называть безумием - то тогда всякое доверие к государству надо называть
безумием. А вчера их доверие рухнуло в один миг. Тысячи маленьких людей
оказались нищими: и прачка, которая полгода копила на десять акций, и
красильщик, который купил эти акции вместо новых башмаков дочке...
расхождений между вами и партией Мнадеса существуют еще и неочевидные
расхождения между вами и господином Чареникой. Вы полагаете необходимым
обеспечить безопасность собственника и поощрять его вкладывать деньги в
необходимую государству коммерцию. Господин Чареника думает о реформах
несколько иного направления. Например, раздавать откупа и монополии. Еще
его отличает крайняя забота об интересах наемных работников. Его
возмущает, когда хозяева увольняют больных и увечных. Во избежание этого
он предлагает учредить наем пожизненный, и даже с передачей работника по
наследству. Для такого рода рабочих есть старое хорошее слово "раб", но
господин Чареника предпочитает человеколюбивые эвфемизмы. Кроме того,
господин Чареника полагает, что продающий труд продает свою волю, и закон
не должен принимать во внимание его свидетельства против господина.
"Умен, сволочь, ах как умен! - думал он. - И, упаси господь, совершенно
бескорыстен!" Тут же вспомнилось из засекреченного отчета Ванвейлена:
"Этот человек был способен на все, если дело шло не о его собственном
благе".
Знаете ли подлинную причину недовольства? Узнав о вашем аресте, Чареника
продал свою долю, что принесло ему пятьдесят миллионов, не меньше. Но
этого ему показалось мало. Он через агентов ввел в заблуждение "красные
циновки", и Шимана Двенадцатый, вечный враг Чареники, скупил акции,
полагая, что они еще возвысятся. Господин Чареника мог бы принять во
внимание, что разоряет не купца, нежного, как каплун, а главу самой
сильной в стране еретической секты!
же знаете, что такое процессы, устроенные по приказу Касии! Меня
оклеветали. Четверть века назад я делал в торговом городе Ламассе то же,
что вы сейчас по всей ойкумене." Или нет. Если он по-настоящему умен, он
скажет: "Четверть века назад я был идиотом, но теперь я восхищаюсь вашими
реформами". Но скорее всего он скажет первое, потому что он не так уж
умен: он сумел заморочить землянину Клайду Ванвейлену голову и сделать из
него тряпку для собирания грязи, но он так и не догадался, кто такой
Ванвейлен".
хлопали от сквозняка, золотые глаза горели безумным светом:
Арфарра. - Меня оклеветали. Покойная государыня прямо-таки обожала
обвинять людей в противоположном. Шакуников представили колдунами, меня -
противником частной собственности!
века назад полюбили ламасские бюргеры. А потом город по вашему приказу
смыло водой, за то, что он не пожелал присоединяться к империи, где нет ни
"твоего", ни "моего"...
обстоятельства. Откуда вы вообще...
действительно вряд ли знал подробности той варварской истории, зато Дэвид
Стрейтон знал их неплохо.
непростительную ошибку, - одну и ту же шутку не шутят дважды! Что вы
хотите?
первым министром.
желания совпадают.
Арфарра. - Нет ничего легче, чем совратить чиновника. Ваши друзья во
дворце - теперь мои друзья. Но ваши друзья в городе не верят мне, потому
что это собственники, а не чиновники. У меня жуткая репутация. Они сами
еще не знают, что восстанут, потому что нет никого трусливей собственника,
но я это знаю. Государь не желает и слышать о вас, - я рискую всем, но я
готов забрать вас отсюда. Я готов поступать так, как вы мне скажете. Я
пришел к Шимане и поклялся ему, что выкуплю находящиеся в частных руках
акции Восточной компании, продав государственные земли: Шимана заставил
меня ждать два часа в передней и хохотал после моего ухода! Я хочу, чтобы
мы встретились втроем: вы, я и Шимана. Если этой встречи не будет, будет
бунт, и уже ничто и никогда не оправдает вас в глазах государя.
вынужденным в третий раз в жизни задушить те самые реформы, за которые
всегда были в душе.
долго, так долго, что в углу камеры тихо зашуршало, и две пары любопытных
крысиных глазок выставилось из-под соломы. Свет от персикового фонаря не
достигал Арфарры, и Нану показалось, что старый колдун куда-то пропал,
оставив вместо себя кусок тяжелой тьмы на каменной табуреточке.
брызнула в норку. - Четверть века назад я был виновен в самом страшном
пороке - глупости. Я заслужил не ссылку, а топор. Мне следовало бы
покончить с собой, если б не одно обстоятельство, невероятное и сейчас
несущественное. В городе будет бунт. Помогите стране!
отрубить голову: вам придется довольствоваться лишь последним.
нет ничего, что могло б доказать мою искренность?
помощи. Помочь мне можете либо вы, либо господин Чареника. Право, мне
жаль, что придется просить помощи у господина Чареники. Куда вы, однако,
дели документы из своего знаменитого сундучка?
выронил со страха душу, так как я ему показал какую-то бумагу из своего
рукава. Но сундучок был пуст.
добрался до него раньше!
государстве, это приводит к неверным шагам.
бывшего министра и сказал:
пока он не ответит.
голову с соломы и сказал, что не хотел бы лишать государственных свиней
причитающегося им корма. Стражник сказал, что всех так кормят, и что
господа Руш и Ишнайя кушали так же. Нан замолчал, но тут прибежал
комендант, плюнул в миску, сгреб бывшего министра за волосы и стал купать
его в этой миске. Бог знает, что на него накатило: может, Нан когда-то не
подписал его племяннику назначения, а может, это у него было в обычае.
великие события происходят от ничтожных причин.
комендант кормил Нана за волосы из миски, святой Лахут шел к рынку в
сопровождении бичующихся и толпы. На одном из перекрестков он заметил трех
черных псов, рывших лапами землю, и, будучи человеком проницательным,
воскликнул:
выкопали, к ужасу толпы, бамбуковую клетку с мертвой мангустой. Зверька
обрили, чем-то страшно искололи, и бросили под землю умирать. Люди
заволновались от сострадания.
но тот завопил, что он ни в чем не виноват, и продает таких клеток в
неделю десять штук, и что на каждой клетке у него есть номер, и он
записывает номер и покупателя в кожаную книгу. Посмотрели клетку и
прочитали номер. Сличили запись в книге и прочли, что клетка была продана
сотнику-варвару по имени Радун. Все оцепенели.
мангустой навели порчу на наши акции: все три дня, пока мангуста подыхала
под перекрестком, курс падал.
такой, что, казалось, раскололись небо и земля. Радун ни в чем не