скелетов мелких хищных динозавров - птицеподобных созданий, бегавших
на длинных задних ногах. Но особенно много, причем в самых различных
горизонтах, встречалось костей карнозавров - гигантских хищных
динозавров. Они были захоронены целыми скелетами и в виде отдельных
черепов или цельных задних лап, а иногда и беспорядочным
нагромождением перепутанных и перемешанных костей.
"Кругозор". Куполовидная верхушка огромного крутого утеса была усеяна
костями колоссального хищного динозавра. Белые кости (в Нэмэгэту почти
все без исключения кости динозавров, крокодилов и черепах чисто белого
цвета) усеивали всю вершину и часть склона, и между ними там и сям
были разбросаны блестящие черные зубы. С вершины "Кругозора"
открывался вид на всю ширину Нэмэгэтинской впадины, голубую пирамиду
горы Хугшо и синеющий на юге Тосту-нуру. Ослепительное солнце
заставляло щурить глаза, утомленные ярким светом. Ветер посвистывал
над ущельями, как бы унося вдаль мысли, вызванные этим же солнцем
прошлой жизни, остатки которой, странные и величественные, лежали под
нашими ногами.
метра длиной, череп огромного хищного динозавра - тарбозавра.
Расчищенный сверху для закрепления специальным клеем череп полулежал
на правой стороне. Слегка опущенная нижняя челюсть открывала
блестящие, острые как кинжалы и загнутые назад зубы с черной эмалью.
Весь состав экспедиции перебывал здесь, подолгу любуясь находкой,
потому что при раскопках мы редко открываем найденные кости полностью.
Лучше оставлять их под слоем породы, чтобы производить очистку с
наибольшей осторожностью в лаборатории нашего института.
какие-нибудь превосходно сохранившиеся кости, уходившие в глубь
обрыва, подавали надежду на нахождение здесь целого скелета. Однако
при дальнейших раскопках оказывалось, что надежды были ложными.
Найденные кости были или остатком уже разрушившегося скелета, или
костями, захороненными отдельно в момент отложения породы. Почему-то
особенно часто находили хвосты, точнее - хвостовые позвонки.
Рождественский всегда ожидал, что за хвостом непременно будет скелет.
Об этом торжественно об(r)являлось вечером, когда все искатели сходились
к позднему обеду. На следующее утро к месту находки отправлялся я, или
Новожилов, или Эглон, и открытие становилось "закрытием".
Рождественский отмалчивался, щурил маленькие упрямые глазки, поправлял
заржавевшие от пота очки, всем своим видом показывал, что считает наши
заключения ревнивым заговором, направленным на то, чтобы не признавать
его превосходства. Убедившись в конце концов в правоте "экспертов",
Рождественский глубже нахлобучивал самодельную полотняную шляпу с
необ(r)ятными полями и устремлялся на новые поиски.
вечера - несносная жара и вечный свист ветра, сопровождавший нас по
узким ущельям и на обдутых до последней степени плато. Этот свист
ветра был наиболее обычным аккомпанементом всякому делу и всякой
мысли. Над лагерем и дальше к горам поверхность плато бэля покрывали
черный щебень и черные пирамиды ветровых многогранников. Эти черные
поля в жаркие дни всегда накалялись, и мы ходили по ним, как по
нагретой чугунной плите. Ни посидеть на камнях, ни дотронуться до них
рукой было нельзя. Легкий ветерок, проходя над полями черного щебня,
превращался в жаркое дыхание открытой печи. Издалека черные плато, как
я уже говорил, выглядели как бассейны прозрачной воды, потому что
всегда были покрыты движущимся слоем нагретого воздуха. Ощущение
оторванности от жизни и угрюмого молчания наступало всегда, когда
приходилось пересекать большие пространства этих черных полей. Изредка
маленькие ящерицы, охотившиеся за невидимыми насекомыми, встречались
на пути. Больше ничто не нарушало мрачной безжизненности черных
плоскогорий.
подчас и очарование в Нэмэгэтинских ущельях. Еще в 1946 году мы
заметили, что в самых больших ущельях Большого и Среднего Каньонов
столбы выветривания песчаников были очень разнообразны. Теперь мы
ходили сюда снова любоваться прямыми строгими колоннами греческого
образца, толстыми угрюмыми столбами египетских храмов,
бокалообразными, перетянутыми в нескольких местах колоннами индийской
архитектуры и пузатыми столбиками старорусского стиля. В каждом месте
все колонны были одного и того же типа, что порождало причудливое
впечатление архитектурной цельности дикого обрыва. Ближе к горам, там,
где неглубокие котловинки вскрывали верхние горизонты ярко-желтых
песков, с высоты под солнцем эти впадины казались красной медью,
обрамленной железом черных бугров. Размывы светло-желтых глинистых
песков давали широкие белые потеки. На этих бело-желтых пятнах очень
резко выделялись черные многогранники и черные оторочки щебня.
