Чтение 51–й страницы книги ~Холодные берега~

-- Выходим... -- с явным облегчением проронила она.

И в тот же миг мир вокруг просветлел -- и мы вынеслись из облаков!

Я вскрикнул -- не от страха, от восторга. Это было так красиво...
человеку просто не дано видеть такую красоту.

Под нами тянулись облака. Сплошной пеленой, во весь горизонт. Только
уже не серые, тоскливые, а белые, будто снег. Под нами раскинулось
бесконечное заснеженное поле, холмистая равнина, которой никогда не
касалась человеческая нога. Причудливые завитки, застывшие фонтаны,
ленивые водопады облачной пены... А над всем этим -- ослепительное
голубое небо и яркое солнце.

-- Хелен... -- прошептал я. -- Как красиво, Хелен...

Облачное море под нами жило своей, неторопливой и размеренной жизнью.
Текли ленивые воздушные реки, крутились облачные омуты, снежной пылью
проносились прозрачные клочья тумана. По белой равнине неслось темное
пятнышко, легко перескакивая через самые огромные гряды. Мгновение я
вглядывался в него, пытаясь понять, что за птица взвилась над облаками,
а потом крикнул:

-- Хелен, это наша тень?

-- Да, -- летунья повернулась, по ее лицу скользнула улыбка. --
Красиво?

Я кивнул.

-- Люблю летать над облаками. Хотя это и опасно.

-- Почему?

-- Долго объяснять. Много причин, Ильмар. Например, лед.

Было и впрямь холодно -- но кутаясь в плащ, жадно вглядываясь в
невиданный облачный край, я этого не замечал.

-- А при чем тут лед? Неужели можно замерзнуть?

-- Посмотри на крылья.

Крылья стеклянно поблескивали. Действительно, их покрывала тонкая
корочка льда.

-- Это лишний вес. Крылья специально выкрашены сверху темной краской,
чтобы лучше грелись на солнце. Но мы сильно намокли, проходя облака, лед
тянет нас вниз. Мне придется сейчас сжечь второй толкач.

-- Давай, -- сказал я, садясь поудобнее. Страха больше не было,
смешно было вспоминать короткую панику. Рядом с Хелен, лучшей летуньей
мира, над чудесной облачной страной -- о плохом не думалось.

Второй толкач сгорел быстрее, или мне просто это показалось. Но мы
взмыли еще выше, белое море под нами сгладилось, стало почти ровным.
Воздух стал совсем холодным, обжигающим.

-- Как дышится? -- спросила Хелен. Голос ее как-то изменился, стал
тоньше, пронзительнее.

Дышалось и впрямь странно... будто высоко в горах. Ну да, мы же одним
махом поднялись на альпийскую высоту...

-- Трудно, Хелен!

-- Терпи. Мы на высоте трех километров. Понимаешь? В горах был?

-- Да... Хелен, а если выше?

-- Задохнешься. Да и крылья не удержат. Уши не болят?

-- Нет... Скажи, а ты залетала выше?

-- Да, но немного. Это почти предел для планёра. На шарах поднимаются
до десяти километров -- но там вообще нельзя дышать. Сидят в герметичной
кабине, дышат тем воздухом, что с земли на Слово взяли... воздуха много
взять можно, он веса почти не имеет... чистят его химией...

Она помолчала миг, и добавила:

-- Небо там черное, как ночью, и звезды видно вместе с солнцем... Я
бы хотела посмотреть...

Я промолчал. От такого описания мне стало страшновато. Ночь, которая
прячется в высоте, в ярком небе... звезды, которые мерцают вокруг
солнца. Я представил это слишком живо.

-- Как-нибудь без меня, -- пробормотал я. -- Лучше пирамиду насквозь
проползти, чем такие страхи...

Мы все летели и летели, а облачному морю конца-края не была. Я
заметил, что планёр неуклонно снижается. Вроде бы незаметно для глаза,
наоборот, нос чуть задран вверх, а облака становятся все ближе.

-- Где мы, Хелен?

-- Близимся к Турину. Что-то я не вижу в тучах разрывов... наврали
наблюдатели.

-- Если что, сумеем сесть без летного поля?

-- Сумеем, только опять планёр расколотим. Не мешай.

Я замолчал, временами отхлебывая коньяк. Тучи приближались. Опять нас
начало кидать из стороны в сторону. А в облаках вдруг сверкнуло.

-- Гроза, -- сообщила Хелен. -- Плохо.

-- А толкачи кончились?

