Чтение 51–й страницы книги ~Вид на битву с высоты~

обидного в рыжине нет, и даже нашлись девушки, которые стали уверять меня, что
им нравится именно мой цвет волос, - все равно во мне осталось предубеждение
против рыжих, и себя в частности.

Что-то им во мне не понравилось. Что-то они почувствовали.

Ну что ж, надо будет относиться к себе построже, раз я туп, так уж тупее
всех!

Но они не знают, что я на самом деле не помню, как меня зовут!!

Только через полчаса мы были готовы покинуть баню и выйти на улицу. Там
было все так же сумрачно, пасмурно, прохладно.

Сарай без крыши - странное сооружение, в котором нас разместили, назывался
учебным центром. Учебкой.

Я еле сдержался, чтобы не спросить, куда девалась крыша, но, к счастью,
нашелся кто-то другой сообразительный.

- А если дождик? - спросил и глупо усмехнулся.

- Значит, дождика не будет, - ответил солдат, который нас здесь размещал.

В этих брезентовых робах и штанах мы все стали заключенными, мы потеряли
индивидуальность. Может, этого от нас и ждали.

На время нас оставили в покое.

Сначала нас накормили - в длинной комнате, тоже без крыши, поставили перед
каждым по миске каши и куску хлеба. Я думал, что съел бы сейчас барана, но при
виде такой скудной пищи вдруг понял, что потерял аппетит. Так что я стал есть
так, как ели мои товарищи - то есть механически двигал ложкой и, не морщась,
глотал теплую безвкусную кашу.

Затем нас отвели в соседнюю комнату, где стояло десятка три коек.

- Занимайте какие хотите. Вас позовут, - сказал солдат и ушел.

Он ушел, и мы остались одни. Я лег на койку.

Я смотрел, как надо мной бегут серые и сизые облака, и мне так захотелось,
чтобы проглянуло голубое небо, ну хоть на минутку. Облака были такими, что в
любой момент могло начать моросить - и хотелось прикрыться. Но прикрыться было
нечем.

На койке лежал тонкий поролоновый матрас. И поролоновая же подушка.

Я закрыл глаза, так лучше думалось. Благо мои спутники были немногословны
и не шумели. Может, тоже старались думать.

Кто я? Почему я сюда попал? Как только я догадаюсь, кто они, - все станет
на свои места.

Но ничего в голову не приходило. Я физически ощущал пустоту за лбом. А там
у меня должны быть мозги, и они мне выданы для того, чтобы думать. Не зря же я
здесь оказался...

Я открыл глаза. Все те же облака неслись надо мной.

А почему нет крыши? Пойдет дождь или снег, и все наши милые кроватки
затопит. Почему они не боятся дождя? Наверное, в этом заключается принцип
местной закалки.

На соседних койках лежали мои товарищи по несчастью. Некоторые спали,
другие, как я, тупо глазели в небо.

Мысль о дожде будто нарочно поселилась во мне. Что мне дождь? Солдат спит
- служба идет.

Начнем по порядку, решил я. Не кажется ли мне, что здесь имеет место
непорядок. Я ведь должен знать две важные вещи - как меня зовут и зачем я сюда
приехал.

А как меня зовут?

Господи, да больно же голове! Она не приспособлена думать!

Попробовать поспать?

Только я принял такое решение, как в нашу спальню ворвался тип в каске с
невысоким гребнем, в кожаном костюме с металлическими пластинами на груди и в
нечищеных сапогах. На плечах у него блестели чашки, а на рукавах были видны
галунные нашивки.

Он сразу напомнил мне старшину моей роты...

Ага, уже воспоминание! Значит, когда-то где-то была рота и в ней старшина.

- Подъем! - крикнул старшина. - Выходи строиться! И эти слова были
понятны, всем в комнате. Все мы вскочили и замерли у своих коек. Затем, оправив
койки, побежали наружу.

Старшина дождался последнего и вышел за нами на вытоптанный плац.

- В одну шеренгу по росту стройсь! - приказал старшина, и мы послушно
выстроились в шеренгу, чувствуя даже некоторое облегчение от того, что
занимаемся разумным и понятным, более того - нужным делом.

Старшина прошел вдоль строя, веля кому-то подровнять носки, другому убрать
живот, третьему застегнуть пуговицу. Все ясно - мы в армии. Но я-то при чем?

- Каски и оружие вам выдадут в подразделениях, - сообщил старшина. - На
первое время мы проведем отбор по специальностям и выясним, кто из вас на что
годится. Но учтите, обучение будет коротким - времени у нас мало - враг
наступает на столицу нашей с вами родины, и каждый день промедления грозит
неисчислимыми бедствиями. У каждого из вас в городе или в деревнях остались
родные, остались сестры и невесты. Неужели вы хотите, чтобы их изнасиловали эти
ублюдки? И мы дружно и возмущенно закричали:

- Нет!

Хотя мне казалось, что я живу не здесь... но где я живу? И почему я все
время вспоминаю какого-то Михаила Степановича?

- Сначала мы с вами... - начал было старшина, но тут справа подошел усатый
человек во френче, тот самый незаметный человек, с которым мы здесь уже
встречались.

- Все готовы? - спросил он.

Старшина вытянулся, но не ответил, как бы предлагая человеку во френче
самому в этом убедиться.

Тот прошел мимо нас, заглядывая в глаза, стараясь сквозь них, как сквозь
замочные скважины, заглянуть в душу.

Мне не хотелось, чтобы он заглядывал слишком глубоко, я смотрел на него и
в то же время мимо глаз, на брови.

- Интересно, - сказал человек во френче и пошел дальше, как будто со мной
ему было, все ясно.

Он мне не понравился - и не потому, что был физически противен, - от него
исходило чувство опасности. Он понимал нечто недоступное прочим здешним людям,
и с ним надо было держаться настороже.

- Где же майор? - спросил он старшину. Старшина, также ничего не ответив,
словно в его присутствии язык проглотил, побежал куда-то за угол нашей казармы.

Френч отошел на несколько шагов и сказал тихо, словно разговаривая сам с
собой:

- Ну что ж, начинается наша с вами боевая жизнь. Некоторым она принесет
славу, другие сложат голову на полях справедливой войны. Сейчас с вами проведет
беседу майор идеологического управления. Он человек простой, доступный, умный.
Он вам вправит мозги, в хорошем смысле.

Появился старшина, за ним шагал, застегивая на ходу синий, как у старых
милиционеров, мундир, человек, похожий на худого индюка - у него свисал мягкий
нос и красные брылы.

- Ну вот, майор, - ласково сказал разведчик, - вам и карты в руки. А я
посижу в уголке, понаблюдаю за пополнением. Славные мальчики к нам прибыли на
этот раз, почти без исключения.

Он взглянул на Цыгана. Тот стоял, тупо глядя в землю, и чуть покачивался.

- На этого, - он показал идеологу на Цыгана, - обратите особое внимание.
Он в отключке, но когда придет в себя... физически агрессивен. И еще
приглядитесь вот к этому...

К моему ужасу, палец маленькой изящной руки френча направился мне в грудь.

- У него глазенки так и сверкают. Слишком сверкают.

Вот уж не думал, что мои глазенки сверкают.

- Они не сверкают, - искренне возразил я.

- Вот видите, - сказал френч идеологу, как будто речь шла о заразном
заболевании.

Я не понял - ведь я все сказал правильно.

- Старшина, - приказал идеологический майор, - ведите мальчиков в комнату
политзанятий.

- Напра-во! - приказал старшина.

Ноги за нас сделали правильные движения.

- Шагом марш!

Мы последовали за старшиной и через пятьдесят шагов остановились перед
домом без крыши.

Когда вошли, я стал думать, что он мне напоминает. Потом вспомнил - такой
вот летний кинотеатр был у нас в поселке. И так же стояли длинные скамейки, и
такой же был помост - сцена и даже экран в глубине сцены.

- Садитесь, - приказал идеолог.

Старшина отошел к сцене и встал к ней спиной так, чтобы не выпускать нас
из поля зрения.

Майор-идеолог поднялся на сцену и сел там на стул. Сейчас, подумал я, ему
вынесут баян и он будет играть нам вальс "Амурские волны".

А я сидел спокойно и понимал, что в меня вновь вливается память. Память
моя реагирует на любой внешний раздражитель. И начинается цепная реакция. Стул
- баян - "Амурские волны". И само выражение - "внешний раздражитель" - тоже не
случайно оказалось в голове.

У меня появилась надежда, что дело не так плохо и скоро я все вспомню.

И тогда появится другая опасность.

Тогда я должен буду стараться вести себя так, чтобы ничем не отличаться от
прочих. Судя по их тупым лицам и неподвижному взгляду, никто из них еще не
начал вспоминать.

- Итак, - сказал идеолог-майор, покачав индюшиным носом, - мы собрались
здесь, чтобы поговорить о самом ценном, святом - о нашей родине. Наша родина,
как вы знаете, в опасности. И если кто в этом сомневается, лучше пускай он
скажет мне сразу - я проведу с ним отдельную беседу, потому что нет хуже и
печальнее, чем человек без роду, без племени. Словно щепку, его качает и носит
по волнам. Понятно?

Никто ни хрена не понял из этого заявления, но двадцать одна голова
склонилась в согласии, и лишь Цыган не пошевельнулся.

- Теперь я должен вам сообщить одну печальную новость. Он сделал