Чтение 51–й страницы книги ~Испытай себя~

автомобиле Гарри. Коварный подонок. Теперь я понимаю, что испытывал Гарри,
находясь под подозрением. Ощущение такое, будто твое тело виток за витком
обвивает удав, а затем начинает стискивать свои гребаные кольца. Что бы ты
ни сказал, он все переиначивает на свой лад. А выглядит таким безобидным. Он
довел меня до того, что я проиграл сегодняшний дневной заезд. Оставим наш
разговор между нами. Не знаю даже, какого черта все мы вам обо всем
рассказываем. Вы ведь даже не наш сосед.

-- Может, именно поэтому.

-- Да, вполне возможно.

Выпустив пар и излив свое негодование, он повернулся к даме средних
лет, которая коснулась его плеча, видимо, тронутая всеми переживаниями,
выпавшими сейчас на его долю. Тремьен как-то сказал мне, что владельцы либо
обожают манеры Сэма, либо ненавидят их. Женщины его любят, мужчин примиряет
с ним только его мастерство.

Нолан, стоявший в нескольких футах от нас и мрачно наблюдавший за
Сэмом, решил излить на меня свою желчь.

-- Я не желаю, чтобы вы постоянно наступали мне на пятки, -- с нажимом
заявил он. -- Почему бы вам не убраться из Шеллертона?

-- Я не заставлю вас долго ждать.

-- Я сказал Тремьену, что будут большие неприятности, если часть моих
забегов он отдаст вам.

-- Ах!

-- У Тремьена хватило наглости заявить, что это была моя гребаная
инициатива, хотя он прекрасно знает, что это была просто долбаная трепотня.
-- Он уставился на меня. -- Не пойму, что нашла в вас Фиона. Я говорил ей,
что вы со своим смазливым личиком не что иное, как мешок с дерьмом. Вам
давно уже пора дать пинка под зад. Держитесь подальше от ее лошадей, поняли?

Я догадался, что его, как и всех остальных, мутило от той удушливой
атмосферы, которая сгустилась в связи с убийством Анжелы Врикел; Нолана к
тому же несомненно тяготили воспоминания о недавнем судебном процессе и
вынесенном обвинении -- одно накладывалось на другое. У меня не было ни
малейшего шанса когда-нибудь достичь тех высот в верховой езде, которые он
уже давно покорил, и Нолан прекрасно знал это. Образно выражаясь, Фиона
никогда не сбросила бы его с седла.

Когда Нолан удалился, на его месте моментально нарисовался Льюис,
одаривший меня злобным подобием улыбки:

-- Нолану вы как кость в горле, милейший.

-- И не говорите.

Льюис еще не успел набраться. Так же как и его брат, он пришел на
банкет один, хотя Гарри как-то упомянул разговоре, что Льюис женат, однако
его затворница-жена предпочитает оставаться дома, чтобы, не видеть пьяных
выходок мужа.

-- Нолан привык быть в центре всеобщего внимания, а вы узурпировали его
трон, -- продолжал Льюис.

-- Вздор.

-- Фиона и Мэкки теперь уже не с него, а с вас не сводят восторженных
глаз. А Тремьен, а Гарет... -- Он хитро и как-то искоса взглянул на меня. --
Держите свою шею подальше от рук моего братца.

-- Льюис! -- Абсолютное отсутствие каких-либо братских чувств поразило
меня больше, чем его предостережение. -- Смотрите, как бы он вам не свернул
шею.

-- Иногда я его ненавижу, -- откровенно признался Льюис и, круто
повернувшись, зашагал прочь, считая, что сказал вполне достаточно.

Гости с бокалами в руках то сходились, то расходились, менялись
местами, громко приветствовали друг друга, будто не виделись годами, хотя
наверняка большинство из них уже встречались на ипподроме во время дневных
заездов. С лица Тремьена не сходила широкая улыбка, он с большим
достоинством принимал теплые, искренние поздравления. Неожиданно ко мне
угрем проскользнул Гарет:

-- Он это заслужил, не так ли?

-- Несомненно.

-- И это заставляет задуматься.

-- О чем?

-- Я имею в виду, что он только отец. -- Он напрягся, пытаясь выразить
свою мысль более определенно. -- Люди живут парами, ему же, кроме детей и
друзей, не с кем разделить свою радость.

-- Очень глубокое суждение, -- заметил я.

-- Я исчезаю. -- Ему стало неловко от моего комплимента. -- Во всяком
случае, я за него очень рад.

Он снова куда-то юркнул, а через минуту вереница приглашенных уже
направлялась в импровизированный банкетный зал, гости усаживались на не
совсем удобные стулья по десять человек за один стол, в неярком свете
горящих свечей листали меню и знакомились со своими случайными соседями. За
столом номер шесть мне было выделено место между Мэкки и Эрикой Аптон. Они
пришли раньше и уже сидели.

