может быть, не следовало бы догадываться о том, что вы стараетесь скрыть. Но
зачем же клясться святым Квентином, если вы не желаете, чтоб я понял скрытый
смысл ваших слов? Все мы знаем, что добрый граф де Сен-Поль находится там и
работает для нашего дела.
не знаю о графе де Сен-Поле.
только шепнуть вам два слова: я - Павийон.
вы говорите с человеком, заслуживающим доверия. А вот и товарищ мой -
Руслер.
круглым животом, которым он расталкивал перед собой толпу, словно тараном.
Он нагнулся к товарищу и шепнул ему тоном упрека:
сеньор не откажется зайти к вам или ко мне выпить стаканчик рейнвейна с
сахаром, и тогда мы узнаем что-нибудь новое о нашем добром друге и союзнике,
которого мы любим и чтим от всего нашего честного фламандского сердца.
мне вашего рейнвейна. Об одном прошу вас, почтенные господа: разгоните эту
толпу и позвольте чужестранцу выйти из вашего города так же спокойно, как он
в него вошел.
своем инкогнито даже с нами, людьми, заслуживающими полного доверия, и
желаете оставаться неузнанным в Льеже, позвольте вас спросить напрямик:
зачем же вы носите отличительные знаки вашей дружины?
почтенными, серьезными людьми, а между тем, клянусь душой, вы или сами
рехнулись, или хотите меня свести с ума!
вывести из терпения самого святого Ламберта! Послушайте, да кто же носит
шапки с крестом святого Андрея и цветком королевской лилии? Кто, как не
шотландские стрелки гвардии короля Людовика?
мне не носить отличительных знаков моей дружины? - проговорил с досадой
Квентин.
поворачивая к толпе свои сияющие от восторга жирные лица и с торжеством
размахивая руками. - Сознался, что он стрелок гвардии Людовика, защитника
свободы и привилегий Льежа!
здравствует Людовик Французский! Да здравствует шотландская гвардия! Да
здравствует храбрый стрелок! Наши права и привилегии - или смерть! Долой
налоги! Да здравствует доблестный Вепрь Арденнский! Долой Карла,
Бургундского! Долой Бурбона и его епископство!". Оглушенный этими криками,
которые усиливались с каждой минутой и, подхваченные тысячей голосов на
отдаленных улицах и площадях, катились над толпой, как волны океана, Квентин
успел все-таки сообразить, что значит весь этот шум, и составить себе план
действий.
Дюнуа один из стрелков, по приказанию лорда Кроуфорда, взамен его
разрубленного шлема дал ему свою шапку на стальной подбивке - обычный и всем
известный головной убор шотландских стрелков. Появление одного из солдат
этой дружины, так близко стоявшей к особе Людовика, на улицах города,
недовольство которого постоянно поддерживалось агентами французского короля,
было, естественно, понято льежскими горожанами как выражение намерения
Людовика оказать им открытую помощь. Появление одного стрелка было принято
как залог немедленной деятельной поддержки со стороны короля. Многие
горожане были даже убеждены, что в эту минуту французские войска уже входят
в город, хотя никто не мог точно сказать, через какие ворота.
объяснить этим людям их ошибку, что попытка разубедить эту взволнованную
толпу могла бы быть даже опасной для него самого, а в данном случае он не
видел необходимости подвергать себя опасности. Поэтому он тут же решил не
спорить, а, выждав удобный момент, воспользоваться им и вырваться на
свободу. Он принял это решение по дороге к ратуше, куда толпа потащила его
за собой и где уже собрались все самые почтенные горожане, чтобы выслушать
донесение мнимого гонца Людовика и затем устроить ему роскошное угощение.
сторон окружили возбужденные горожане, выражавшие преданность французскому
престолу, и этот шумный поток понес его вперед. Два его новых друга,
толстяки бургомистры, состоявшие городскими синдиками, подхватили его под
руки с двух сторон. Перед ними шел Никкель Блок, старшина цеха мясников,
наскоро отозванный от исполнения своих обязанностей при бойне. Размахивая
смертоносным топором, еще дымившимся от крови его жертв, он выступал с такой
грацией и отвагой, какие может придать походке одна только водка. Позади
шагал долговязый, костлявый, полный патриотического пыла и очень пьяный
Клаус Хаммерлейн - старшина цеха железных дел мастеров, а за ним толпились
сотни его неумытых сотоварищей. Из каждой узенькой и темной улицы, мимо
которой они проходили, гурьбой высыпали ткачи, кузнецы, гвоздари,
веревочники и всякие ремесленники и, присоединяясь к шествию, еще более
увеличивали толпу. Бегство казалось положительно невозможным.
