Чтение 51–й страницы книги ~Песня цветов аконита~

— Три недели! Три недели не было тебя! И никаких вестей! — наперебой говорили нежданному гостю.

— Ты наконец вернулся?

— Нет, я… — он поискал глазами Вьюрка. Тот — единственный — стоял у стены, глядя во все глаза. Ждал.

Айхо шагнул навстречу, испытывая неловкость — как же, лучшему другу — и ни одной весточки! А ведь мог бы, наверное. Не в заточении жил.

— Вот я… — смущенно взглянул на Вьюрка.

— Я знаю, не положено говорить, — шепнул тот, склонившись к Айхо. — Но все же — как тебе там?

С тревогой смотрел, готовый по одному движению губ угадать правду.

— Возьми, — юноша протянул ему памятный зеленый флакон. — Мне это теперь не нужно.
* * *

…Ему было двенадцать — но он уже успел узнать жизнь. И все же отец, как мог, оберегал его. Черная горячка длится недолго — человека не стало. Отец прожил тридцать восемь лет.

…Серое небо, редкие снежинки слетают вниз, к оранжевым языкам пламени. А пламя — неохотно вздымается. Брат, старше шестью годами, стоит рядом — его лицо с рожденья обезображено странным пятном, и он всегда в маске на сцене. И нрав у него хмурый.

Язычки пламени, словно капли оранжевой крови, по одному падали в небо. И когда костер наконец разгорелся, Айхо ничком упал на землю, уже ничего не чувствуя и не понимая. И до сих пор не помнит, кто и куда увел его от костра и что было потом.

А на другой день — встревоженные лица актеров. Расспросы — а он молчал. И брат, собирающий вещи. Его слова:

— Отец умер, а ты, вместо того, чтобы отдать ему последний долг, шляешься где-то… — кажется, он сдержался, чтобы не выразиться резче.

— Не уходи…

— Тут мне нечего делать. Я давно мечтал побродить по миру.

— Возьми меня с собой!

— Незачем. Ты и без того найдешь себе покровителей.

Айхо бросается на пол, обвивает руками его колени, прижимается щекой…

— Возьми меня с собой… пожалуйста!

Голос брата смягчается — и одновременно звучит, словно гонг, возвещающий о смерти.

— Мне всего восемнадцать, и я вынужден закрывать лицо маской. А ты уже и сейчас красивей всех. Зачем мне подобный спутник?

— Я же тебе… не чужой, — шепчет едва слышно мальчик.

— Не чужой, — соглашается брат. — Но я же не бросаю тебя на произвол судьбы. Тут тебя любят. Хотя бы в память об отце — позаботятся.
* * *

Йири смотрит на юного актера — так смотрят на рукопись, которую предстоит изучить.

— Ты сам соглашаешься быть игрушкой, лишь бы не остаться одному.

— Да… это так.

— Ищешь тепло, которое у тебя отняли.

— У меня оно, по крайней мере, было. Отец… он любил меня.

— И ты до сих пор ищешь отца?

— Наверное. Или старшего брата… который покинул меня.

— Без покровителя ты не можешь, — господин улыбается. — А я знал человека, который прыгнул бы в пропасть, лишь бы доказать, что он ни от кого не зависит.

Айхо удивленно поднимает брови.

— Зачем?

— С ним было трудно, — задумчиво говорит Йири, и по его лицу скользит тень. — Вы даже внешне — как день и ночь. Но ты — роза, которая может уколоть лишь неумелую руку, и то вряд ли… Роза, созданная для того, чтобы ее любили, чтобы ею восхищались. А шипы, если и есть, — не угроза, только игра — смотрите, меня нельзя безнаказанно тронуть. Можно. И роза сама хочет этого — не так ли, Айхо?

— Так, мой господин…

— Почему ты со мной соглашаешься? Ведь я говорю нелестные для тебя вещи.

— Это — правда. Я могу солгать… но зачем?

— Из желания угодить. Из страха. Назвать другие причины?

Айхо опускает глаза.

