вперед все тем же быстрым
шагом, пока не миновал придорожного столба и не свернул на большую дорогу в
Лондон. Но даже и тут он почти не замедлил шага, хотя уже начинал думать и
смотреть по сторонам, мало-помалу высвобождаясь из тисков гнева и
негодования, до того времени державших его в плену.
отвлекало от грустных размышлений. День занимался на востоке бледной полосой
водянистого света и гнал перед собой мрачные тучи, из которых густой и
влажной пеленой падал дождь. Он струился с каждой ветки, с каждой колючки в
живой изгороди, прокладывал водостоки на тропе, бороздил дорогу сотнями
ручейков, пробивал бесчисленные дырки на поверхности каждого пруда и каждой
лужи. Он падал в траву, хлюпая и чмокая, и превращал каждую борозду на
вспаханном поле в грязную канаву. Нигде не видно было ни одной живой души.
Пейзаж не мог бы казаться более унылым, даже если бы вся одушевленная
природа растворилась в воде и снова пролилась дождем на землю.
его виды. Без друзей и без денег, взбешенный до последней степени, глубоко
уязвленный в своем самолюбии и гордости, он лелеял в душе множество
независимых замыслов и терзался сознанием невозможности их осуществить, -
поистине, даже самый мстительный враг был бы доволен размерами его
несчастий. Вдобавок ко всем остальным бедам, он только теперь почувствовал,
что вымок насквозь и продрог до костей.
оттого, что ее было не слишком удобно нести, чем в надежде извлечь утешение
из этого прощального дара. Он взглянул на полустертые буквы на корешке и,
увидев, что это был случайный томик "Бакалавра из Саламанки" * на
французском языке, раз двадцать послал к черту Тома Пинча с его чудачеством.
Раздосадованный и сильно не в духе, он уже собирался зашвырнуть книжку
подальше, как вдруг припомнил, что Том просил его посмотреть загнутый лист,
и, раскрыв книгу на этой странице, для того чтобы иметь еще одну причину
подосадовать на Тома за предположение, будто какие-то прокисшие остатки
премудрости "Бакалавра" могут его ободрить в таких обстоятельствах, нашел...
наспех завернул деньги в бумажку и приколол к странице. На обороте были
нацарапаны карандашом следующие слова: "Мне они, право, не нужны. Я бы не
знал, куда их девать". Бывает такая ложь, Том, которая возносит человека к
небесам, словно светлые крылья. И бывает такая правда, холодная, горькая,
язвительная правда, до тонкости известная нашим ученым, которая приковывает
к земле свинцовыми цепями. Кто не предпочел бы в свой смертный час легчайшее
перо лжи, такой, как твоя, Том, всем иглам, вырванным с начала времен из
колючего дикобраза горькой правды!
доброе дело Тома сильно его взволновало. Уже через несколько минут у него
значительно повысилось настроение, и он вспомнил, что еще не совсем обнищал,
так как оставил у Пекснифа порядочный запас платья, а в кармане у него лежат
золотые часы с крышкой. Мартин испытывал также немалое удовольствие при
мысли о том, какой он, должно быть, обаятельный молодой человек, если
произвел такое впечатление на Тома, а также - насколько он выше Тома во всех
отношениях и насколько у него больше шансов выйти в люди. Воодушевленный
этими мыслями и еще более укрепившись в своем намерении добиться счастья за
рубежом, он решил, не теряя времени, отправиться к Лондон, чтобы по
возможности собраться со средствами.
мистер Пексниф, он остановился позавтракать в маленькой придорожной харчевне
и, усевшись перед очагом на скамью с высокой спинкой, стянул с себя мокрое
пальто и повесил его сушиться перед весело пылающим огнем. Эта харчевня была
совсем не похожа на ту гостиницу, где он пировал прошлый раз; она не могла
похвастаться никакими особенными удобствами, разве только кухней с кирпичным
полом; но дух так скоро приспособляется к нуждам тела, что этот бедный
постоялый двор, которым Мартин пренебрег бы еще вчера, показался ему теперь
лучше всякой гостиницы, а яичницу с салом и кружку пива он отнюдь не счел
грубой пищей, вполне соглашаясь с надписью на оконном ставне, объявлявшей
эти яства "Лучшим угощением для путешественников".
