лилось, и откуда бралось то, что лилось, я не знаю, но долго лилось,
черт!.. А вокруг - это, как его, море, лето, прохлада и каркающие чайки.
выудим их на свет Божий.
и голуба, как в ванне с медным купоросом; водная гладь нестерпимо
сверкает, штиль и воздух.
солнечных зайчиков.
беседку, опустил ее за борт, оделся в оранжевый жилет и, зацепившись
карабином, полез к своему любимому забортному заведованию.
засмотрелся на рыбок. Мысли его повисли. Солнце залезло на спину и
разлеглось на лопатках. В одно мгновение оно сделало свое дело: боцману
стало тепло и расхотелось работать. В голове его вихрем пронеслась дикая
смесь из золотого пляжа, бронзовых женских тел и холодного пива.
в Средиземное море. Рыбки бросились в стороны, и обрывки боцманской
слюны зависли в волнах.
мореходам: в те времена из моря с грохотом появлялось чудище в
бородавках и с хрустом поедало обидчиков, и как только все бывали
съедены, пучина поглощала корабль.
суеверий, и тут море под ним заворчало: в глубине произошло движение;
мелькнуло что-то длинное, толстое - шея чудовища!
глазами.
да там и остался!
боцмана вылезли вовсе. И тут уже бездна взорвалась, встала стеной,
протянув свои щупальца к небу.
вцепившийся боцман.
не то, что у некоторых, ну хотя бы не то, что у нашего старпома, которая
вся в щербинах, болячках, родинках, кавернах, струпьях и каких-то
невыразительных прыщиках.
напоминающее этим своим качеством, проще говоря, свойством,
никелированную елду со спинки старинной железной кровати с ноющими
пружинами, и по этой причине ее легко можно было бы отнести к
инструменту, может быть даже духовому, кабы не ее теплота
его общупай, - и поэтому возможно было бы, примерившись, хорошо ли все
это выглядит со стороны, поместить на нее для последующего отогревания
сразу две онемевшие от непогоды девичьи ступни, находись такие в
интимнейшей близости, или четыре ладони.
дожидаются неторопливого нашего описания Вот хоть его борода - то не
клочья какие-то, нет! - то борода царя Давида, Соломона или, может быть,
Дария (а может, и Клария), но только вся непременно в колечках и
завитушках до середины грудей. И если на голове у Сергея Петровича ни
одной волосины, то борода поражает густотой и плотностью рисунка.
знаю что. Ужас как хороши! Они у него такие нежные - просто хочется
взять и оттянуть. Они немного напоминают крылья новорожденного мотылька
- оттого-то их и хочется сцапать.
кроме как с клювом казанского сокола, который тем и отличается от клювов
всех остальных своих собратьев, что уж слишком колюч и продолжителен. И
если Сергей Петрович попробует языком достигнуть его самого кончика, то
заодно он легко выскоблит и каждую из имеемых в наличии ноздрей.
пропасть, раз - и поехал куда-то в сторону, - никак не учуять души.
Разве что иногда мелькнет в них нечто вечернее, вазаристое, то, что
легко можно принять за ее проявление, - не то интерес, не то жажда
наживы.
надо вам заметить, здесь сказано было не зря. Конечно. Сейчас-то все и
развернется. Я имею в виду событие.
королевского дога - белого в яблоках, принадлежащего вот уже восемь
месяцев Сергей Петровичу. Глаза его несут неизмеримо больше чувств,
нежели глаза хозяина. Вот уж где порода! Тут вам и волнение, и
нетерпение, и вместе с тем смущение, доброта и любовь, где искорками
добавлены любопытство, бесстрашие и глубокая собачья порядочность.
мочится на ковер. Он мочится, а Сергей Петрович терпеливо ждет, когда он
вырастет, чтоб начать его случать с королевскими самками.
деньги. А ему хочется денег. Много. И самок тоже много, и все они в
воображении Сергей Петровича уже выстроились до горизонта, И все они
жаждут королевских кровей. И Сергей Петрович тоже жаждет и начиная с
месячного возраста пристает к своему догу - все ему кажется, что тот уже
готов. И мы ему сочувствуем, потому что, дожив до восьми месяцев, можно
и вообще потерять терпение.
управление, где ему тут же заметили, что напрасно он упорхнул так
далеко: в их поселке, в соседнем даже подъезде, у того самого старпома с
непривлекательной лысиной есть догиня и все прочее-прочее.
случку.
выпивают и рассуждают о том, как надо держать суку на колене, и с какой
стороны должен подходить кобель, и куда чего необходимо вставлять, чтоб
получилось "в замок", и как потом нужно полчаса держать суку за задние
ноги, поднимая их под потолок, а то она - от потрясения после
изнасилования - может обмочиться, а это губительно для королевских
кровей. Они раскраснелись, они рассуждают, говорят и не могут
наговориться: оказывается, там, на службе, они почти разучились о
чем-нибудь говорить по-человечески, а по-человечески - это когда не надо
оглядываться на звания, должности, родственников, ордена и сколько кто
где прослужил, то есть можно говорить о чем попало, пусть даже о том,
как вставлять "в замок", и тебя слушают, слушают, потому что ты,
оказывается, человек, и всем это интересно, и все, оказывается,
нормальные люди, когда они не на службе. Вот здорово, а!
и само получится, - и вот уже один другого называет "тестем", "сватом",
"свояком".
гладкая, другая - с изъянами, сошлись в томительном поцелуе.
своем углу и проявляют друг к другу гораздо больше равнодушия, чем их
хозяева, - есть от чего осатанеть.
неизмеримо более совершенная, принялась подтаскивать к ней дога, по
дороге дроча его непрестанно.
волосатые, потные! И глаза растаращенные! И крики:
интеллигентно вырывается, а взгляд - светится человеческим укором.
подтягивал, настраивая, как инструмент, кончил, не дотянув до ляжек.
ранее.
великолепной бороде, запутавшись в колечках, потом - носу, по которому
так славно стекать, ушам-глазам и, наконец, лысине, теплота которой
давно ждала своего применения, а во вторую очередь она досталась люстре
и потолку и оттуда же, оттянувшись, капнула на другую, куда более
ущербную лысину.