Чтение 51–й страницы книги ~Любимец женщин~

оставить Фредерика на пляже привязанным к поленьям, и делать вид, что идет
глубоко в джунгли, и быстро вернуться, когда я прихожу его освободить. Я
не больше пень, чем эта женщина.
А однажды утром я чувствую сквозь травы дым от ее еды, и это очень
хороший запах яиц, жаренных на груди дикой свиньи. После я тщательно
смотрю, куда она ходит в джунгли, потому Что я знаю, где все яйца птиц
этого острова, и я делаю, где она ходит, ловушки из дыр в земле, из
бамбуков, и из веревки, и из деревьев, которые легко гнутся. Чтобы сделать
веревку и построить ловушки, нужно много дней. Если у меня есть нож Билла
или Дика, нужно, конечно, меньше времени, но тогда, может быть, я разрушаю
мою клятву не убивать, я прыгаю француженке на спину и режу ее горло. Я
говорю это, конечно, в шутку, хотя я не особенно шутливая. Правда в том,
что я не хочу убивать или быть убитой от нее. Я хочу словить ее пленницей,
чтобы забрать у нее ружье и мужчину.
Так я вижу, как рождаются и умирают дни, и каждый из них наполнен
работами, чтобы обмануть одиночество, и моментами, когда я смотрю, как
живут французы. Но каждый день еще и делает все ближе сезон дождей, и меня
сильно пугает моя должность остаться жить под жалким укрытием из листьев,
и что мне не хватает еды, и что после Эсмеральда находит меня дохлой в
грязи и поеденной зверями.
Тогда однажды я плаваю у пляжа австралийцев, и солнце на утре, и ко мне
приходит эта идея, что птиц много и высоко над джунглями, и еще они
жалобные, как когда их тревожит охотник, но раньше я не слышу "так-так", и
я в воде, а Фредерик, конечно, привязан. Тогда я влезаю только в одну мою
рубашку Дика и быстро бегу в джунгли. Скоро я слышу шумы в листьях
деревьев и злобные крики и иду туда. Тогда я дрожу от удовольствия, когда
вижу моими глазами то, что вижу, и кричу свое торжество: Эсмеральда висит
за ноги вверху молодого дерева, которое я сгибаю, может быть три дня
раньше, и она напрасно сотрясает свое тело, чтобы выбраться из моей
ловушки. Я кладу веревку этой ловушки, сделанную из волокна крепких трав,
перед одним гнездом птиц, и, конечно, эта женщина хочет брать яйца, и вот
она поднята в воздух с криками и хорошо поймана.
Тогда я спокойно иду к ней, не пугаясь ее автомата, потому что он не в
ее руках. Ее лицо совсем красное и перевернутое вверх ногами, и ее глаза,
наоборот, смотрят на меня широко открытые, и она сотрясает тело. Она
говорит:
- Черт побери, кто вы такая?
Я с удовольствием отвечаю:
- Йоко.
И быстро беру в траве автомат. После я говорю:
- Если вы остаетесь спокойная, я никого не убиваю. Никого!
Я иду ей за спину, и отвязываю ее пояс с патронами, и оставляю эту
сильно гордую женщину тщательно думать о том, чтобы, может быть, поменять
характер.
Я бегу в джунгли и наконец прихожу на тот пляж, где дом. Фредерик лежит
на песке с руками и ногами, привязанными к поленьям, и он укрыт от
пекучего солнца стеной материи, но ему очень жарко Когда я становлюсь
перед ним, он смотрит на меня с удивлением, а после закрывает глаза и
говорит:
- Вот дьявол! Не может быть!
Тогда я говорю:
- Я делаю плохую женщину пленницей!
Он открывает глаза, еще более удивленный, что я говорю его языком,
пускай и скромно, и говорит:
- Добрая Йоко, быстро освобождаете меня от этих браслетов!
Я тщательно думаю, когда бегу в джунгли, так что я отвечаю:
- Мое мнение не такое, что я должна вас освободить. Вы французский, как
она, и после вы ее освободите, и это я делаюсь пленницей. Я должна вас
держать и ее тоже.
Тогда он говорит мне с лаской, обещая, что никогда не делает что-то
против меня, и часто просит меня его освободить. Никогда с тех пор, как я
рождаюсь, я не вижу таких красивых глаз у мужчины и лица тоже, но я всеми
силами запрещаю себе менять мнение. Я иду в дом брать воду в кружке и даю
ему пить, а после мочу его шею и грудь, чтобы ему не так жарко. Тогда я не
могу помешать себе поцеловать его губы. И я долго целую их, и наконец он
тоже целует мои, конечно обманно, с мыслью, что я его освобождаю, но после
я без дыхания, и с пекучими щеками, и с мутными мозгами. Тогда я говорю,
скромно наклоняя глаза.
- Я прошу прощения, но с сезона дождей я лишена всего, и у меня слишком
горячее желание дрючиться.
Тогда я открываю спереди свою рубашку и прихожу на него голая с колени
по две стороны его тела. Я открываю и его короткие штаны, и он дергается
на браслетах, говоря:
- Но что вы делаете? Вы сумасшедшая?