пива грелась для него на очаге, глядел, задумавшись, на огонь, пока не
заболели глаза. Потом стал рассматривать ярко раскрашенные картинки из
священного писания в узеньких, как на дешевых зеркальцах для бритья, черных
рамках, где волхвы, похожие друг на друга, как родные братья, поклонялись
младенцу в розовых яслях; где блудный сын в красных лохмотьях возвращался к
лиловому отцу и уже предвкушал мысленно заклание зеленого, как морская
волна, тельца. Мартин посмотрел в окно на косой дождь, струйками стекавший с
вывески на столбе напротив дома, на переполненную колоду для водопоя, а
потом снова перевел глаза на огонь, казалось различая среди горящих поленьев
отражение далекого Лондона.
это было необходимое дело, когда шум колес за окном привлек его внимание и
нарушил этот порядок. Выглянув во двор, он увидел крытый фургон, запряженный
четверкой лошадей и груженный, насколько можно было разглядеть, зерном и
соломой. Возчик, который приехал один, остановился перед харчевней напоить
свою четверку и скоро вошел в общую комнату, топая ногами и стряхивая воду
со шляпы и куртки.
добродушной физиономией. Подойдя к огню, он в знак приветствия поднес ко лбу
указательный палец жесткой кожаной перчатки и заметил (без особенной
надобности), что погода нынче из ряду вон дождливая.
его рубашки, на пальто, сохнущее перед огнем, и после некоторого молчания
сказал, грея руки:
лошади, сколько потому, что в его ответе слышался бесшабашный вызов своему
положению, заставляя предполагать многое. Ответив возчику, Мартин засунул
руки в карманы и засвистал, давая этим понять, что он нисколько не
интересуется фортуной и вовсе не желает прикидываться ее любимчиком, когда
этого нет в действительности, и что ему нет ровно никакого дела до нее, до
возчика и вообще ни до кого на свете.
время от времени прерывая это занятие свистом. Наконец он спросил, указывая
большим пальцем на дорогу:
головой, словно говоря: "Теперь вам все известно", - и, засунув руки глубже
в карманы, засвистал громче прежнего, но уже на другой мотив.
Лондона.
ответил:
платью, вы, может быть, думаете, что у меня много лишних денег. У меня их
нет. Я не могу заплатить за проезд больше кроны, потому что их у меня всего
две. Если вы можете довезти меня за эту цену да еще за мой жилет или вот
этот шелковый платок - пожалуйста. Если нет - не надо.
найдется, и взять мне неоткуда; значит, разговор кончен. - И тут он опять
засвистал.
даже возмущением.
сказать по правде, я его и даром не возьму, а уж господский жилет мне и
вовсе не нужен; шелковый платок другое дело: ежели останетесь довольны,
когда доедем до Хаунсло, я не откажусь от такого подарка.
большой готовностью натягивая пальто, - и давайте поедем как можно скорей.
шиллинга, растянулся во весь рост на охапке соломы на самом верху воза,
слегка приподняв брезент впереди, чтобы удобнее было разговаривать с новым
приятелем, и покатил в нужном ему направлении так лихо и весело, что это
было одно удовольствие.
известен он был под именем Билла, и его щеголеватая наружность объяснялась
причастностью к большой конторе дилижансов в Хаунсло, куда он вез солому и
зерно с одной фермы в Вильтшире, принадлежавшей этой конторе. По его словам,
Максимов Альберт
Верещагин Олег
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Плотников Александр
Сертаков Виталий