— Не надо, мой господин. Мы оба знаем, что я такое.
* * *

После отъезда семьи Саэ пусто было на сердце. Брат и сестра оставили след в душе — словно окно зимой не закрыли, и метель задувает…

Он даже позаботился о месте для отца Юхи. Знал, что они приобрели маленький дом в укруге, где предстояло отныне жить, — уединенный и довольно уютный. И больше не хотел узнавать ничего. Если постоянно теребить скользящую петлю, можно нечаянно затянуть ее слишком туго.

А мальчик этот… пусть будет.

Алая луна отражалась в воде, и алая вода, казалось, будет соленой на вкус, если попробовать — словно кровь.
* * *

Айхо рассказывал о хитрой лисице, которая, чтобы добраться до меда, прикидывалась то старушкой, то облачком, а когда наконец получила вожделенный кувшин, разбила его.

Наместник рассмеялся, впервые при Айхо — и того поразило, насколько же он молод. Разница между ними от силы лет восемь, не больше. Не настолько уж юный возраст — и младше высокие должности занимали, а все же — он стал светлым таким, глаза — как у ребенка, запускающего пестрого воздушного змея в день прихода весны.

Душа потянулась было к этому смеху — но уже в следующий миг захлопнулась створка, иным стал взгляд господина.

«Безумный, — пронеслось в мыслях актера. — Я должен помнить. Неверное слово — и все. И раньше закону не было до меня дела, защитить, если что — а ведь он и есть этот самый закон. Как прикажет, так и поступят».

И все же трудно уже было закрыться вновь. Если поток пробил стену, пролом уже не заделать. Теперь мальчишка ловил добрые слова, взгляды, редкие прикосновения и сохранял в себе — так жадный человек сосредоточенно ищет монету в каждой выбоине проезжей дороги, только и думая, как бы не упустить ее блеск. И после присоединяет найденное к тщательно спрятанному в потайном месте богатству — сокровищу, о котором не знает никто и которым вряд ли воспользуется сам хозяин.

Ночи были темные. Тьма лежала на листьях деревьев, скрывающих дом.

Он давно не видел тех, кто раньше был рядом. Только к актерам приходил иногда — на время, пока не пересыплется песок в маленьких часах, пока солнечные стрелки не сместятся чуть-чуть. Мог бы остаться на дольше — чувствовал, что нельзя. Внутренние запреты сильнее внешних.

А кроме того — чувствовал, как сердце сжималось, когда слышал перестук копыт на дорожке, а после — легкие стремительные шаги.

Раньше такого не испытывал никогда.
* * *

Молодой парень в одежде цветов наместника спрыгнул с коня.

— Тебе.

Небрежно сунул в руку свитки в кожаном чехле.

— Ненужное, что прочел, заберу. Давай.

— Конечно… — юноша растерялся, видя не просто пренебрежение — враждебность.

Посланник последовал за ним, отстранил на пороге, вошел в дом. Огляделся, хмурым стало лицо. С усмешкой сказал:

— Небогато.

— Мне достаточно.

— Еще бы.

Забрал свитки, прочитанные Айхо. Выйти хотел. Тот преградил путь.

— Кто ты? Почему так… со мной?

— Я не люблю то, что переходит из рук в руки.

— И деньги?

— Что мне до них?

— И книги?

— Книги читают мудрые. Сброд не касается их. Ты — досадное недоразумение! — Парень прищурился. — Он возится с тобой из-за твоей способности пиликать на тоо и выделываться на подмостках. А ты возомнил невесть что, дурак. Что ж, и придорожная трава тянется к солнцу. Только не льсти себе. Солнце недостижимо.

Парень явно хотел добиться резкого слова от юноши — но Айхо молчал. Прав привезший свитки, что сказать…

Вышли во двор. К коню подошли. Посыльный снова взглянул на Айхо.

— Ты что-то печален. Тебе бы благодарность испытывать, хоть за краткий миг, пока он в твою сторону смотрит.

— Разве это твоя забота? — больно было, но ведь актеры — не то что обычные люди. Хоть грима нет на лице, разве что глаза выдадут. А в глаза не станет смотреть.

— Твое место не здесь — на подмостках!

— Уйду, когда прогонит.

