формы ирландской жакеткой, другая надела дразнящую андалузскую юбку; эта,
полунагая, была в костюме Дианы-Охотницы, а та, скромная, дышащая любовью,
-- в костюме де Лавальер, и все были одинаково пьяны. В каждом взгляде
сверкали радость, любовь, наслаждение. Лишь только мертвенно бледное лицо
Рафаэля появилось в дверях, раздался дружный хор приветствий, торжествующих,
как огни этого импровизированного празднества. Эти голоса, благоухания,
свет, женщины волнующей красоты возбудили его, воскресили в нем чувство
жизни. В довершение странной грезы звуки чудной музыки гармоническим потоком
хлынули из соседней гостиной, приглушая это упоительное бесчинство. Рафаэль
почувствовал, что его руку нежно пожимает женщина, готовая обвить его своими
белыми, свежими руками, -- то была Акилина. И, внезапно осознав, что все это
уже не смутные и фантастические образы его мимолетных туманных снов, он дико
вскрикнул, захлопнул дверь и ударил своего старого почтенного слугу по лицу.
он нашел в себе силы дойти до спальни, принял сильную дозу снотворного и
лег.
Бьяншон непременно велел мне развлечь его".
один из капризов физиологии; белизну кожи оттенял яркий румянец, приводящий
в недоумение и отчаяние медицинскую мысль. От девически нежного лба веяло
гениальностью. Жизнь цвела на его лице, спокойном, безмятежном, как у
ребенка, уснувшего под крылышком матери. Он спал здоровым, крепким сном, из
алых губ вылетало ровное, чистое дыхание, он улыбался, -- верно, ему
грезилась какая-то прекрасная жизнь. Быть может, он видел себя столетним
старцем, видел своих внуков, желавших ему долгих лет жизни; быть может,
снилось ему, что, сидя на простой скамье, под сенью ветвей, освещенный
солнцем, он, как пророк с высоты гор, различал в блаженной дали обетованную
землю!..
образы его снов. При свете лампы он увидел, что на постели сидит его Полина,
но Полина, ставшая еще красивей за время разлуки и горя. Рафаэля поразила
белизна ее лица, светлого, как лепестки водяной лилии, и оттененного
длинными черными локонами. Слезы проложили у нее на щеках две блестящих
дорожки и остановились, готовые упасть при малейшем движении. Вся в белом, с
опущенной головою, такая легкая, что она почти не примяла постели, Полина
была точно ангел, сошедший с небес, точно призрак, готовый исчезнуть при
первом мгновении.
Я могу сказать тебе только одно: я твоя! Да, сердце мое полно любви. Ах,
никогда, ангел жизни моей, ты не был так прекрасен! Глаза твои сверкают...
Но я все поняла, все! Ты искал без меня здоровья, ты меня боялся... Ну что
ж...
Иди же! Если ты останешься, я умру. Ты хочешь, чтобы я умер?
Умереть? Но ведь ты так молод! Умереть? Но ведь я люблю тебя! Умереть! --
еще раз повторила она глубоким, грудным голосом и вне себя схватила его
руки. -- Холодные! -- сказала она. -- Или мне только кажется?
маленький, как лист барвинка, и, показывая его, воскликнул:
прости!
сокращается моя жизнь. Смотри, сколько мне остается. Взглянешь еще на меня,
и я умру.
поднесла поближе лампу. При мерцающем свете, падавшем на Рафаэля и на
талисман, она с напряженным вниманием рассматривала и лицо своего
возлюбленного и остаток волшебной кожи. Видя, как прекрасна сейчас Полина,
охваченная страстной любовью и ужасом, Рафаэль не мог совладать с собою:
воспоминания о ласках, о буйных радостях страсти воспрянули в его дремотной
душе и разгорелись, как разгорается огонь, тлевший под пеплом в погашенном
очаге.
страдальчески сдвинутые брови поднялись от ужаса: в глазах Рафаэля она
читала яростное желание, которым она гордилась некогда, -- но, по мере того
как оно возрастало, лоскуток шагреневой кожи, щекоча ей руку, все сжимался и
сжимался! Опрометью бросилась Полина в соседнюю гостиную и заперла за собою
дверь.
тебя, обожаю тебя, хочу тебя!.. Прокляну, если не откроешь! Я хочу умереть в
твоих объятьях!