Руслера и Павийона, уцепившихся за него с двух сторон и увлекавших его
вперед во главе этого шествия, в котором он так неожиданно очутился главным
лицом. Он наскоро объяснил им, что, совершенно не подумав, надел шапку
шотландского стрелка вместо случайно поломанного шлема, который должен был
служить ему в дороге. Он очень сожалел, что благодаря этому обстоятельству,
а также проницательности льежских горожан, угадавших его настоящее звание и
цель его прибытия в их город, его инкогнито было публично обнаружено; это
было тем более досадно, что, если теперь его приведут в ратушу, ему придется
открыть перед почтенным собранием горожан ту тайну, которая, по распоряжению
короля, предназначалась только для ушей двух почтенных господ - Руслера и
Павийона.
главными вожаками мятежных горожан и, как все демагоги , хотели держать нити
заговора в своих руках. Оба сейчас же решили, что Квентин должен на время
скрыться из города, с тем чтобы ночью вернуться для секретных переговоров с
ними в доме Руслера, который стоял как раз у городских ворот, против
Шонвальдского замка. Квентин, в свою очередь, поспешил им объяснить, что в
настоящее время он живет во дворце епископа, куда приехал под предлогом
передачи писем от французского двора, но в действительности, как они
совершенно верно угадали, он прибыл, чтобы переговорить с льежскими
горожанами. Этот окольный путь действий, а также положение и звание
доверенного лица, которому было поручено это дело, до такой степени
соответствовали характеру Людовика, что объяснение Квентина не возбудило в
его слушателях ни сомнения, ни удивления.
поравнялась с домом Павийона, который выходил фасадом на одну из главных
улиц, но сзади сообщался с Маасом через сад и большой пустырь, весь изрытый
дубильными ямами и наполненный всякого рода приспособлениями кожевенного
мастерства, так как горожанин-патриот был кожевником.
почтенного гостя, каким казался мнимый посол Людовика гражданам Льежа,
поэтому остановка у его дома никого не удивила; напротив, приглашение войти,
обращенное к гостю, было встречено громкими восторженными криками,
относившимися к самому Павийону. Как только Квентин вошел в дом, он первым
делом избавился от обратившей на себя всеобщее внимание шапки, заменив ее
войлочной шляпой, и накинул длинный плащ поверх своего платья. После этого
Павийон снабдил его пропуском, который давал ему право выхода и входа в Льеж
во всякое время дня и ночи, и наконец поручил его попечениям своей дочки,
хорошенькой веселой фламандки, объяснив ей, как вывести его из города. Затем
он поспешно вернулся к товарищу, чтобы с ним, вместе отправиться в ратушу,
извиниться перед своими согражданами и возможно вразумительнее объяснить им
причину внезапного исчезновения королевского гонца. Мы не можем (как говорит
слуга в одной старинной комедии) припомнить в точности ложь, которой
баран-вожак одурачил свое стадо; но ведь ничего нет легче, как обмануть
невежественную толпу, когда предвзятая мысль уже наполовину убедила ее,
прежде чем обманщик успел сказать слово.
улыбаясь, что очень шло к ее свежему личику, вишневым губкам и плутовским
голубым глазкам, повела пригожего чужестранца по извилистым дорожкам
отцовского сада прямо к реке и усадила в лодку, которую два здоровенных
фламандца, в коротких брюках, меховых шапках и куртках со множеством
застежек, снарядили так скоро, как только смогли при их врожденной
неповоротливости.
не сочтут это оскорблением его верной любви к графине Изабелле! - мог
отблагодарить ее лишь поцелуем в вишневые губки. Поцелуй был дан с истинно
рыцарской любезностью и принят со скромной признательностью: молодые люди с
такой наружностью, как у нашего шотландского стрелка, не каждый день
встречались среди горожан Льежа.
Квентин имел время обдумать, как ему рассказать о своем приключении, когда
он вернется в Шонвальдский замок епископа. С одной стороны, ему не хотелось
выдавать людей, доверившихся ему по ошибке; с другой - он считал себя
обязанным предупредить своего радушного хозяина о беспокойном состоянии умов
в его столице; поэтому он решил предостеречь епископа об опасности, но
сделать это в общих чертах, никого не называя по имени.
Посняков Андрей
Самойлова Елена
Каменистый Артем
Емилина Ника
Контровский Владимир
Шилова Юлия