моего шофера. Надо же поесть человеку. Вы не против, если он с нами
пообедает?
рукой. - Привет, Лидочка! Люсин говорит. Меня никто не спрашивал?
меня?
растягивая слова.
Логиновым.
информацию.
следил за тем, как Сударевский намыливает руки.
пересохшие губы и принужденно улыбнулся, - начальство требует.
подставил растопыренные пальцы под воздушный поток.
Кислоты и щелочи оставили на ней желтые, шелушащиеся пятна. - Какие
холеные, отполированные ногти... А ведь химик-то он, не я... Как много
все-таки значит профессионализм!>
Вспыхнул и медленно померк в черноте отблеск залитого светом окна.
Сверкнула ночная заколдованная вода в лунном глянце, но тоже померкла,
прежде чем он разлепил отяжелевшие веки.
прочистил охрипшее горло. - Хочу задать вам несколько вопросов и на этом
закончить, потому что мне нужно уехать.
Получить подробную консультацию, но...
Какие-нибудь дополнительные сведения?
делу об убийстве.
условленного часа. Вопреки установившейся в последнее время традиции Вера
Фабиановна все же пригласила его на чашку кофе. <Я хочу, чтобы вы нарушили
наш тет-а-тет, - милостиво сообщила она ему и, как бы между прочим,
присовокупила: - Людмила Викторовна тоже будет рада>.
Или это наступает отрезвление?>
пришел к мысли, что до отрезвления пока еще далеко. Лестное приглашение
скорее всего следовало рассматривать как ответ на дружескую услугу.
Видимо, Владимир Константинович уже навестил Веру Фабиановну или даже
успел повидать убитую горем Людмилу Викторовну. Человек он приятный и
обходительный, а потому наверняка его визит произвел на обеих дам самое
лучшее впечатление. Впрочем, Вера Фабиановна и ранее благоволила к Люсину.
Минеевич, критически разглядывая могучего княжеского коня. - Если,
конечно, вообще способна на столь возвышенное чувство. Эх, Верочка,
Вера...>
фонтана.
грусти. Деревья бросали на песок мягкие пятнистые тени, журчали струи, из
открытых дверей <Арагви> исходил тяжелый шашлычный дух. Старушки кормили
жадных неповоротливых голубей, ворча на то, что хлебные крошки склевывают
юркие воробьи. Малыш в ползунках, переваливаясь на неустойчивых ножках,
безуспешно гонялся за птицами.
отдавать>.
Фабиановна выглядела несколько экстравагантно. На ней были длинная черная
юбка, побивающая все рекорды <макси>, и желто-бурая, в который раз
перекрашенная шерстяная кофта. Зато на пальцах тяжело сверкали оправленные
в золото и серебро сапфиры, аметисты и зеленый египетский скарабей, а
плоскую грудь украшал многорукий Хэваджра, сжимающий в объятиях шакти,
готовую испить кровушки из дымящегося черепа-чаши.
Викторовна выглядит как бедная родственница. В самом деле, что значила в
сравнении с грозным тибетским божеством, самое имя которого не принято
произносить вслух, благопристойная брошь из японского жемчуга? Или разве
можно было сравнить бурую кофту разудалого битника с безликим костюмчиком
джерси цвета маренго?
официантку. Она удостоила их вниманием довольно скоро, так как внешность
Веры Фабиановны поразила ее в самое сердце. Вручая меню кавалеру, она не
отрывала глаз от устрашающих улыбок семиликого бога, олицетворяющего,
согласно тайным тантрийским учениям, единство миров.
меню. - Принесите, милочка, по три шарика мороженого, кофе и кекс... Кекс
свежий?
непоследовательностью добавила: - Кекса нету.
направила на девушку мутный лорнет.
переглянувшись с дамами, распорядился: - Пусть будет эклер.
описать оригинальную посетительницу своим товаркам, потому что в зале одна
за другой стали появляться милые девицы в передничках и наколках. Не
обращая внимания на страждущих за соседними столиками и не скрывая
веселого любопытства, они прошлись мимо Веры Фабиановны. Старуха Чарская
сидела с каменным лицом. Она привыкла к пристальному вниманию посторонних,
и оно ей льстило. Возможно, в такие минуты она вспоминала бурную
молодость, когда Верочка Пуркуа, как <беззаконная комета>, ослепляла
нэпманскую Москву. В те далекие годы ей не нужно было прибегать к
магической помощи скарабеев или гималайских божеств, чтобы привлечь к себе
все взгляды. Достаточно было просто улыбнуться нежно и чуточку загадочно.
Викторовна. - Вдруг позвонят? - Она закусила тонкие, обескровленные губы и
поднесла к носу скомканный платочек. - Как вы думаете?
час не произойдет. Перестаньте себя грызть. Вы и без того совсем извелись.
Даже ночами не сплю. И утром, представьте, просыпаюсь от трезвона.
Бросаюсь спросонок к телефону, а он молчит.
то... Потом долго в себя прихожу, пью капли.
что-нибудь выяснится, вас и так найдут.
свои высокие связи, скромно пробормотал: - Мне, полагаю, сообщат.
Аркашенька? Да и по делу ему часто звонят, интересуются. Я всем говорю,
что он в командировке, а когда вернется, не знаю. Я же в самом деле
ничегошеньки не знаю! - Она всхлипнула.
Фабиановна. - Все, бог даст, утрясется. Я просто уверена, что ничего
страшного не случится. Намедни я раскинула на вас. - Она доверительно
накрыла ее руку своей. - Десятка пик вышла и мелкие бубны. Неожиданный
интерес, значит... А то, что говорите, будто Аркадий Викторович в
командировке, правильно делаете. Тут одинаково опасно и сглазить и беду
накликать. Вы же знаете, какой силой обладает сосредоточенная мысль! Того
и гляди, стронешь что-нибудь такое в астрале, отчего все события пойдут
вкривь и вкось. Смешно мне порой на людей. Сначала выбалтывают про свои
желания и страхи, а после дивятся, что худшие опасения сбываются. Отчего
бы им и не сбыться, спрашиваю, ежели сами на себя накликаете? Нет,
дорогая, вы абсолютно правильно поступаете. Ничегошеньки не говорите. В
командировке - это хорошо.