Известно ведь, что транспортное сообщение между древнерусскими княжествами
осуществлялось в основном санным путем. И Батый вторгся на Русь именно
зимой.
названия, и по ее притокам была открыта и летом в любую сторону.
"Ермак Тимофеевич", Воронцов объявил себя капитан-командором, а в поход,
обещавший быть приятным и увлекательным, изъявили желание идти все.
пару часов.
пригласил женщин выйти из дома.
заднюю дверцу.
неожиданности и испуга. На заднем сиденье копошилась разноцветная мохнатая
куча, поскуливающая и ворчащая.
прелесть!" - кинулась вперед. Выхватила из кучи крупного шоколадно-белого
щенка, зарылась лицом в мохнатую шерсть.
него умное лицо!
дальнейшем можно открывать торговлю. По полторы сотни за штучку...
Московская сторожевая. Необычайно морозоустойчивая. А уж зло-обная...
еще и по солидному собаководческому справочнику.
это тебе, Леша, чтоб не скучно было, - Шульгин показал на остальных
собачек, больше похожих на медвежат. - Их тут вроде еще девять.
отвалил от бревенчатого пирса. Воронцов поднес руку к козырьку фуражки.
Женщины махали остающемуся Берестину со шканцев, Новиков поднял к плечу
сжатый кулак, а Шульгин с бака дал в воздух короткую очередь из "Бофорса".
Потом он перебежал в рубку и на полную мощность врубил стодвадцативаттные
динамики. "Ревела буря, дождь шумел..." - понеслось над рекой. Сбившиеся у
ног Берестина щенки испуганно завыли хором. Видно было, как Воронцов на
мостике от чудовищного звука брезгливо поморщился и погрозил Шульгину
кулаком.
где-нибудь в Сочи или Ялте.
избирая скорость, вышел на стрежень. Река - возможно, впервые от
сотворения мира - получила законное право именоваться судоходной артерией.
Или, если угодно, голубой магистралью.
подниматься вверх по крутой, в полтораста ступеней, лестнице.
целой необъятной планетой. Оттого, что вверх по реке, не так еще далеко
отсюда двигался катер с друзьями и подругами, одиночество не становилось
меньше. Да и вообще применимы ли количественные оценки к такому понятию?
одного человека и не будет еще много дней, а значит, не нужно стараться
выглядеть определенным образом в чужих глазах, не нужно думать, что и как
сказать. Вот эта освобожденность и была ему нужна сейчас. Чтобы вернуть
почти утраченное ощущение самого себя.
долгих, многочасовых и многокилометровых прогулках по окрестным холмам, по
берегу реки, по бесконечному вековому лесу. Когда ноги сами выбирают
дорогу, глаза внимательно и цепко смотрят по сторонам, пальцы сжимают
шейку приклада, а голова свободна от мелких и суетных забот, можно,
оказывается, думать о вещах серьезных и важных.
если бы не последние события - прожита почти напрасно. Что толку от так
называемых "творческих успехов", если они - только бледная тень того, что
могло быть? Хорошо, конечно, что удалось вовремя найти свой нынешний
стиль, пусть и подражательский по большому счету, "певца старой Москвы,
непревзойденного мастера пепельной гаммы". Пусть с ним не случилось того,
что со многими близкими и не очень близкими знакомыми и приятелями. Это
скорее вопрос темперамента, чем осознанный выбор. Или, еще хуже,
отсутствие той степени веры в себя, в свой талант, когда готов на все, на
эмиграцию или самоубийство, лишь бы сохранить личную и творческую
свободу...
делал столько лет, получалось у него хорошо, душой он не кривил и совестью
не торговал, никогда не вступал ни в какие коалиции и группировки, сам
никого не трогал, и его не трогали. Может, дело лишь в том, что в юности
он принял не самое верное решение? Не лучше ли было остаться в кадрах,
служить, прыгать с парашютом и - не забивать себе голову интеллигентскими
рефлексиями? А живопись бы и так никуда не делась. Рисовал бы на досуге,
выставлялся в окружном Доме офицеров...
когда он хоть краешком ощутил причастность к настоящим событиям. Жаркие
дни августа, бетон аэропорта, бледные вспышки дульного пламени и
пронзительный вой рикошетов... Восхитительное ощущение, когда все
кончилось, ты оказался живой, сидишь, расстегнув ремни и подставив голую
грудь прохладному ветру, жадно куришь и разговариваешь с друзьями, тоже
живыми, о том, что было только что и что из всего этого получится потом...
боевую медаль, которую с тех пор он не надевал ни разу...
все остальное - суета сует и ловля ветра?
случилось бы на Земле тогда с пришельцами, со всеми его новыми друзьями,
если б не было здесь его и не его встретила бы Ирина холодным и ветреным
вечером на Тверском бульваре?
короче, и долгими вечерами, приходили и возвращались, ветвились по законам
ассоциаций, иногда заводя в такие философские дебри, что куда там Гегелю с
Кантом.
практических забот, в том числе возня с собачками, которые росли на глазах
и страшно много ели.
хотя, казалось бы, что могло быть важнее? Кажется, у медиков это
называется запредельным торможением. Слишком остро он пережил то, что было
связано с Ириной, с путешествием в шестьдесят шестой год и четырьмя
месяцами, прожитыми в параллельной реальности.
Толстой, однако в отличие от великого старца брился ежедневно и, с
удовольствием рассматривал в зеркале свое обветренное и загорелое, явно
посвежевшее лицо, думал, что нет, жизнь еще далеко не вся, пожалуй, только
сейчас она и начинается...
пришельцев, а просто нечего ему там было делать. Свобода от мирских забот
удивительно проясняет мысли, и он понял то, о чем предпочитал не думать в
прошлой жизни.
некому, а может быть, именно поэтому. Стал постоянно носить сапоги - в
ненастную погоду яловые, в сухую и теплую легкие шевровые, узкие синие
бриджи, свитер и кожаную куртку. Кроме всего прочего, такой наряд позволял
не бояться змей и был наиболее удобен в лесу.
дворе, по вечерам почти каждый день топил баню и вообще - старательно,
даже кое в чем пережимая, изгонял из себя въевшуюся за многие годы
богемность, которой раньше рисовался.
чистил и осматривал свой карабин, разжигал камни и неторопливо ужинал,
выходил на связь с "Ермаком", в очередной раз узнавал, что на борту все в
порядке, сенсационных открытий нет и что девушки шлют ему приветы и
воздушные поцелуи
Вначале он попробовал писать местные пейзажи, но очень быстро понял, что
ему это совершенно неинтересно. Зачем? Природа здесь настолько девственна
и безразлична к случайному появлению человека, что пытаться придать ей
какое-то настроение - заведомо безнадежная задача. Уж проще обойтись
фотоаппаратом.
Алексей подготовил холст и начал писать большое и как бы сюрреалистическое
полотно. "Рыцари на лесоповале" - так он ее назвал. Глухой, буреломный
уголок здешнего леса и семь фигур в доспехах ХIII века. Двое валят
двуручными мечами мачтовые сосны, двое с помощью рыцарских, тоже
бронированных коней трелюют срубленные хлысты, а еще трое в углу картины
перекуривают и закусывают, напоминая известных охотников на привале. В чем
смысл и суть картины, он и сам пока не знал, просто ему так захотелось.
При желании в замысле и исполнении мощно было усмотреть и аллюзии, и
Корнев Павел
Самойлова Елена
Никитин Юрий
Андреев Николай
Афанасьев Роман
Куликов Роман