неуверенность, волшебница чуть отстранилась, на миг блеснули
белые зубки.
дыхание. То, что он повторял одно и то же, выглядит как
твердость, как несгибаемая мужская дурость, именуемая
уверенностью в своих силах, на самом же деле внутри все
трясется от страха, он сам не знает, зачем ему эта вода.
доброе слово.
оскорбление, правители в самом деле не знают ни чести, ни
долга, а только выгоду, иначе станут хорошими людьми, но
перестанут быть хорошими правителями.
называют Черной...
ответил он. -- Я думаю, в тех же Бескидах их сотни. Из каждого
села видно по такой горе...
ощутил, как легкий ветерок пронесся сквозь его тело, заставил
затрепетать жилки. -- Ты ведь не пешком пойдешь... как сюда не
пешком, иначе бы вас... еще на кордонах. А сверху увидишь
разницу.
сказать тебе где.
Спасибо. Похоже, за всю свою жизнь еще ни разу не получал
полный ответ.
лопаток ее острый, как лезвие узкого ножа, взгляд. Похоже и то,
что полных ответов не бывает. Неполные -- уже победа.
Глава 27
пошел в сторону сада мимо группки молодых нарядно одетых людей,
те поспешно уступили дорогу. Неслышимые приказы волшебницы
бежали впереди него, он видел, как за сотню шагов садовник
внезапно замер с острым ножом в руке и отрезанной веткой в
другой, прислушался к слышимому только ему слову, внезапно
поднял голову и посмотрел на идущего в его сторону незнакомца в
звериной шкуре.
веточек выступили янтарные капли, а огромные, как воробьи,
бабочки уже порхали вокруг, на лету высовывая длинные спиральки
язычков.
взоров толстыми стволами деревьев, зарослями цветущих
кустарников, но неотступно чувствовал прикосновение к коже
похожего на холодный и острый клинок взгляда.
роскошнейшей клумбы, пошире расставил ноги, напрягся. Он тоже
не давал слово не топтать цветы. Ветер закружил вокруг него
почти сразу. Головки цветов сперва испуганно наклонились, затем
облетели лепестки, тут же роскошные головы срывало, ветер
выдирал с корнями, с ревом носил по кругу. Последнее, что видел
Олег сквозь мутную стену вихря, была черная земля, из которой
вихрь рвал целые глыбы. Роскошные кусты роз полегли на сотню
сажен, глазам же стало радостно, как кочевнику в родной степи.
в ноги. Он ощутил себя таким тяжелым, что опустился на
корточки, но страшная тяжесть расплющивала, он чувствовал себя
жуком под твердой подошвой охотника. В голове застучало, в
глазах стало темно.
темно-красную пелену в глазах успел увидеть степь с редкими
островками леса, до гор еще далеко, но не дотянет, не
дотянет...
дернулся вверх, но недостаточно быстро. Страшный удар бросил во
тьму, оглушил острой болью, расплескал на сотни кровавых
ошметков.
пятно, это могла быть луна за плотными тучами. По телу стегнуло
острой болью. Похолодел, страшно умирать вот так среди степи в
темноте... вообще страшась умирать, не в силах пошевелиться,
кое-как собрался с силами и, превозмогая боль, начал осторожно
двигать пальцами, руками.
никогда еще не был так близко от гибели по своей же дурости.
Вихрь вызвать непросто, но еще не проще управлять им, постоянно
подпитывать силой, а он то ли в злости и обиде на Миш, то ли
чересчур стремился попасть на Бескиды, но вихрь, подгоняемый
только его чувствами, едва-едва не расплющил...
больше никаких вихрей. На простых Змеях, Рухе, тихоходных
коврах, а то и вовсе на коне. Либо пешим, как надлежит искателю
истины".
собранное за солнечный день. Он ощутил, что может приглушить
боль, силы медленно возвращаются, жадно впитывают мощь этой
земли, вылавливают частички из воздуха, даже каким-то неведомым
ему образом -- он чует! -- поглощают силу и мощь, что
рассеивают в пространстве небесные светила.
сращивались, кости потрескивали, иногда боль становилась такой
острой, что выл, скреб камень, как волк в ночной тоске. А когда
ощутил себя хоть и опустошенным, как выброшенный винный бурдюк,
но исцеленным, тут же мыслью начал обшаривать тьму, замечая
вышедших на ночную охоту ящериц, волков, лис, над головой
мерцающими огоньками исчеркивают небосвод летучие мыши и совы.
За ними остается тепловой след, раздражающе заметный, мешает,
отвлекает от настоящих, которые едва просматриваются в темной
бездне...
проносились светящиеся точки, шарики, огоньки, чаще всего
оранжевые, но дважды проплыли лиловые, вытянутые как гусеницы.
Олег, не раскрывая глаз, послал полумысль-получувство в это
святящееся, вошел, смутно ощутил сопротивление призрачного
ветра, напряжение мышц, даже услышал пощелкивание натянутой
кожи на кончиках растопыренных пальцев...
такой высоте, да еще с перепонками между пальцев в
сажень-другую. Он заглушил стук сердца, сбивает, медленно повел
сознание летающего зверя по кругу вниз, сломил сопротивление,
снова повел, еще разок усмирил, повел уже жестче, не давая
опомниться.
воздушная волна. Он отпрыгнул под защиту стены. На каменное
плато тяжело упала темная масса. Из-под острых когтей
выметнулись снопы оранжевых искр. Крылья утаптывали воздух,
удерживая тушу гигантского Змея, не давая с разбегу сверзиться
через край в бездну.
Руки ухватились за костяной шип.
голосом. -- Пошел, зверь!
их головы, заставил жить как надо... Эх, не получится. И
потому, что не знает, как надо, и еще потому, что в головы
людей зайти не так просто, как в черепа этих ящериц.
донимал не люто, костяной шип со свистом разрезал встречный, а
с боков кусало уже ослабленно, как мелкие щенки. Холодные струи
почти не морозили, напротив -- в тело продолжала вливаться та
неведомая пока мощь, что и зовется магической. От страха и
возбуждения кожа пошла пупырышками, внутри жар, кости едва не
плавятся, со лба вот-вот начнут срываться мелкие капельки.