— Ну, как же иначе… Что ж, радуйся, пока можно! — он вскочил в седло — только пыль взвилась, простучали копыта.
* * *

Господин Тоона, владелец нескольких кораблей, сборщик пошлин в порту, отправил своего человека в театр, к Рэите, проведав, что Айхо объявился там в очередной раз. Передал хозяину небольшой кошелек, вскользь упомянул о юном актере.

— Давненько его не было. Господин желает видеть его сейчас — пока он опять не сбежал.

— Не стоит, — хозяин театра качает головой, разводит руками. — Даже звать не буду, уж простите.

— Что такое? — посланник настолько растерян, что даже не возмущен.

— Разве ваш господин не знает? Айхо — любимчик его светлости господина наместника.

Посланник нахмурился.

— Да, конечно… но ведь это просто забава? Мало ли раньше…

— Не знаю, забава или нет, но головой рисковать не хочу.

— Это просто смешно. Позовите его.

— Не пойдет. Он теперь смотрит только в одну сторону.

— Еще бы! Такое везение! Но если он разорвет все старые связи, скоро пожалеет об этом — и весьма скоро. С такими, как он, не развлекаются подолгу.

— Уже два месяца, — с усмешкой говорит Рэита. — Это много или мало при такой разнице положений?

Посланник растерян.

— Как странно… отказываться от лучшего, чтобы приблизить к себе… подобного? Не понимаю.

— Айхо в своем роде — тоже самое лучшее. Не на происхождение же Высокому смотреть. А в остальном — вкус у него отменный, а прикосновение снимает любую грязь.

— Да, но… — возвращаться с пустыми руками ох как не хотелось. Но разговор явно зашел в тупик.

Человек господина Тоона решил все же дождаться Айхо. У него в голове не укладывалось сказанное Рэитой. К тому же он обязан был исполнить приказ, мало ли что выдумает хозяин театра — может, выпил лишнего, вот ум за разум и заходит?

Вскорости Айхо появился на улице. Не вышел — выпорхнул из-за угла, сияющий, словно обсыпанный золотой пылью.

— Инорэ! Давно тебя не было видно! — с показным радушием шагнул к нему посланник. Айхо знал стоящего перед ним человека. Это его господин заставлял Айхо играть со змеей… и еще придумывал разное.

— Да. Теперь у меня другая жизнь, — настороженно отозвался юный актер.

— Конечно. Мой господин прислал тебе приглашение — он давно не слышал твоей игры, не видел танца…

— Я сожалею. Но мне пора в другое место.

Посланник покровительственно взял его за руку.

— Конечно, тебе всегда будут рады. Но есть ли смысл совсем отказываться от жизни?

— У меня сейчас — жизнь. И куда более настоящая, чем раньше, — тихо, но твердо ответил тот, высвободил руку, коротко поклонился и пошел вниз по улице, в сторону реки Иэну.

В домике было тихо, настолько тихо, что спать захотелось. Юноша потянулся и провел пальцем по солнечному пятну на стене.

Заметил движение краем глаза — оглянулся и увидел, что по комнате течет темно-коричневая с красным узором струйка.

— Яссин… — беззвучно двинулись губы. Юноша замер. Осторожно начал продвигаться к двери. Змея была явно озлоблена. И неудивительно: вероятно, ее долго несли сюда в мешке. Сытые и спокойные, яссин равнодушно смотрят на мир. Но голодные и раздраженные…

Айхо было не привыкать к змеям — и он даже не сомневался, по чьему приказу ее принесли. Того, кто велел взять змею в руки — правда, с вырванными зубами, но тогда мальчишка об этом не знал. Того, к кому он недавно отказался идти.

Юноша дотянулся до дверной ручки, нажал, пытаясь отворить дверь — и похолодел. Заперта. Окно? Тонкие, но прочные рейки, изящный узор… Айхо мог бы, наверное, сломать их, но движение привлекло бы внимание яссин. А яд ее…

Он осторожно, по краю комнаты, добрался до лежанки, с ногами забрался на нее. Сколько его намерены держать взаперти? Холод прошел по коже — обхватил плечи руками. Знают, наверное, где находится господин наместник. Знают, сколько господин не появится здесь. А слуги… подкуплены. Или — может, кто-то один? Тогда другого наверняка отослали. А когда он вернется, другой сбежит…

Кто из двоих? Или все-таки оба? Айхо смотрел на змею. Яссин ползала по полу. Но эти змеи могут взбираться и на деревья… сможет забраться и сюда.

