Чтение 51–й страницы книги ~Спят усталые игрушки~

рухнула. Никогда ведь раньше двенадцати не встает. И, прикиньте, в каком
виде - юбка почти до пят, голова в тюбетейке. И с мужиком. Ну я не
удержалась и крикнула: "Нинуша, познакомь с кавалером". Она очень нехотя
бормочет: "Это, Сережа, моя сестра". А провожатый возьми и ляпни: "Вот
здорово, вместе, значит, на молебен поедем!" Нина его толкнула, он и
заткнулся. Представляете себе - Нинель на молебны ходит!

Я сидела как громом пораженная. Разгадка оказалась под носом. Нинель
сначала была пациенткой Людмилы, затем они подружились... Выходит, Сундукян
- член секты. Крайне подходящая для этого личность. Женщина романтического
склада, с неустроенной жизнью, к тому же обладательница двух квартир...

- Скажите, Лиана, а где можно приобрести стихотворения Нинель?

- Да зачем вам? - засмеялась врач. - Это не стихи, а чтиво.

- Ну все же.

- Последний раз в журнале "Орбита" печатали.

Едва дождавшись одиннадцати утра, я порулила в Лыков переулок, где
расположилась редакция. Должен же там быть архив!

Главный редактор, импозантный мужчина лет пятидесяти, а судя по одежде и
маникюру, плейбой и бонвиван, повертел в руках мой французский паспорт и
любезно пропел:

- Что привело в нашу скромную обитель столь прекрасную даму?

- Всего лишь скучная служебная необходимость, - в тон ему ответила я и
принялась самозабвенно врать.

Работаю в Париже, в издательстве "Пингвин". Хотим сделать сборник
современной российской поэзии, желательно женской, нельзя ли...

- Конечно, конечно, - не дослушал редактор и крикнул:

- Ксения Львовна, проводите гостью в библиотеку.

Примерно через час я держала в руках ксерокопию. Доехала до
"Макдоналдса", купила биг-мак, кофе, сладкий пирожок и углубилась в чтение.

Фонарей падал свет, Тебя рядом нет, Ушли давно поезда, Умчались в никуда,
Но фонарей вечен свет, Никого рядом нет...

И тому подобная чушь. Конечно, ничего в поэзии не понимаю, но подобное
рифмоплетство напомнило мне школьные стенгазеты. Однако у редакции было иное
мнение, потому что подборку предваряла небольшая статья, где Нинель
называлась "одаренной поэтессой с ярко выраженной индивидуальностью".

Я схватила телефон и стала напрашиваться в гости к дарованию.

Уж не знаю, как там обстояло у Сундукян дело с божьей искрой, но домашнее
хозяйство явно не ее хобби. В небольшой прихожей кучей, вперемешку с
уличными ботинками, валялись тапочки, а по полу мотались клочья пыли.

Небольшая кухня, куда провела меня Нинель, выглядела не лучше:
грязно-серые занавески, плита в жирных пятнах, липкая клеенка и гора немытых
чашек.

- Кофе хотите? - любезно предложила хозяйка.

Я секунду поколебалась, разглядывая заляпанный чайник. Лучше бы не
рисковать, а сразу отказаться. Но язык машинально произнес:

- Спасибо, с удовольствием. Нинель налила напиток в не слишком чистую
чашку и спросила:

- Что привело вас ко мне? - И добавила:

- Кажется, мы встречались раньше, но никак не вспомню где. Знаете, я
близорука и у меня отвратительная зрительная память. Бывает, встречу
человека, чувствую, что мы знакомы, а кто он, убей бог, не помню...

Я глотнула кофе и удивилась - необыкновенно вкусный, такой выпью с
удовольствием даже из сомнительной посуды. А вот напоминать Нинель о нашей
первой встрече на ее собственных "поминках" мне ни к чему, и ее
отвратительная зрительная память мне только на руку.

Смакуя кофе, я вытащила из сумки листочки и сделав восторженную мину,
залепетала:

- У меня такая обычная внешность, что вечно за кого-то принимают...
Извините за беспокойство, Ниночка, пишу стихи, а посоветоваться не с кем...
Вот на днях попал в руки журнал с вашей подборкой, и так захотелось с вами
побеседовать, но сначала прошу автограф...

Нинель расплылась в довольной улыбке и принялась старательно
расписываться на подсунутых ей листочках.

- Принесли свои стишата? - спросила она, закончив процедуру. - Давайте
взгляну. Я сунула ей в руки тетрадь.

- Нуте-с, - пробормотала поэтесса и с чувством принялась декламировать:

Под мостом Мирабо тихо Сена течет и уносит нашу любовь. День догорел,
пробил час, Я осталась, а день угас.

Чтение заняло у нее минут пятнадцать. Потом, взяв в руки карандаш, Нинель
начала объяснять мне мои просчеты.

Глядя, как она ловко разделывает произведение выдающегося французского
поэта Аполлинера в моем вольном переводе, только подивилась. Небось, узнай,
какому перу принадлежат строки, мигом закатила бы глаза и с придыханием
сообщила: "Потрясающе!" А так: образ невнятный, метафоры неоригинальны,
стиль хромает, чувства странствуют.

