мне! Вали, братва!
Федор покрутил головой, мужики заметили:
дак там свои все, кто по родству-кумовству, а у нас тута Христов сбор, кто
отколь, и не знаем один другого! Не так за себя, как за боярина держишься!
Вона, Птаха, тоже к боярину пристал ко свому! Боярин его с Рязани убег
тож, ну и приветил. Худо не худо, а хату дал!
выбрать!
вышел. Конь хрупал сено во дворе. Федор немножко проехал берегом реки, до
крутояра. Здесь еще одна речка впадала в Москву. На той стороне в вечернем
пронзительном свете четко рисовался монастырь, куда брат возил кресты,
книги, облачения и прочую рухлядь. Захотелось съездить туда, да и не знал,
как. Мост был один, наплавной, под самым Кремником, и Федор воротился
назад.
ним пришли. Федор живо опоясался и с бьющимся сердцем, веря и не веря,
пошел следом за посланцем. Провели какими-то задними дворами, мимо
конюшен. На крыльце его перенял придверник и, приотворив толстые створы,
кинул в темноту:
и его втолкнули в освещенную светелку. Отсюда другой слуга провел Федора
еще через одни двери в княжескую опочивальню. Увидя Данилу близко, в
простом платье, Федор, хоть и ждал встречи, все же растерялся и, не зная,
как себя держать, молча поклонился князю.
о чем говорить. - А я тебя не враз и узнал! - примолвил Данил. - После уж
спросил у Протасия, тот бает: <Федя и есть!> Он-то тебя сразу вызнал! (<А
виду не показал>, - подумал Федор. Хотел было сказать, что тоже не сразу
узнал Протасия, но поперхнулся, глупо было бы себя сравнивать с боярином.)
стронулось в душе. Он тоже улыбнулся.
материна!
Княгиня обожгла Федю горячим взглядом, в очах трепетал смех, переглянулась
с мужем, налила меду. На серебряном подносе подала Федору. Когда он выпил,
поцеловала, едва тронув губами, и его опять как окатило горячей волной. Он
в чем-то смутно позавидовал Даниле. Когда княгиня вышла, Данил, понизив
голос, сказал с гордостью:
передавать о новгородских делах. То, чего не доложил из утра. Но Данил
посреди речи вдруг, вздохнув, выронил:
градской, о храмах, торговле, людях.
вольно уронив белые руки на колени и тоже приготовилась внимать рассказу.
Речь Федора лилась складно, и его слушали с удовольствием, долго не
прерывая, и князь и княгиня.
с мужем, плавно поднялась, кивнула Федору и вышла из покоя.
напряженным вниманием. Поступок ростовского владыки Игнатия с телом Глеба,
видимо, возмутил его паче всего. Уже зная об этом, он и теперь снова не
сдержал гневного движения.
прежние годы ни разу не нахмурился, умеет и гневаться. Да иначе бы его
тута и не слушали!
Федор склонил голову и вдруг устыдился, помыслив, как нечасто сам он в эти
годы вспоминал Серапионовы заветы.
дал, чтобы знали...
ожидаемом приезде митрополита Кирилла из Киева снова в Суздальскую землю.
друг друга без слов. Данил сделал движение позвать слугу, отдумал, встал,
сам налил меду, и Федор, молча приняв мед из его рук, сообразил, что вот
ему сам князь налил чару, и... нет, не князь сейчас! И прежнее давешнее
детское стеснение перед училищными мальчишками появилось в нем. Не скажешь
ведь никому об этой чаре, а скажешь - осмеют. Да ведь и не дар, не милость
княжая, а просто не захотел Данил, чтобы кто-то помешал беседе.
когда они молча выпили каждый свое. Он рассказал, как Федор Ярославский
проходил Москву с ратью, торопился к Смоленску. Рать с полтыщи душ. Не
много, а и не мало. Много-то ему было ни к чему! Ждали в Смоленске. Теперь
все ездят гонцы: то туда, то сюда. И Ярославля не хочет упустить, и за
Смоленск боится.
с недоброй усмешкой присовокупил Данил. - Словом, брату про Ростиславича
так передай. Ежели с Новгородом подымется какая замятня, Федор Черный,
пожалуй, не вступится. В Смоленске не очень его любят. Так мне сказывали.
Дмитрий Александрович приказал с самой весны обкладывать камнем. (Камень
ломали и возили уже с осени и до Пасхи, на что Дмитрий бросил все
имевшиеся у него наличные силы.) Данил слушал хмуро, не прерывая. У него в
Москве даже церкви были деревянные.
как ни то! Покойный дядя Ярослав ратился с Новгородом, а чего достиг?
Гордости еговой не убудет, а худой, да мир, все лучше доброй-то ссоры!
Подумаешь о славе - однояко, а о тщете земной - другояко... Великий
Новгород! Тебе тоже, поди, там любо? А то перебирайся ко мне, на Москву! -
светло улыбнулся Данил. - Хорошо у меня! Я бы и землю дал. Земля есть,
людей мало. Особливо - кто грамоту знает!
поклон, сжал на мгновение князя в объятиях. Как-то так сказалось больше,
чем словами.
Андрею. Тоже о новгородской войне.
дальше с Федором своих, до Переяславля. Там будет новая смена. Только
гонцу скакать и скакать, изредка прикладывая руку к груди, где на крепком
кожаном гайтане под ферязью висит кошель, потерять который можно разве
только вместе с головою.
встретились тоже, тот как раз уехал с монастырским обозом. Федор только
передал с верными людьми матери скопленную гривну серебра и поскакал
дальше, подымать князей на войну с любимым далеким вольным Новгородом.
облегло холмы. Перистое, сквозное, оно увеличило тишину. Лишь жаворонок,
невидимый в вышине, щебечет и заливается, мелко трепеща крылышками. И
ничего! Вдали, сзади, в кущах дерев, высовываясь церковью, прячется село.
Снова холмистые дали с редкими островами леса, словно где-то залегшего
сплошною шубой, а сюда выгнавшего далекие передовые языки.
исчез, как растаял, древний Суздаль, исчезли да и не возродились вновь
Курылев Олег
Контровский Владимир
Лукин Евгений
Березин Федор
Шилова Юлия
Суворов Виктор