Подобные места были настолько своеобразны, что казались неземными -
видениями другой планеты.
черноты лежали вдоль подножий восточных обрывов и вздымались вверх
черными клиньями по промоинам, рассекая обрывы на отдельные выступы -
темные, без деталей, призрачные и невещественные. Западные обрывы ярко
освещены, и, желтые в древнем свете, они кажутся при луне
вычеканенными из зеленоватой матовой стали. Крупный черный щебень и
полированные многогранники на дне котловины - как куски серебра,
разбросанные по сказочной сокровищнице. В безветренную ночь тишина
такая, что отчетливо слышен стук собственного сердца. Только изредка,
перелетая с места на место, уныло и размеренно покрикивает пустынный
сыч.
становилось невыносимо одиноко тем, кому случалось не спать, страдая
от болезни или от навязчивых мыслей. Подолгу ворочался Петрунин, у
которого разболелись сразу и ампутированный зимой палец, и зубы.
Позднее к нему присоединился Сизов - у юноши возобновился ревматизм
рук. В часы ночного бодрствования гнетуще чувствовалась огромная даль,
отделявшая нас от всего родного и привычного, и таким медленным
казался ход времени, тягуче растекавшегося по необ(r)ятным просторам
Гоби.
лагере крутился шуршащий песок и палатки заносились пылью. Очень
неуютно в палатке после песчаной бури - резкий запах пыли, все вещи
становятся шершавыми на ощупь, все надо вытряхивать - на сердце
тягостно и душно. Вечные звуки ветра менялись в зависимости от погоды.
В знойный день или в жаркую ночь ветер глухо шумел, в холодную погоду
переходил в резкий, пронзительный вой...
прозрачности воздуха склоны обрывов из палатки кажутся совсем
близкими, а на самом деле - в полутораста метрах. Ясно, чисто и светло
вокруг - такой контраст с пыльным миражистым днем, с потоками горячего
воздуха, мутным небом и горизонтом. Утро - главное очарование весенней
Гоби.
научились ценить каждый цветок. Даже невзрачные гобийские ромашки без
белых лепестков, но с сильным запахом ставились в палатки как редкое
украшение. Из разведочных поездок на Гильбэнту и в другие места
котловины Новожилов привозил ярко-розовые, в виде длинных бокальчиков
цветы инкарвиллий и розовые чашечки хиазосперма с сильным запахом
незабудки и жасмина.
которое было посажено Лукьяновой около юрты и заботливо поливалось,
но, увы, не выдержало пересадки.
"нечисть" - скорпионы и фаланги. Особенно мерзко выглядели фаланги,
или сольпуги, - быстроходные пауки на высоких ногах, с упорным,
пристальным взглядом больших глаз и мохнатым, с мизинец величиной
туловищем. Естественное отвращение, которое испытывает каждый человек
к паукам, усиливалось еще тем, что скорпионы и фаланги лезли в палатки
преимущественно ночью и бегали по постелям. Весь народ, включая и
начальника экспедиции, был сильно деморализован гнусными
паукообразными. Единственным неустрашимым человеком оказался тот же
Эглон. Ему, вероятно, можно было насыпать за воротник горсть
скорпионов, и он, неторопливо отряхнувшись, продолжал бы спокойную
беседу. Каждый вечер из той или другой палатки раздавался вопль:
"Я-а-а-ан Мартынович!" Эглон брал длинный пинцет и банку, отправлялся
на место происшествия и водворял очередного скорпиона или сольпугу в
банку со спиртом. Эглон собирал коллекцию ядовитых тварей для
академика Е.Н. Павловского. Люди, напуганные скорпионами, фалангами и
змеями, пока не привыкли, опасались всякого шороха или укола. Часто
случалось, что вечером во время мирной беседы кто-нибудь, незаметно
уколотый соседом, с воплем вскакивал, вообразив, что подвергся
нападению ядовитой змеи или скорпиона. Настоящий фурор произвела
прыгающая заводная лягушка, оказавшаяся случайно у Шкилева. Шкилев
привез ее в Гоби и однажды завел и пустил в круг сидевших за работой
людей. Лягушка запрыгала, зловеще жужжа. Первой реакцией было
повальное бегство. Несколько минут спустя пристыженные сотрудники
клялись, что они сделали это нарочно.
Рождественский, Новожилов, а впоследствии и я несколько раз ездили к
подножию крайнего западного массива Нэмэгэтинского хребта - горе
Алтан-ула. На самом дне впадины Нэмэгэту пролегало широкое сухое русло
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Шломо Вульф
Акунин Борис
Свержин Владимир
Эриксон Стивен