ему очень повезло, что он имел дело с Монком. Он мог выбросить его доклад и
сделал это. И даже пошел дальше. Он обвинил Монка в распространении
безосновательной паники. Этим все и объясняется, сказал он. Результатом было
внутреннее расследование. Но не в отношении существования "крота", а в
отношении Монка.
был в немилости. Во всяком случае, председательствовал Кен Малгрю. Кончилось
тем, что они решили, будто Монк придумал эту встречу в Берлине, желая
поддержать свою пошатнувшуюся репутацию.
стены бюрократы, за исключением нескольких старых вояк, дослуживающих
последние дни. После сорока лет мы наконец победили в "холодной войне";
советская империя разваливалась на куски. Пришло время расплаты, а все
кончилось перебранкой и перекладыванием бумаг.
какую-то щель в архивах или где-то еще. Выезд нежелателен. Ему следовало
уволиться, получить пенсию и исчезнуть. Но он всегда отличался упрямством.
Он выстоял, убежденный, что наступит день, когда будет доказано, что он
прав. Он сидел и гнил на этой работе три долгих года. В конце концов так оно
и произошло.
Москва, январь 1991 года
свой кабинет.
Монаха" больше не соберется на совещания. Все записано на пленке, вся
история, начиная с маленького мальчика, заболевшего в Найроби в 1983 году, и
кончая арестом в "Опера-кафе" в сентябре прошлого года.
в немилость у своих коллег, разжалован, сломлен. Это могло означать только
одно: у него больше нет агентов. Их всего было четверо, но какая четверка!
Сейчас в живых оставался один, но и то ненадолго, в этом Гришин был уверен.
распущен. Он сделал свое дело. Можно было бы торжествовать. Но то, что
выяснилось на последнем заседании, привело Гришина в ярость. Сто метров. Сто
несчастных метров...
свободе Николай Туркин не входил в контакт с вражескими агентами. Он провел
день в здании штаб-квартиры, поужинал в столовой, затем неожиданно вышел, за
ним пошли наблюдатели до большого кафе, где он заказал кофе и где ему
почистили ботинки.
чистильщик закончил свою работу и побрел прочь. Через несколько секунд
машины КГБ с Гришиным, сидящим рядом с водителем в одной из них, выехали
из-за угла. В этот момент он находился всего в сотне метров от самого
Джейсона Монка на советской территории.
захватом, казалось, говорили эти глаза, и он упустил самую крупную добычу.
этом он поклялся. Но ему помешали. Генерал Бояров лично сказал ему, что
председатель КГБ требует немедленной казни, опасаясь, что в это
непредсказуемое время ее могут не разрешить. Он отвезет распоряжение сегодня
на подпись президенту, и казнь должна свершиться на следующее утро.
его служба подвергалась нападкам подонков новой свободной прессы, подонков,
с которыми он знал как обращаться.
Крючков, возглавит переворот против Горбачева, закончившийся неудачей, и
Горбачев отомстит, разбив КГБ на несколько кусков; и что сам Советский Союз
окончательно развалится в декабре.
мрачные раздумья, в своем кабинете, генерал Крючков положил распоряжение о
казни бывшего полковника КГБ Туркина на стол президента. Горбачев взял
ручку, застыл на минуту и положил ее на стол.
американские реактивные самолеты бомбили Ирак, уничтожая все живое. Наземное
вторжение было неминуемо. Многие известные государственные деятели
стремились предотвратить войну и предлагали себя в качестве международных
миротворцев. Это была привлекательная роль. И Горбачеву она тоже нравилась.
сказал президент.
принял решение и протянул распоряжение Крючкову неподписанным. - Я имею
право смягчить наказание. Так я и поступлю. Семь лет в лагере.
поклялся он. Рано или поздно он и другие, думающие так же, вынуждены будут
выступить и навести порядок.
Все, что он мог сделать, - это выбрать лагерь, в который пошлют Туркина. В
конце концов можно было направить его туда, где невозможно выжить.
из слишком доступной Мордовии дальше на север, в район Перми, родину
Гришина. Около дюжины таких лагерей было разбросано вокруг города
Всесвятское. Самые известные из них - Пермь-35, Пермь-36 и Пермь-37. Но
существовал один специальный лагерь для предателей. Он располагался в Нижнем
Тагиле, и, слыша это название, вздрагивали даже сотрудники КГБ.
жестокость проявлялась время от времени и была лагерной: уменьшение нормы
питания, увеличение работы. И чтобы обеспечить "образованным" заключенным
знакомство с реальностью бытия, в Нижнем Тагиле они жили вперемежку с
отбросами самых порочных и злобных зеков, собранных со всех лагерей.
графе "режим" на приговоре написал: "Особый - сверхстрогий".
***
этой неприглядной истории.
официанта, сказал:
восьмилетним стажем. Потом они заявляли, что "раскололи" все сами за
восемнадцать месяцев, но огромная работа по методу исключения уже была
проделана, хотя и слишком медленно. Надо отдать федералам должное: они
сделали то, что должны были сделать мы. Они наплевали на частную жизнь и
получили секретные судебные ордера на просмотр банковских счетов немногих
оставшихся подозреваемых. Они заставили банки все выложить. И у них
получилось. 21 февраля 1994 года - Господи, Найджел, неужели я всю жизнь
буду помнить этот день? - они взяли его всего в нескольких кварталах от его
дома в Арлингтоне. А потом все раскрылось.
тогда знал то, что знаю сейчас, то я опередил бы их и сам убил его. И сел бы
на электрический стул счастливым человеком. - Старый заместитель директора
по оперативной работе смотрел в глубь ресторана, но видел перед собой список
имен и лица, все уже давно ушедшие. - Сорок пять операций сорвано, двадцать
два человека преданы - восемнадцать русских и четверо из стран-сателлитов.
Четырнадцать из них казнено. И все из-за того, что этому мелкому ублюдочному
серийному убийце захотелось иметь большой дом и "ягуар".
пробормотал:
столика в пустом ресторане, проскользнул мимо, размахивая счетом. Ирвин
жестом указал, чтобы официант положил счет перед ним. Официант замешкался у
стола, пока на нем не появилась кредитная карточка, после чего умчался в
кассу.
Поэтому он оставался дома, полагаю. И в новостях не передавали ничего до
следующего утра. И тут как раз пришло это проклятое письмо.
Вашингтон, февраль 1994 года
доставлять почту.
Лэнгли и адресовано ему домой, а не в офис.