зоопарке. Артисты убирать во дворах помойки. Все гегемошки города выйдут
работать задарма!
становится еще хуже своего правительства. Труженики пишут письма с
требованием посадить Солженицына, хотя ни строки его не читали. Я только
заикнулся, а персональные пенсионеры звонят, что именно они участвовали в
первом субботнике. Мы приучили людей, что они согреты солнцем конституции,
под жаркими лучами статей которой зреет богатый урожай. И они считают, что
настоящее солнце хуже.
И, думаете, все поверили? Наоборот! Обвиняют Хрущева в клевете. А почему?
Потому что правда мешает верить слепо, как раньше. Уяснили, что врать надо
сплошь, а не время от времени. Никаких отдушин!
новую и таким образом закапываю истину еще глубже.
кажется, -- благая. Только вот переход к ней...
чтобы понимать, зачем мы врем. Наивный, как вы изволили выразиться,
журналист, пытающийся уладить конфликт совести с партбилетом, будет врать
искренне ради преодоления неувязок на пути к светлым вершинам. Ну и что? Да
этим он только замарает и вершины, и себя.
кто еще десять лет назад, услышав анекдот, кричали, что надо сообщить куда
следует, потихоньку, прячась от жены в уборной, слушают Би-би-си. Пытаются
понять.
выгодны и верху, и низу. Снимается личная ответственность. Выполняй и не
беспокойся.
прогресс?
превращает человека в барана!
известных человечеству. Само существование ее свидетельствует только об
одном: лидеры соображают, что добровольно люди за ними не попрут. Да, гнусно
навязывать свои взгляды другим. А я? Я ведь навязываю другим не свои
взгляды. И это как-то легче. Я вру, не заботясь о соблюдении приличий. Я
пишу пародии, но их воспринимают серьезно.
-- правой. А сам я абсолютно средний.
В глазах Ивлева блеснуло озорство.
единой своей мысли?
Таврова-Раппопорта: "Ни строчки с мыслью!" Я создаю море лжи, купаю в ней
вождей. Они глотают ложь, прожевывают и снова отрыгают. Я их понимаю, я им
сочувствую. Чем больше их ругают вовне, тем сильнее хочется услышать, что
внутри их хвалят. И вот, читая, что их ложь -- правда, они сами начинают
думать, что не врут. И, успокоившись, врут еще больше, начисто отрываясь от
действительности. Заколдованный круг: вверху думают, что ложь нужна внизу, а
внизу -- что наверху. И я им нужен: сами-то они врут полуграмотно. Вот я и
числюсь в хороших партийных щелкоперах.
употреблять, как уличных девок, прижимая к стенке в парадном. Хорошие лжецы
входят в партийную элиту, если они, конечно, не евреи... Впрочем, наша эпоха
создала принципиально новый тип еврея.
только лжец.
убеждений мне, честно говоря, и не жаль.
всегда только другие.
стараясь привести в свою веру. А сами не верят. "Зачем же убеждаете?" -- "А
я сам хочу себя убедить".
Достоевский, выковывая свои взгляды. Мне осталось одно убеждение: надо
думать в унисон с руководством. Пускай борются такие, как вы, Слава. Что
касается меня, то принципы я израсходовал на обстоятельства. Одно меня
утешает: мы игнорируем истину, стараемся ее ликвидировать. Но ложь
затягивает, как трясина.
для других -- опять посадят.
чья она? Твоя? Моя? Их? Фейхтвангер объяснил миру, что нацисты превращают
Германию в сумасшедший дом. Но вот он приехал в страну, где диктатура была
изощреннее фашистской, и стал пускать пузыри... Вы же знаете, Слава, как я
отношусь к Солженицыну. Но разве в том, что он, а не кто-либо другой стал
выразителем нашей лагерной эпохи, заслуга его таланта? Нет, дело случая. Я
знаю старого писателя, у которого есть повесть, похожая на "Один день Ивана
Денисовича", только написана раньше. И с точки зрения правдолюбцев вроде
вас, гораздо более сильная и мрачная. Повесть не попала к Твардовскому и
выше. А и попала -- ее бы не напечатали, потому что герой повести -- еврей,
и его убивают зверски, а когда тело вывозят из лагеря, охранник для проверки
протыкает ему сердце, как положено, штыком. Оптимизма не получилось. В
щелочку просунулся Александр Исаич, и слава Богу. Но многие другие остались,
а дверь захлопнулась.
возможно, знаю.
я устал маршировать.
уселся, сопя.
честность -- простая человеческая честность еще есть?
и сделать его здоровым? Нет, я хочу утонуть в трясине лжи вместе со всеми,
на кого я израсходовал жизнь. Твердя изо дня в день всю эту чушь о светлых
идеалах, я изо всех сил тяну их в омут. Честность только тормозит.
от боли, вытащил из кармана конфету, развернул, пососал. Желудочный сок
устремился на конфету. Яков Маркович рыгнул, и ему стало легче. -- Вы,
Слава, моей совести не видели, и сам я тоже. Если она и была, ее давно
направили в нужное русло. Мать моя в царской ссылке сидела за то, чтобы я
был свободен. А я? Мне велели рассказать побольше, не то посадят жену. Там я
кончил университет совести. А от сына я теперь слышу, что это я виноват в
том, что наша свобода хуже тюрьмы, и обвиняю в этом свою мать. Цепь
замкнулась. На кой ляд мне маяться с совестью? Остатки сил я потрачу на
доказательство, что наш советский паралич -- самый прогрессивный.
не космической, а -- Эрой Великой Липы. А я, ее сын, даром хлеб не ем. Я
нужен. Макарцев держит меня, потому что со мной он спокоен. Сам он
ничтожество, хотя и корчит из себя порядочного. И Ягубов без меня червяк! Не
на Ленина, а на меня надо молиться. Да Ленина, с его путаницей мыслей, я бы
в "Трудовую правду" литсотрудником не взял. У нас его давно бы посадили за
левизну и правизну. Данный строй может существовать только благодаря таким
червеобразным, как я. Вопросы есть?
длинные ноги в ботинках, сказал:
земля, дружище, может, как никакая другая, страданиями и терпением заслужила
от Бога более порядочную власть. И прессу... Но...
поскольку я еще не умер? Я думаю одно, говорю другое, пишу третье. Какая
богатая интеллектуальная жизнь! Нет, атмосфера нашей прессы уникальна, и
только в ней я дышу полной грудью.
осторожно сел на край. Раппопорт не отвечал, поднялся, сложил газету и
спрятал в карман. Они снова пошли вдоль бульвара, и только тогда Яков
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Аникина Наталья
Зыков Виталий
Круз Андрей
Белов Вольф