Что он говорит после, я уже ничего не слушаю. Конечно, он хочет от меня
ускользнуть, и уколоть меня насмешками, и силой воли помешать себе расти,
но я знаю, как заставить любовника расти, однако молчок. Тогда я копаю в
песке ямы под коленями, чтобы ощутить этого мужчину глубже во мне, и
подпрыгиваю на нем, как на резвой лошадке, и получаю много раз большое
удовольствие. И, конечно, в моем желании удовольствия я говорю слова
безумия, но он не может понимать по-японски. Даже когда он побежден, я еще
долго получаю удовольствие и крепко сую его в себя. Наконец я без сил и
остаюсь на песке поперек него, и все мое тело мокрое от пота, даже волосы,
которые липнут к лицу. Уй-юй-юй, я раньше никогда не дрючилась с
привязанным любовником, но это так хорошо!
В тот же день, когда я освобождаю Эсмеральду из ловушки, она без
чувства и на вид почти мертвая оттого, что висит так долго за ноги. И,
конечно, я ругаю себя за беспечность, но я тащу ее на пляж и в дом, и
после единственной ночи она вполне живая и с тем же плохим характером.
После, в течение очень многих месяцев, видя два раза сезон дождей, мы
вместе на этом острове, иногда хорошие приятели, иногда меньше, и никогда
мы не видим нашими глазами корабль в великом океане или самолет в небе. Мы
ничего не знаем о войне, и она, может быть, кончена, и мои
соотечественники победители или, может быть, нет. Я поднимаю на пляже флаг
моей страны, как следует подправленный красным, потому что он изношен
Эсмеральдой на мытье хижины, и я тщательно стерегу моих пленников, следя
за ними с автоматом.
Правда в том, что после первого сезона дождей я очень жалею, что это не
я пленница. Те двое, пускай и привязанные, отдыхают на пляже, и ходят в
воду, и с желанием едят мою еду, и играют в карты, которые они делают из
моей бумаги для рисунков, а я должна и резать бороду Фредерика, и всегда
бегать от одного до другой, когда они разделены - просто потому, что
Эсмеральда хочет пи-пи, и сто раз в день каждый просит меня освободить его
от браслетов, чтобы сделать что-нибудь вроде почесать свое ухо, и сто раз
в день я их освобождаю, и сто раз в день я их опять связываю. И это еще не
все. Если они ссорятся, я уже не знаю, куда бежать, и что говорить, и что
делать. И всегда-всегда я должна бегать. Чтобы пойти в джунгли за едой,
чтобы дать дерево огню, чтобы вымыть мое тело в океане, прежде чем они
просыпаются, чтобы вынести нечистоту наружу, когда они спят. И еще я
должна чистить дом, и копать для питейной воды, и рубить деревья топором.
Дни недостаточно длинные, а ночами я сплю глазом справа или глазом слева,
но никогда двумя вместе.
Фредерик часто сильно хочет меня, и я веду его под дом, чтобы
Эсмеральда не видит нас своими глазами, потому что однажды ночью она
просыпается, и видит нас, и орет нам перестать. Но я совсем близко от
удовольствия и не хочу переставать. И тогда она говорит:
- Мерзкая свинья, разве это хорошо, когда тебя так истязает твой боров?
И много других колючих вещей, от которых Фредерик только смеется, а я
теряю мое удовольствие. Даже и под домом, когда она слышит мои крики,
потому что я громкая и показываю Фредерику семь бельевых прищепок, она
стучит браслетами в пол и зовет:
- Йоко, вы еще живы? Он не режет вам горло? Отвечайте!
Я пугаюсь ваших ужасных криков.
Я обещаю ей, что никогда не даю ей пить и есть, если она обижает меня
еще, и она оставляет нам покой.
Я не знаю, дрючится ли она с Фредериком прежде, чем я делаю их
пленниками. Мое мнение, что иногда дрючится, потому что есть дни, когда
они добрые приятели, но своими глазами я этого не вижу. Так что я
спрашиваю Фредерика, и он говорит:
- Женевская конвенция запрещает допрашивать пленных.
Тогда однажды я вижу Эсмеральду одну на желтых скалах и спрашиваю у
нее, и она отвечает:
- Что вы думаете? Что мужчина и женщина могут так долго оставаться днем
и ночью и ничего не происходит? Вы так считаете?
Я говорю - нет, если женщина - это я, потому что мне часто приходит
горячее желание дрючиться, но, если она, я не знаю. Тогда она говорит:
- Я оставляю на ваше решение, кто я - тоже женщина или что-то другое.
После она долго смотрит на меня и видит, что я молчаливая и недовольная
ее ответом, и наконец она поворачивает глаза к великому океану и говорит:
- Я дрючусь с ним много раз, и первый раз - это вообще мой первый раз с
мужчиной. Может быть, вы хотите знать точное количество, и способ, и кто
кого просит, или же этого хватает для вашего любопытства?
Тогда я вижу, что у нее слезные глаза, и молчу.
После, когда я иду в джунгли, я еще больше боюсь, что Фредерик слушает
ласковые слова соотечественницы и она соглашается дрючиться, чтобы он
убегает вместе с ней, и тогда они освобождают каждый другого и остаются
двое против меня. Так что я связываю их вместе и стоя, лицо против лица,
пленных ногами и руками, и они могут только с большой осторожностью
двигаться в песке. Я довольна, что вижу их такими, потому что у них вид
несчастных идиотов, как они говорят меж себя, но вы зря думаете, что уж