Казалось, Эрика -- это сама неизбежность. Впрочем, я подозревал, что до
моего прихода Фиона переложила несколько карточек: ее нетрудно было
уговорить.

-- Это я попросила предоставить мне место рядом с вами, -- пояснила
Эрика, будто читая мои мысли, -- и сделала это, как только узнала, что вы
будете сидеть за этим столом.

-- Э-э... А почему, позвольте спросить?

-- Неужели вы так не уверены в себе?

-- Все зависит от того, кто со мной рядом.

-- А сами по себе? Когда вы один?

-- В пустыне уверенности хоть отбавляй, а вот наедине с карандашом и
бумагой -- наоборот.

-- Разумно.

-- А вы? -- спросил я.

-- На подобного рода вопросы я не отвечаю.

По ее чопорному голосу и церемонной посадке головы я понял, что уступок
не будет и мне предстоят суровые испытания, нечто вроде налета тяжелых
бомбардировщиков.

-- Я бы мог взять вас с собой в пустыню. Она оценивающе посмотрела на
меня долгим пронизывающим взглядом.

-- Надеюсь, это не акколада*?

-- Предложение.

-- Со времени нашей прежней встречи вы поднабрались храбрости.

Эрика умела, сказав свою последнюю реплику, оставить собеседника с
открытым ртом и не дать ему возможности ответить. Удовлетворенная, она
повернулась к Нола-ну, сидящему рядом с ней с другой стороны. Я заметил, что
Мэкки радостно улыбается.

-- Нашла коса на камень, -- поздравила она меня. Я разочарованно
покачал головой.

-- Если бы я умел писать, как она... или скакать, как Сэм, как Нолан...
если бы я хоть что-нибудь мог делать так мастерски, то был бы счастлив.

-- Попробуйте себя в кулинарии, -- мягко и ласково улыбнулась Мэкки.

-- К черту кулинарию! Она рассмеялась:

-- А я слышала, что ваш банановый пломбир обладал такой убойной силой,
что Гарет даже проспал занятия.

Перкин, сидящий рядом с ней по другую руку, что-то проворчал, пытаясь
привлечь внимание жены. Некоторое

время я наблюдал за Тремьеном, главой нашего стола, который пользовался
явной благосклонностью супруги одного из спонсоров -- непрерывно болтающей и
безвкусно одетой дамочки. Он, несомненно, предпочел бы ей общество фионы,
сидящей рядом с другой стороны, но положение обязывало -- за награду
следовало платить вежливостью. Он взглянул через стол, увидел мою
улыбающуюся физиономию, прикинул, о чем я в данный момент думаю, и,
подмигнув, иронически улыбнулся.

Тремьен по-хозяйски расправлялся с суфле из осетрины и бифштексом
"Веллингтон". Сидящий по другую сторону от дамочки Льюис тем временем достал
из кармана фляжку водки, налил полный высокий стакан, опрокинул в рот и
вновь спрятал бутылку. Фиона хмуро смотрела на него: пьянство Льюиса, даже
на мой взгляд, было в высшей степени бессовестным. Казалось, что, убедив суд
в своей невменяемости, он вновь и вновь пытается доказать это.

С угрюмым видом, ерзая на стуле между Льюисом и Перкином, что-то быстро
уплетал Гарет; выглядел он уставшим. Перкин с братской
покровительственностыо велел ему прекратить стучать ^югой по ножке стола, и
Гарет

•еще больше надулся. Мэкки что-то миролюбиво проворковала, но Перкин
лишь огрызнулся в ответ.

Мэкки повернулась в мою сторону и, нахмурившись, спросила:

-- Что происходит со всеми?

-- Напряжение.

-- Из-за Гарри? -- Она кивнула, как бы соглашаясь

сама с собой: -- Все мы притворяемся, но избавиться от чувства
недоумения невозможно... А на этот раз все значительно хуже. Тогда мы, по
крайней мере, знали, как умерла Олимпия. Смерть Анжелы Брикел вывела всех из
равновесия. Жизнь стала какой-то беспокойной.

-- Вы в безопасности, -- сказал я. -- Вы и Перкин. Думайте о своем
ребенке.

После моих слов ее лицо как-то <: амо собой просветлело. Мысль о
ребенке как бы сняла мрачный налет дурных предчувствий.

До меня донесся голос Перкина. Тоном кающегося грешника тот шептал:

-- Извини, дорогая. Извини.

И Мэкки, всепрощающая Мэкки, лидер среди них двоих, вновь повернулась к
нему. Интересно, мимолетно промелькнула мысль, будет ли Перкин заботливым
отцом?

Банкет продолжался: начались речи. Лощеные джентльмены, которых Мэкки,
комментируя для меня происходящее, назвала гималайскими вершинами