Слушая эту разгромную рецензию, я невольно вспомнила наши семейные
фокусы.

В конце восьмидесятых один знакомый, приехавший из Лондона, привез нам с
Наташкой в подарок литровую бутылку водки с надписью "Смирнофф". Пришедшие
гости с восторгом выпили "огненную воду", повторяя на все лады:

- Да, у нас такую не делают, всякую дрянь употребляем!

Красивую, редкую по тем временам пустую емкость, мы не выбросили, а,
купив самую обычную "Столичную", перелили туда. И вновь приятели восторженно
дегустировали напиток, охая и ахая.

- Ну и водка, просто слеза младенца, чистая, сладкая, не то что наша
"Столичная".

С тех пор, вплоть до начала девяностых, когда питейное изобилие хлынуло
на прилавки, у нас с Наташкой к столу всегда была "фирменная" выпивка.
"Эффект бутылки" срабатывал и в других случаях. Шампунь "Малыш", перелитый в
пузырек из-под немецкого средства для мытья волос, моментально расхваливался
за потрясающую пену, духи "Ландыш", оказавшись во флакончике из-под
"Диориссимо", поражали тонким ароматом, растворимый кофе, произведенный в
Ленинграде, попав в жестянку с красными буквами "Нескафе", приобретал
неповторимый вкус. А от советского аспирина, засунутого в пластиковую
коробочку с буквами "Маde i USA", голова гарантированно проходила у всех.

Разгромив патриарха французской поэзии, Нинель удовлетворенно вздохнула и
поинтересовалась:

- Что, на душе тяжело?

- И как только вы догадались! - лицемерно подтвердила я.

Сундукян порылась в огромной сумке, больше похожей на чемодан, и, вытащив
отвратительные ментоловые сигареты, принялась щелкать дешевой зажигалкой.
Пламя никак не хотело вылетать наружу, и я машинально вытащила свое "огниво"
от Картье.

- Спасибо, - улыбнулась хозяйка и, кинув глаз на золотую зажигалку,
пробормотала:

- Дорогая штучка, я вот не рискую завести такую, постоянно теряю всякие
мелочи - перчатки, сигареты, часы... Приходится пользоваться дешевкой.

Засунув зажигалку в карман, я со вздохом произнесла:

- Богатство есть, а счастья нету!

- Что так? - проявила неподдельный интерес Нинель.

- Ах, дорогая, - завела я, - трудно вам будет меня понять, к тому же живу
в одиночестве и не привыкла рассказывать посторонним о своих проблемах. Но,
честно говоря, иногда так хочется с кем-нибудь поделиться!

- Ваши стихи уже мне многое приоткрыли, - с чувством сообщила Нинель, -
кажется, мы родственные души, одинокие, непонятые, утонченные...

Я стиснула руками край клеенки и принялась самозабвенно плакаться.

Живу в огромном загородном доме в окружении домработницы и животных. Но
никакие собаки, естественно, не могут заменить детей, а их-то как раз
господь и не послал. Замуж, правда, выходила, последний брак заключила со
старым и богатым французом. От него и досталось феерическое состояние. Не
скрою, первое время деньги радовали. Приятно ездить в шикарном "Вольво", а
не в переполненном метро, питаться свежими качественными продуктами и не
вставать около семи утра, чтобы успеть на службу. Но скоро стало понятно:
счастье и любовь не купить. Начались проблемы со здоровьем. Мучают мигрени,
открылась язва, частенько болит сердце... Вот решила выпустить за свой счет
сборничек стихов, издательства отказали в публикации. Словом, богатые тоже
плачут. От тоски не знаю, куда и податься..Несколько месяцев исправно
посещала церковь, но глубоко разочаровалась. Служат как-то слишком
театрально, батюшка вечно торопится, никогда не выслушает, матушка
огрызается... Ждут лишь богатых пожертвований. Короче говоря, иллюзии
развеялись, кукую в одиночестве, плачу в подушку, а на людях пытаюсь
изобразить благополучие...

- Дорогая, - прошептала Нина, - дорогая, даже не представляете, как я вас
понимаю. Богатства, правда, нет, но в остальном...

Она уставилась мне в лицо черными, бездонными глазищами. И я еще раз
удивилась ее сходству с покойной Людмилой Шабановой. Та же смуглая кожа, те
же смоляные роскошные кудри, тот же тонкий нос с нервными ноздрями.

- Иногда в голову приходят жуткие мысли, - стала я нажимать посильней на
педаль. - Купить в аптеке побольше снотворного, да и дело с концом. Жаль
лишь, что все миллионы достанутся государству, родственников никаких, подруг
близких нет...

Нинель всплеснула руками:

- Страшный грех! Ни в коем случае нельзя даже помыслить о самоубийстве.
Наши мысли материализуются, думать следует только о хорошем!

- Пытаюсь, да плохо получается, - шмурыгнула я носом, потом уронила
голову на стол и затрясла плечами, изображая бурные рыдания и крайнюю
степень отчаяния.

Сундукян погладила меня по волосам.

- Ну-ну, из каждого даже очень сложного положения все-таки существует
выход!

- Нет, - горестно прошептала я, - не из каждого...