изменился сам, хотя и не знал еще - как.
Илье, И.Д.К. казалось, что из ладони в ладонь, из мозга в мозг перетекает
сила, какой он никогда прежде не ощущал в себе. Ему было хорошо.
Что он вообще знал? Здесь могли быть и чудовища - почему нет?
это...
перина... Андрюша, ты вспоминай, и я буду время от времени читать тебя.
Дина, ты слышишь, как я сказал? А ведь правильно сказал... И тебя я тоже
буду читать, а вы оба - меня. И тогда...
даже на рынке Махане Иегуда нет большего шума...
не зашел за ней, и больше всего ее удивило, что никто не подумал, уходя,
отключить в доме свет, газ и воду. В конце концов, если уходишь не за
хлебом и, скорее всего, навсегда, естественно принять меры
предосторожности. А если пожар? Или прорвет канализацию?
поток, она потеряет некую неощутимую нить, все еще связывавшую ее с сыном
и с Мессией. Кроме того, Людмила просто боялась. Толпа всегда производила
на нее впечатление безнадежности, даже если это была праздничная толпа на
Красной площади. Людмила обошла здание, везде проверив, выключен ли свет,
не текут ли краны, не работают ли зря телевизоры. Потом, прихватив на
кухне пакет с "бейгеле" и пачку вафель, она вернулась в студию,
единственное место в Доме, где вся аппаратура работала на прием информации
из внешнего мира, села в тот угол, где сидела в момент ухода Мессии, и
стала следить за фигурками на экране телевизора, отключив звук - ей не
хотелось слышать слова, чтобы не впасть в панику окончательно.
серое поле, как это было в ночь на четвертое октября девяносто третьего
года. Ту ночь Людмила хорошо помнила, хоть и прошло немало времени.
Помнила страх - ей почему-то казалось, что вместе с "Останкино" исчез весь
мир. Возможно, это была естественная реакция человека, привыкшего
отождествлять событие с сообщением о нем. Хорошо, что работал канал
"Россия", это позволяло думать, что мир еще не провалился в черную дыру,
откуда не выходит ни свет, ни звук.
стояла, видимо, на крыше гостиницы "Москва" и смотрела в сторону Манежной
площади. Ясно был виден свободный от людей круг радиусом метров десять -
на полпути между гостиницей и Манежем. Люди что-то кричали, а кто-то один
вступал в круг, выходил в центр, поднимал над головой руки и... исчезал.
показывали цветную рамку с предложением выключить телевизор. Так, во
всяком случае, показалось Людмиле, надпись была на иврите, Людмила даже
сумела прочитать ее и найти слово "телевизия", перевод же был чисто
интуитивным.
арабский, на котором уже не было передач. На восточных каналах - то ли
индийских, то ли малазийских, - повторялись кадры, уже виденные в
репортажах из Москвы и других европейских и американских городов.
ничего нового там не происходило. Думала об Андрее и прислушивалась к себе
- сейчас он позовет, и тогда она будет знать, что делать. Вот сейчас...
Андрей не звал, молчал и Мессия, вместо них примерно около полуночи на
экране возник Любавический ребе в окружении огромной толпы хасидов. Ребе,
которому три месяца назад исполнилось семьдесят пять, казался помолодевшим
на полвека. Людмила включила звук и была оглушена ревом толпы. Ребе
опустил руку, и упала тишина.
не очень внятный. Она понимала не каждое слово, но смысл был ясен. - Мы
должны выйти из египетского плена, мы должны перейти пустыню и войти в
дарованную нам Господом землю, текущую молоком и медом. Исход начался. Но
фараон не отпустит народ наш, фараон пошлет вслед свое войско, и Творец
поможет нам, осушив море, погубив врага и дав нам силу выжить в пустыне.
Об этом сказано в Торе. Не бойтесь. Уходя, не берите с собой больше, чем
нужно для того, чтобы выжить. Так повелел Творец. Уходя, не копите злобу
против Египта, бывшего нам приютом долгие тысячелетия, ибо такова была Его
воля.
нему, Людмиле показалось, что два эти движения вызовут аннигиляцию, будто
частица с античастицей сольются, и произойдет взрыв.
погас, прикрывшись чернотой, будто шторкой, что-то начало возникать в
глубине - грохот? свист? - но обернулось шипиением и смолкло.
покинули эфир, а первый Израиль показал застывшую толпу перед Стеной
плача, лиц не было видно, но камере каким- то образом удалось передать
ощущение ожидаемого ужаса и готовности принять свой жребий.
Ощущение, будто стоишь в абсолютно пустой огромной комнате, где уже больше
нечего делать и где ничего больше не произойдет. И каждая мысль отражается
эхом от стен. И нужно выйти. А дверей нет. Значит - сквозь стену. Лбом. И
будет больно.
комнату операторов. Дошла до студийного магнитофона, стоявшего в углу,
пальцы уперлись в ряд кнопок и сами нашли нужную. Поползла пленка, и голос
Андрея сказал:
от Лос-Анджелеса до Новосибирска, смотрят сейчас на нее. Ждут, когда она
сделает шаг. Чтобы пойти вслед. Глаза, глаза, глаза...
как популярных, так и сугубо научных. Честно говоря, я не понимаю, почему
этой темы так избегают прозаики (поэты оказались более решительными - я
имею в виду "Сад и меч" Стефана Росата и "Не ведая..." Иммануила
Ступника). Как видите, я тоже обошел стороной многие чрезвычайно
интересные события, происходившие на планете Земля в день Исхода. Касался
лишь того, что имело непосредственное отношение к моим героям.
Саграбала и Синая, Земли и Египта, Арлафа и Ханаана), но вполне
укладываются в концепцию современного постпримитивизма. Поэтому желающие
восполнить пробелы в своих знаниях о времени Исхода могут обратиться к
изысканиям Шварцкопфа, Модильяни, Юренского и многих других. Я же призываю
своих читателей увидеть события глазами людей, оказавшихся вовлеченными,
но для роли Моисея вовсе не приспособленных.
беспомощными. Без машин, квартир, телевизоров, магнитофонов,
соковыжималок, кухонных комбайнов и даже без зубной пасты. Каким бы
райским местом ни оказалась эта планета, как бы ни стремились сюда сотни
миллионов человек, подчиняясь диктату наследственности, по сути здесь
пустыня похуже Синая. Древним иудеям нечего было терять, кроме фараоновой
неволи. К пустыне и жизненным тяготам они были привычны. А современные
люди, евреи и все, кто никогда не помышлял о сродстве с еврейской нацией,
а вот, поди ж ты, оказался евреем в каком-то пятидесятом, предками
забытом, колене?
Черепнин Владимир
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Бажанов Олег
Андреев Николай