знает когда ты просыпаешься она знает был ли ты хорошим или плохим поэтому
будь хорошим ради бога тебе лучше не кричать тебе лучше не дуться не вопить
не...
отозвалось болью во всем теле, едва сознавая, что его губы плотно сжаты
вместе, чтобы удержать крик внутри, хотя ампутация произошла больше месяца
назад.
заметил, что въезжало на подъездную аллею; и когда он увидел это, он сначала
принял это за мираж.
самым большим достижением Пола, кроме работы над романом, было постоянное
нахождение в курсе событий дня. Он стал проявлять патологический интерес к
этому, проводя иногда по пять минут в оцепенении и прокручивая обратно в
памяти прошедший день, чтобы проверить, не забыл ли он чего нибудь.
выздоровления" дела с книгой обстояли прекрасно. Нет, прекрасно не было
напускной скромностью, если вообще существовало такое понятие. Работа
продвигалась удивительно хорошо для человека, который однажды посчитал
невозможным писать без сигарет, или если у него болела голова или спина.
Было бы мило признать, что он вел себя героически, но он полагал, что это
была единственная возможность убежать от действительности, ибо боль была
нестерпимой. Когда наконец начался процесс выздоровления, он подумал, что
"дикий зуд" в ноге, которой больше не существовало, был даже хуже, чем боль.
Больше всего его беспокоил свод отсутствующей стопы. Время от времени он
просыпался по ночам и большим пальцем правой ноги пытался почесать воздушное
пространство на четыре дюйма ниже того места, где теперь оканчивалось его
тело.
именинным тортом, в мусорной корзине снова начало увеличиваться число
скомканных бумажек. Потеря ноги, почти смерть, возвращение к работе. Затем
потеря пальца и снова своего рода фатальные неприятности. Неужели же нет
спасения?
постели. Но болезнь была несерьезной, самая высокая температура не превышала
100.7 и из-за такой ерунды не стоило разыгрывать мелодраму. Температура
скорее поднялась в связи с его общей переутомленностью и слабостью, а не
была вызвана какой-нибудь специфической инфекцией. Для Энни не существовало
проблем в борьбе с повышенной температурой. Среди многочисленных сувениров у
нее был Кефлекс и Ампицилин. Она дала ему их и ему стало лучше... настолько
лучше, насколько это было возможно в таких странных условиях, во всяком
случае.
силу, что и привело в результате к полной мешанине в голове. Он попытался
обвинить в этом
означало недостающее "н" по сравнению с недостающей ногой, а теперь и
пальцем?
нет то убежище на бумаге, являющееся для него окном в мир. Когда-то - и он
мог поклясться в этом! - это окно было таким большим, как тоннель Линкольна.
Теперь оно было не больше дырки от сучка, через которую можно с тротуара
подглядывать за интересующей частью здания. Вы вынуждены всматриваться и
вытягивать шею, чтобы что-нибудь увидеть, и чаще всего наиболее интересные
вещи происходят за пределами вашего поля зрения... и не удивительно:
обсуждаемое поле зрения так мало.
что вызвало приступ лихорадки. Язык книги стал опять напыщенным и ветвистым
- это не была пародия, нет, но он постоянно развивался в том направлении и
Пол был беспомощен остановить это. То там, то сям начали появляться ошибки с
хитростью крыс, плодящихся по углам подвала: на тридцати страницах барон
превратился в виконта из "Приключений Мизери". Ему пришлось вернуться назад
и все это вырвать.
дни перед тем, как машинка выплюнула "н", а затем "е" (проклятая штука
совсем развалилась). Так это и было. Работать на ней было просто мучением,
но завершение работы означало конец его жизни. Второе начало казаться более
привлекательным по сравнению с первым, учитывая все то, что было
вышеупомянуто об ухудшении состояния его тела, разума и духа.
Ошибки в работе были досадными, но незначительными. У него было больше
хлопот с фантазией, чем когда-либо раньше. Игра "Сможешь ли ты?" казалась
надуманной церемонией, а не простым хорошим развлечением. И все же книга
продолжала раскручиваться несмотря на все ужасные пытки, которым Энни
подвергала его. Он мог "совать на то, что вместе с полпинтой крови,
потерянной при ампутации пальца, из него вытекло что-то, может быть, его
мужество, но все же, черт возьми, это был хороший роман, лучший из всего
сериала о Мизери. Сюжет был мелодраматичным, но хорошо построенным, и по его
собственному скромному суждению вполне увлекательным. Если он когда-либо
будет опубликован где-нибудь еще помимо Издательства Энни Уилкз с
ограниченными правами (один экземпляр), он полагал, его можно будет
продавать как сумасшедшую смесь всех жанров. Да, он надеялся, что он пройдет
через все испытания, если выдержит проклятая машинка.
упражнения по поднятию машинки. Его худые руки дрожали, а обрубок большого
пальца ужасно болел, на лбу выступил пот. Ты был стойким молодым
бездельником, желающим сохранить свою жизнь с помощью этого усталого,
старого, гнусного куска дерьма, правда? Только ты уже выбросил одну клавишу
и я вижу, что некоторые другие - т, и, и например - начинают пошаливать:
иногда наклоняясь в одну сторону, иногда - в другую, иногда взлетая немного
выше линии, иногда опускаясь ниже. Боюсь, что эта старая развалина окажется
победителем, мой друг. Как бы она не доконала тебя до смерти... и похоже
старая ведьма знает об этом. Может поэтому Она отрезала мой палец. Как
говорится в старой поговорке, она может быть сумасшедшей, но не глупой.
теперь, что въезжающая на аллею машина была такая же реальная, какой была
когда-то его левая нога.
очень сильным. Он не мог открыть рот. Он попытался и перед его глазами
встала картина капающих с лезвия ножа коричневатых капель Бетадина. Он
попытался и в ушах у него зазвенел топор, ударяющийся о его кость, и мягкий
звук "фламп", когда от спички у нее в руке вспыхнула паяльная лампа.
забарабанили о бока машинки. Но это было все, что он мог сделать, все, что
позволяло сделать его самообладание. Ничто, что было раньше, за исключением,
пожалуй, того момента, когда он понял, что его левая ступня остается на
месте, хотя его левая нога двигалась, не было столь ужасным, как эта чертова
неподвижность. Все это промелькнуло у него в голове не более, чем за пять
десять секунд, но Полу Шелдону показалось, что прошли годы.
было сделать, это разбить окно и сломать замок, на который сука заперла его
язык, и закричать: Помогите мне! Помогите мне, спасите меня от Энни. Спасите
меня!
кричать! Я буду хорошим, я буду хорошим, ради бога! Я обещаю не кричать -
только не отрезай больше ничего от меня!
того, что составляло его сущность - печень и глаза - она соскоблила ножом...
Он знал, как постоянно она его терроризировала, но он не знал, как много
было стерто из его объективной реальности, из того, что когда-то считал само
собой разумеющимся.
чем паралич языка, гораздо больше проблем представляло то, что он писал, а
не выпавшая буква или лихорадка, или ляпсусы в сюжете, или даже потеря силы
воли, мужества. А правда была так проста, она была ужасающе проста. Он
умирал по частям, но смерть подобным образом не была столь плоха, как он
боялся. Но он также постепенно исчезал как личность и это было ужасно,
потому что это напоминало слабоумие.
открыл дверь машины и вышел из нее, поправляя свою форменную фуражку. Это
был молодой человек лет двадцати двух - двадцати трех в солнцезащитных
очках, таких темных и блестящих, что напоминали сырую нефть. Он немного
замешкался, поправляя складки на своих форменных брюках цвета хаки, в
тридцати ярдах от человека с голубыми глазами на бледном старческом лице,
который уставился на него через окно, стеная сквозь сжатые губы и беспомощно
барабаня руками по доске, лежащей поперек подлокотников кресла.