Возникла мысль — сдернуть с ложа покрывало и набросить на страшную гостью. А потом обмотать змею и надежно завязать.

Юноша стянул шелковое покрывало и метко швырнул его к двери, где в этот миг находилась яссин. Подбежал и быстро ухватил за хвост, но не рассчитал: шелк — скользкая ткань… Змеиное тело рванулось, и юноша, не думая, перехватил другой рукой.

Вскрикнул, почувствовав боль. На запястье алела двойная ранка. Айхо с силой отчаяния ударил змеей о стену — и, кажется, прикончил. А ему оставалось… в лучшем случае часа три. Наверняка зубы змеи были полны яда — вряд ли ему подбросили то, что убьет не наверняка.

Он кинулся к окну, дернул — бесполезно. Руки были гибкими, на свой лад даже сильными — но не настолько. Тончайшая бумага давно порвалась, рейки резали ладони, но он упрямо пытался вырваться. Попробовал еще раз, еще — и деревянная решетка с треском поддалась.

Он не выбрался — вывалился в окно, исцарапавшись, чувствуя сухость во рту, легкий жар и головокружение. Побежал, не разбирая дороги — в конюшне одна лошадь, если не ускакал один из слуг, да и сам Айхо плохо ездил верхом, но вдруг? Отчаянное «вдруг» — единственное, что оставалось.

— Выбрался, мальчик? Молодец. И что дальше? — послышалось рядом.

Кайки стоял и смотрел на него — по безумному взгляду понял, что яссин укусила.

— Тару я направил в порт, пришло судно с южными товарами. Он вернется не скоро. А я уезжаю. Конечно, это было хорошее место, и, что скрывать, очень приятно было находиться рядом с тобой. Но мне дали то, чего я не мог приобрести иначе.

На его лице мелькнула жалость.

— Прости, мальчик. Ты… — он не договорил, сказал другое. — Я не хочу поплатиться жизнью. Прощай.

«Уедет… значит, лошадь — здесь».

Юноша опустился на колени. Рука до плеча горела, боль пульсировала и разливалась.

— Помоги мне. Я не выдам тебя. Клянусь душой, не скажу ни слова. Я не могу… мне нельзя умирать.

В глазах-черешнях билось отчаяние, превосходящее силы разума. Слуга непроизвольно сделал отстраняющий жест, почувствовав испуг и жалость.

— Я не могу.

— За что?! За что меня… так? Ты ведь губишь и свою жизнь. Подумай, я знаю тебя — ты ночами не сможешь спать! Разве ты убийца!?

Он протянул руки. Глаза, молящие, уже слепо смотрели — все было в радужных пятнах.

— Позволь мне остаться с ним… Я не знал… раньше не знал, как хорошо жить. Не отнимай этого, пожалуйста… я только понял…

Боль захватила шею… отдавалась в груди. Перед глазами качался мир. Айхо согнулся, прижал к себе руку, пытаясь унять боль. Растрепанные пряди волос, казалось, зажили своей жизнью — ветер шевелил их. А он все молил беззвучно, не сознавая, что его не слышат уже.

Сильные руки подняли, понесли.

Слуга перебросил мальчишку через седло, резко ударил шпорами — лошадь заржала и понеслась в открытые ворота. Человек прижимал к себе бесчувственное тело, глядя только вперед. Губы сжались в тонкую линию, глаза сузились. Успеть.

— Куда! — остановил было стражник. Другие молчали, смотрели пристально.

— Наместник…

— Его нет в городе.

— Да плевать мне! — заорал всадник. — Зови кого угодно! Спасите мальчишку!

— Какого… — стражник сообразил, крикнул во двор: — Господина управляющего сюда — немедленно! Важно!

— И врача! — заорал слуга. Он спешился, снял Айхо с седла. Тот был в сознании, слабо улыбнулся. Шепнул: