На, почитай, ты все интересовалась, чем я там занимаюсь...
ей было королевского имени, идиотке.
тоже, на самом деле она Стеенховен.
отдохнуть, Мишель, ужасно стал нехорош - один нос торчит, и спишь плохо...
Они хоть выплатили тебе индемнизацию*?
на эту свою выставку - ее скоро закроют...
поскольку Дуняша так и не согласилась переехать в квартиру Свенсона, Полунин
нашел ей меблированную гарсоньерку неподалеку, на площади Либертад, и почти
насильно перевез из пансиона фрау Глокнер. Теперь он обычно ночевал здесь,
за исключением тех вечеров, когда ему приходилось сидеть у себя, ожидая
звонка из Кордовы.
Да и от чего мне отдыхать? Я уже и так сколько времени без дела
околачиваюсь.
Кордове, - возразила Дуняша. - И вообще, ты весь какой-то замученный.
Окалачиваться - это от слова "калач"? Прости, но ты на калач нисколько не
походишь, скорее уж сухарь.
совершенно фантастический, с ума можно свихнуться. Слушай, Мишель, а если
тебе съездить поиграть в казино? Говорят, это хорошо встряхивает. Поезжай,
правда!
кофе и посмотрела на часы. - О-ля-ля, я опять опаздываю! В одиннадцать у
меня свидание с Рикарди... кстати, он, по-моему, хочет предложить мне быть у
них штатным дизайнером. Ты как считаешь?
лучше.
Но я ведь буду связана? Не знаю, не знаю. О, я тебе не показывала? Мне вчера
прислали новые визитные карточки, по моему рисунку...
на бархатно-черном ватмане с неровно обрезанными краями была оттиснута
выпуклая золотая корона, под которой - тоже золотым рельефом - сверкали
стилизованные под готику буквы "Eudoxie de Novosilzeff". Профессия владелицы
- "художественный дизайн" - адрес и номер телефона были напечатаны красным.
это ведь точно такая бумага, на которой я рисую. Понимаешь? В этом что-то
есть, - глубокомысленно пояснила Дуняша, любуясь карточкой.
кой тебе шут эта корона? И еще частицу "де" присвоила...
Новосильцевы ведут свою генеалогию от четырнадцатого века, это тебе не
"мадам де Курдюков"... А корона - ну просто орнамент, и потом, аргентинцам
такое импонирует. Должна же я думать и о рекламе, не так ли?
вниз.
пошло, - прямые Рюриковичи. Хотя сама я не княжна, у нас боковая ветвь, но
все равно - Ухтомская есть Ухтомская. Даже учитывая мою татарскую бабушку,
во мне хватит голубой крови на дюжину Новосильцевых!
свет Рюриковна, не знал твоей родословной. Ты когда вернешься?
строить мне куры - это я не от самомнения, куры он Строит всем решительно! -
если он, скажем, пригласит меня пообедать...
мне, как кошке аккордеон, - но когда ведешь деловую жизнь... Словом, не
знаю! Ну, я побежала, милый, не скучай...
заняться, чтобы заполнить мучительную пустоту ожидания. Книги валились из
рук, он не мог сосредоточиться, постоянно возвращаясь мыслями к одному и
тому же. Выставка была изучена до последнего экспоната, да и не очень
разумно было бы крутиться там каждый день...
чем больше успокоится Дитмар (если его и в самом деле предупредили из
Парагвая), тем легче будет его взять. Нужно только хорошо организовать
наблюдение, а вот с этим дело обстояло неважно. Кривенко аккуратно звонил из
Кордовы в условленные дни около полуночи - в это время легче было
дозвониться, обычно междугородные линии бывали перегружены, - но ничего
интересного не сообщал. Устроиться монтером бывшему адъютанту удалось без
труда, но личные контакты с "дедом" пока не налаживались.
Бьянкамано", чтобы в Генуе пересесть на французский пароход до Марселя. Дино
сообщил, что имеет аргентинскую туристскую визу, действительную до тридцать
первого декабря; Филипп должен был получить такую же. Оставалось ждать - и
это-то было для Полунина самым трудным...
просвете между пальмами показалась Дуняша. Дойдя до квадратного бассейна
посредине, она оглянулась, подняв голову, помахала ему, послала воздушный
поцелуй и, взглянув на часы, пустилась бежать, размахивая сумкой. Полунин
смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом улицы Чаркас, потом вздохнул
и стал убирать со стола остатки завтрака.
другой, обычной женщиной. Тогда он хоть знал бы точно, любит ее или не
любит. А сейчас он этого не знал. Находясь в отлучке, он иногда не вспоминал
о ней неделями, а иногда тосковал страшно, мучительно, до сердцебиения и
сухости во рту, как можно тосковать по женщине, с которой был близок и
которую помнишь не только сердцем - губами, ладонями, всей кожей. Казалось
бы, страстью проще всего было назвать такое отношение - если бы не было в
нем ничего другого; но и другое было, была рвущая душу нежность, какую можно
испытывать лишь к ребенку, было изумленное любование, с каким можно смотреть
на только что раскрывшийся цветок, на алмазный спектр в капле росы под
солнцем, на готовую вспорхнуть бабочку.
страсть, и нежность, и уважение как к человеку, потому что она была хорошим
товарищем, на нее - он знал - можно положиться в трудную минуту. И все же,
наверное, это еще не было любовью. Потому что любовь - это что-то такое, без
чего уже нельзя, что становится вдруг необходимым, как воздух, как хлеб для
голодного, как вода для умирающего от жажды. А может ли стать необходимой
бабочка или капля росы? Может ли придать сил любование цветком? Впрочем,
японцы считают - может...
коробку с новыми визитными карточками, вынул одну и долго рассматривал,
морщась от лезущего в глаза сигаретного дыма. Красиво, конечно... на то и
художница. И, надо полагать, как реклама задумано совсем неплохо - попробуй
такое не заметить. И все-таки нормальный человек до подобного не додумается.
Даже как-то зловеще - золото на черном, и еще эти красные буковки внизу...
Эх, Дуня, Дуня, ребенка бы тебе самого обыкновенного...
Наконец-то вы нашлись! Звонила уже два раза к вам на Талькауано, а потом
вспомнила, что вы однажды дали мне номер второго телефона, и решила попытать
счастья здесь. Я вот почему вас разыскиваю - скажите, вы нынче не заняты?