-- Один есть. Поберегу, -- неохотно сказала Хелен. -- Подожди...

Планёр накренился на одно крыло, скользнул влево, вправо, закружил...
Летунья искала ветер. Но похоже было, что безуспешно, вскоре метания
прекратились, и мы снова легли на курс.

-- У тебя там компас? -- спросил я.

-- Да. Ильмар, ради Сестры, помолчи!

Еще десять минут мы снижались, а когда тучи стали совсем близко,
Хелен с крепким словцом положила руку на запал.

-- Держись, зажигаю...

Последний заряд она истратила не столько на набор высоты, сколько на
полет куда-то к востоку. Солнце било в глаза, под конец я стал смотреть
лишь вниз. С удивлением заметил в тучах разрывы.

-- Хелен, облака расходятся!

-- Знаю...

Планёр дрогнул -- последний толкач отцепился, и, кувыркаясь, полетел
вниз.

-- А не было такого, что людям на голову...

-- Бывало, но не часто. Над городами запрещено толкачи включать.

Теперь уже мы были всецело отданы во власть ветру. Но облачное море и
впрямь разорвалось на отдельные лоскутки, и Хелен то и дело находила
восходящие потоки, исполинской спиралью поднимала планёр выше, и вновь
продолжала путь.

-- Кажется, выбрались... -- сказала летунья. -- То ли ты счастлив,
Ильмар, то ли мне везет. Без удачи никак не дотянули бы. И машина не
подвела...

-- В Китае планёры хорошие, -- сказал я.

-- Знаю. У них есть такие, где зарядов на час полета хватает.
Тяжелые, заразы, планировать почти и не могут. Только на толкачах и
летят, зато быстро. Говорят, больше двухсот километров за час
покрывают...

-- Куда уж спешить. Все равно быстро, часом больше, часом меньше...

-- Не скажи. На войне порой минута все решает. Я вот однажды не
успела... чуть... надо было мост сжечь.

-- А как вы это делаете?

-- Вместо одного толкача подвешивают бомбу, -- неохотно сказала
Хелен. -- Снизишься над целью, отцепляешь, от удара о землю она
взрывается... Пробовали ставить скорострельные пулевики, но это
неудобно. Вес большой, а нацелиться толком все равно не получается. Ты
сам воевал?

-- В юности.

-- И как, видел планёрную атаку?

-- Нет, это мелкие были войны, провинции счеты сводили. Никаких
планёров.

-- Повезло тебе. Когда десяток планёров над полем боя снижается, и
каждый по паре бомб вываливает...

Она обернулась, не отпуская рычаги. Покачала головой:

-- Не приведи Господь, Ильмар. Даже сверху смотреть страшно на дело
рук своих.

Ночная Ведьма не шутила и не кокетничала. Глаза были абсолютно
серьезны.

-- Война -- она всегда страшна. Чего уж тут.

-- Не скажи. Когда в честном бою сходятся -- одно. Когда смерть
сверху сыплется, то другое.

-- Что ж ты свою работу ругаешь?

-- Я летать люблю, Ильмар. Это моя работа...

С женщинами всегда так. Любой мужик бы на ее месте гордился, что
своим планёром ужас на врага наводит, полки разгоняет. А она... права,
конечно. Женское дело рожать, а не убивать.

-- Понимаю, Хелен. Много вообще летуний?

-- Десять всего. Но я лучшая.

Сказано это было просто, без лишней гордости, и я кивнул, соглашаясь.

-- Ты и впрямь лучшая. И не только в воздухе.

Принужденно улыбнувшись, Хелен снова приникла к приборам. Планёр
заскользил в поисках восходящего потока. А я сидел, проклиная свой
быстрый, но неловкий язык. Вовсе не постель я имел в виду, но летунья
явно восприняла мои слова однозначно...

Продолжить разговор я не решился, а Хелен явно хватало дел помимо
разговора. Вскоре бессонная ночь и выпивка стали брать свое. Закрыв
глаза я расслабился, убаюканный пением ветра и покачиванием планера.
Вроде бы и сна не было, но что-то грезилось. Белое облачное поле, и я
иду по нему, не проваливаясь, лишь по колено зарываюсь во влажный туман.
А надо мной сияет ослепительное солнце, воздух холоден и чист, а под
ногами грохочет гром и сверкают молнии...

-- Ильмар...

Открыв глаза я с удивлением отметил, что солнце в зените, светит
сквозь туго натянутую ткань кабины, и вроде бы даже стало теплее...

-- Ты спишь, что ли?

-- Да... немного.