отдыхал, тяжело и часто дыша, вслушиваясь при этом в мертвую тишину
заиндевевшего города, не звучат ли вдали гулкие шаги патруля. Он не имел
полагающегося для хождения в комендантский час пропуска. Но идти ему было не
так далеко, и поздний прохожий надеялся проскочить. А все потому, что
человек, к которому он направлялся, появлялся в своей квартире только
вечером, да и то не всегда.
жалобно скрипнувшую дверцу буржуйки и, подойдя к входной двери, негромко
спросил:
открывая хитроумные замки. Пропустив гостя в дом, он тщательно запер двери и
обратился к гостю, греющему над буржуйкой озябшие руки:
Питер. Ты сегодня один, без Анны Александровны?
значит, Господь прибрал, один ты, Шура, остался.
коротких поленьев, но закрывать дверцу не стал -- так было и теплее, и
светлее. Оба, и хозяин, и гость, присели около живительного огня и долго
молчали. В колеблющемся свете пламени было особенно видно, насколько они
разные. По росту и комплекции они напоминали Дон Кихота и Санчо Панса.
Мезенцев-младший унаследовал пропорции своего отца, хотя лицом вышел в мать:
рыжеватый, курносый, с крупными веснушками по всему лицу. Сейчас он сильно
исхудал, волосы приобрели серый оттенок, веснушки словно растворились на
бледном лице, щеки впали. Массивные очки с толстыми линзами Шуре приходилось
связывать на затылке веревочками, иначе они неизбежно валились с
заострившегося носа. Из-за близорукости его в свое время не взяли в армию,
сам он даже в ополчение не пошел, желание было, но понимал, что, с его
штатскими манерами, будет только обузой и живой мишенью.
даже некоторую свежесть, столь не свойственную прочему люду в эту самую
страшную третью блокадную зиму. Солидную лысину Василия Яковлевича грела
вышитая узбекская тюбетейка, толстые белые катанные пимы и овчинная
телогрейка тоже хорошо предохраняли хозяина от мороза. Маленькие глазки
Пинчука, почти лишенные ресниц, выдавали природную хитрость и некое
благодушие. Вот и сейчас он ударился в воспоминания.
Первыми умерли бабки, Вера Ильинична и Зоя Федоровна, мать вашей матушки.
Так?
голос звонкий, прямо как звоночек.
не замечая этого, продолжал вспоминать:
не ожидал -- цветущая женщина, вылитая мать, Нина Андреевна, первая жена
профессора. Как она переживала, когда ее муж погиб в ополчении! Потом Софья
преставилась, младшая дочь от первого брака. Ну, эта с рождения была
болезненной. Затем сам профессор ушел в мир иной, батюшка ваш, царствие ему
небесное, святой человек! Затем Андрей Николаевич, дядя ваш родной, это вот
уже недавно, по осени, затем жена его, Валентина Семеновна. И стало быть,
ваша матушка убралась намедни. Сколько ж это?.. -- Он на секунду задумался,
потом подвел итог: -- Девять душ! Боже мой!
знал. В семье Мезенцевых он появился еще до первой мировой войны,
пятнадцатилетним парнишкой. Шустрый и расторопный слуга успевал везде: и в
лавку сгонять за товаром, и печи протопить. В четырнадцатом году Мезенцев
пристроил Пинчука в свой санитарный поезд, и лишь бурный водоворот революции
разлучил их.
по его рассказам, за это время Пинчук успел объездить полстраны. Во время
нэпа он разбогател. Но большевистское наступление на частный сектор разорило
и его, заставив бежать с насиженных мест. По старой памяти Мезенцев, в те
времена уже завкафедрой в институте, пристроил бывшего слугу завхозом. В
этой должности Василий Яковлевич проявил себя во всей красе. Не было дня,
чтобы профессор не вспоминал его либо с восхищением, либо с руганью. Пинчук
проявлял просто чудеса расторопности и изворотливости в деле снабжения
родного института стройматериалами и медпрепаратами. И при этом "хитрый
пес", так иногда профессор называл завхоза, никогда не забывал про
собственный карман.
с Пинчука сняли бронь и отправили в окопы. С полгода о нем не было слышно
ничего, лишь в феврале сорок второго он появился в квартире Мезенцевых
измученный, исхудалый, после ранения. Дом его разбомбили, так что с неделю
он квартировал у профессора, в его обширнейших восьмикомнатных апартаментах.
Шура запомнил, как Пинчук частенько вздыхал, сидя у горячей печки: "Ах,
какая у меня квартира была, полная чаша! Десять лет обустраивал!"
себе быстро, в том же районе старого города. К этому времени Пинчук уже
пристроился по интендантской части, получил звание старшины, а со временем
начал помогать и семье своего благодетеля: то крупы подкинет, то маргарина с
полкило, раз даже конских костей принес. Вздыхал только, что все очень
дорого и опасно.
профессор, его дочь Ольга Павловна да жена родного брата, Андрея
Николаевича. Все остальные числились иждивенцами и паек получали
соответственный -- гораздо меньших размеров. Так что глава клана Мезенцевых,
ни секунды не колеблясь, начал менять на продукты фамильные драгоценности.
Надеялись, что кошмар под названием "блокада" скоро кончится, но чуда не
происходило, и постепенно все золото и камешки перетекли в руки ушлого
старшины.
сокращался. Атмосфера всеобщей любви и обожания работала, как это ни
странно, против семьи. Смерть каждого из родственников болезненно
сказывалась на всех остальных. Пока жив был сам Павел Николаевич, он еще
как-то хорохорился и тормошил родных, не давая им медленно умирать в
воспоминаниях. Сам он до последнего работал в госпитале и умер прямо там, в
ординаторской, от приступа острой сердечной недостаточности. Брат его,
инженер-кораблестроитель, потерявший ногу еще в гражданскую, не смог
морально поддержать семью и вскоре угас сам, продолжив цепную реакцию
смертей. За главу семьи осталась мать Александра. Последнее, что она
принесла Пинчуку, были обручальное кольцо, сережки скромненькие, без камней,
еще девичьей поры, да десяток серебряных монет, принятые старшиной с большой
неохотой, на вес.
антиквариат: картины, статуэтки, предметы прикладного искусства. Но Пинчук
от них сразу же отказался:
они в этом деле ни бум-бум.
нечего. Все то, что украшало женщин и составляло гордость мужчин, прошло
через его руки. Поэтому к приходу Шуры он отнесся спокойно, не ожидая
каких-либо материальных выгод.
в кружку желтоватую жидкость, и тот принялся пить небольшими, но жадными
глотками, нещадно обжигая сладким кипятком губы. Лицо его при этом несколько
порозовело, снова проступили редкие, но крупные веснушки.
-- тихо объяснил Александр, не отрывая взгляда от кружки.
так провианту достал, по старой памяти.
Мезенцев-младший.
обширному лбу. С некоторой торжественностью он извлек из внутреннего кармана
мятый конверт.
проживают теперь в Пермской области, деревня Ключи.
первого, проскочив чуть ли не с последним эшелоном, под самым носом у
фрицев.
Отец незадолго до смерти все твердил, что мне умирать нельзя. Со мною род
прервется. А Мезенцевы еще при Петре первом потомственное дворянство
получили... Мне нужно что-то... из еды. Я не прошу просто так, нет! Я
понимаю ваши проблемы, Василий Яковлевич, вы так рискуете. Вот, я принес...
коробочку и подал их Пинчуку. Пока тот разглядывал при свете дня диковинную
монету, Шура сбивчиво рассказывал всю запутанную историю.