и увидел, что его возлюбленная, полунагая, скорчилась на диване. После
тщетной попытки растерзать себе грудь Полина решила удавить себя шалью,
только бы скорее умереть.
наброшенную на шею петлю.
этой схватке со смертью, плачущая, с пылающими щеками, извиваясь в
мучительном отчаянии, тысячью новых соблазнов она привела в исступление
Рафаэля, опьяневшего от страсти; стремительно, как хищная птица, бросился он
к ней, разорвал шаль и хотел сдавить ее в объятиях.
но только сдавленный хрип вырвался у него из груди, в которой дыхание,
казалось, уходило все глубже и глубже. Наконец, не в силах больше проронить
ни единого звука, он укусил Полину в грудь. Напуганный долетевшими до него
воплями, явился Ионафан и попытался оторвать молодую женщину от трупа, над
которым она склонилась в углу.
этого не предсказывала!
ЭПИЛОГ
сидя у домашнего камелька, предаваться сладостным воспоминаниям о любви или
о юности и смотреть, как огонь исчерчивает дубовое полено? Вон там на
горящем дереве вырисовываются красные клеточки шахматной доски, а здесь
полено отливает бархатом; на огненном фоне пробегают, играют и скачут синие
огоньки. И вот является неведомый живописец, -- пользуясь красками этого
пламени, с непередаваемым искусством набрасывает он среди лиловых и
пурпуровых огоньков женский профиль какой-то сверхъестественной красоты,
неслыханной нежности -- явление мгновенное, которое никогда больше не
повторится; волосы этой женщины развевает ветер, а черты ее дышат дивной
страстью, -- огонь в огне! Она улыбается, она исчезает, вы больше ее не
увидите. Прощай, цветок, расцветший в пламени! Прощай, явление
незавершенное, неожиданное, возникшее слишком рано или слишком поздно для
того, чтобы стать прекрасным алмазом!
она, венец мечтаний, женщина, быстролетная, как поцелуй, женщина, живая, как
молния, и, как молния, опаляющая, существо неземное, вся -- дух, вся --
любовь! Она облеклась в какое-то пламенное тело, или же ради нее само пламя
на мгновение одухотворилось! Черты ее такой чистоты, какая бывает только у
небожителей. Не сияет ли она, как ангел? Не слышите ли вы воздушный шелест
ее крыльев? Легче птицы опускается она подле вас, и грозные очи ее чаруют;
ее тихое, но могучее дыхание с волшебной силой притягивает к себе ваши уста;
она устремляется прочь и увлекает вас за собой, и вы не чувствуете под собою
земли. Вы жаждете хоть единый раз исступленным движением руки коснуться
этого белоснежного тела, жаждете смять ее золотистые волосы, поцеловать
искрящиеся ее глаза. Вас опьяняет туман, вас околдовывает волшебная музыка.
Вы вздрагиваете всем телом, вы весь -- желание, весь -- сплошная мука. О
неизреченное счастье! Вы уже прильнули к устам этой женщины, но вдруг вы
пробуждаетесь от страшной боли! Ах! Вы ударились головой об угол кровати, вы
поцеловали темное красное дерево, холодную позолоту, бронзу или же медного
амура.
чудесным утром из Тура на пароходе "Город Анжер", держал в своей руке руку
красивой женщины. И долго они любовались белой фигурой, которая нежданно
возникла в тумане, над широкой гладью Луары, как детище воды и солнца или же
как причуда облаков и воздуха. Легкое это создание то ундиной, то сильфидой
парило в воздухе, -- так слово, которого тщетно ищешь, витает где-то в
памяти, но его нельзя поймать; видение блуждало между островами, оно кивало
головой, прячась за ветви высоких тополей, потом женщина достигла
исполинских размеров, и тогда засверкали бесчисленные складки ее платья, а
быть может, то засиял ореол, очерченный солнцем вокруг ее лица; видение
парило над деревушками, над холмами, и казалось, что оно не даст пароходу
пройти мимо замка Юссе. Можно было подумать, что это призрак Дамы,
изображенной Антуаном де ла Саль, хочет защитить свою страну от вторжения
современности.
театре, сегодня будет в Опере, она везде. Если угодно, она -- это общество.
Прозоров Александр
Самойлова Елена
Андреев Николай
Пехов Алексей
Муркок Майкл
Шилова Юлия