согласно, кивнув головою:
Подумал, склонивши голову, помолчал. Не его была беда, скорее князю
Дмитрию с Алексием стоило тем себя озаботить! А для него... Для него этот
поход - еще одна отсрочка неизбежной сшибки с Москвой! Высказал:
пакостить!
обижаясь. Молодцов, идущих за зипунами, уже теперь приходилось силой
оттаскивать от иных беззащитных деревень и набитых товаром рядков. Пото и
станы ставили вдали от житья, в поле.
Не ведали ни князь, ни новгородский боярин, что через немногие годы
доведется им столкнуться друг с другом в смертном бою под Торжком...
берегами там и тут подымались рубленые городни, островато рисуясь дощатыми
кровлями на весенней голубизне небес, у вымолов кишели лодьи, учаны и
паузки в разноцветье парусов, муравьино копошились люди. Города
предпочитали проходить ночною порой. Так, ночью миновали Тверь. Шли по
самому стрежню реки, не отвечая на оклики с лодок, следя жадными глазами
бесконечные ряды амбаров основательной рубки с навесными, на выпусках,
гульбищами, плотных клетей и магазинов вдоль того и другого берега.
страну, и красные стояли боры на берегах, и красные высили храмы со
взлетающими там и тут новоизмысленными шатровыми навершьями, и суета
торговых городов проходила и уходила посторонь день за днем, а они плыли и
плыли, мерно подымая и опуская весла, запевая в лад и уже не раз подымая
на голоса ту волжскую, которую пели новогородцы всегда, поминая ушкуйные
походы:
на яру по-над берегом. Кснятин прошли.
ратники. - Нерлью проходили на Клещин-городок и дале до Клязьмы.
тогда разбит и убит в битве на Ждане-горе посадник новогородский Павел. И
в память о том на торгу, близ Николы, воздвигнут храм, один из самых
больших в Новом Городе. В память о гибели славы новогородской, в память о
той поре, когда в здешнем лесном краю они, новогородцы, одни, почитай,
основывали грады, рубили рядки и ставили памятные кресты на кручах... А с
той битвы на Ждане-горе захватили край суздальские, потом владимирские
князья. И теперь платит торговый гость новогородский у каждого мыта, на
каждом переволоке здешним князьям мытное да лодейное, а на Низу дань дают
татарскому даруге. И они уже не как володетели проходят тута, а отай,
крадучись, минуя чужие, княжеские города.
Огрубели загорелые до черноты лица. Прошли Углич. Волга тут делала
огромную петлю, поворачивая на север. Потому встарь и проходили волжскою
Нерлью, спрямляя путь. Но вот миновали и то. Опять поворотили к востоку,
минули Ярославль, что стоит <на красы великой>, как поется в песнях.
Близила Кострома, и уже чаще и чаще встречались им иноземные купеческие
караваны. Но Александр с Василием строго-настрого постановили: первого,
кто тут сблодит, в куль да в воду! Кмети ярели, копили злость. Злость и
надобна была! Там, на Низу... Воеводы уже теперь, для всякого случая,
вздевали на себя брони.
привольно текла великая река, океан воды, плещущей, сверкающей на солнце,
то суровою синью темнеющей под косым налетевшим летним дождем. И снова
сияло солнце, и высили боры на осыпях гор, и жилы рук налились силою, и
ушло все лишнее из поджарого, облитого мускулами тела. Зубы с хрустом
грызли дорожные сухари. Разварную рыбу клали на ладонь и, подмигнув
соседу, нижнею губою и языком снимали целиком весь рыбий бок, а потом,
подкинув, обернув в воздухе и вновь поймав на ладонь, так же, в один
глоток, поступали со второю половиной. Только хребтина с головой и хвостом
летела посторонь. Сети волокли за собою по воде. К роздыху набиралось рыбы
- иногда враз и не поесть было. Мяса почти не видели, раз, правда,
заполевали медведя, так тощий он, весенний медведь! Били лосей, косуль,
вепрей, что по ночам выходили к водопою. И все одно на такую ватагу где
там было набрать мясов! Тем паче - торопились, шли без роздыху. Но вот уже
прошли Юрьевец, прошли Городец...
покололи гребцов - не дал бы вести своим который. Самого долго мучили,
выведывая безобманные новости. Выведав надобное, прирезали и его. Кого-то
из новичков стошнило после расправы. Песни кончились. Подступала кровавая
страда.
оглядывали худые лица с блестящими, голодными глазами, катающиеся желваки
скул. Собрали круг. Велели кметям разобрать и начистить оружие.
молодчов хан Хидырь тоже всех резал, никоторого жива не оставлял! -
закончил Александр короткое и жестокое напутное слово. - Колоть всех, и
весь товар - в лодьи! А ихнюю посуду - рубить и топить, погони б не было!
посопел, добавил: - Устрашит ся который, сами убьем!
уже, где ряды гостей иноземных, бесермен ордынских и иных - персиян,
ормен, жидовинов, сарацин, где их пристанища, магазины и домы. Ушкуи
выстроили долгою цепью, дабы враз охватить все вымола.
висел в темном воздухе среди звезд. Спали паузки и крутобокие учаны,
широкие плоскодонные кербаты, струги и лодьи, огромные неповоротливые
мокшаны, крытые двускатною кровлею, и узкие долбленые бафты, приткнутые
там и тут. Недвижный лес щегол с опущенными или поднятыми райнами, с
повисшими парусами загораживал весь берег. Редко на котором судне пылал
смолистый факел, роняя в воду длинные золотые искры, да порою долгим
горловым криком перекликались сторожевые на татарских судах.
берег и обойти вымола со стороны города, а там - хватать и резать всех,
кто побежит спасаться к крепости. Василий Федорович взялся ударить по
вымолам, Александру достались стоящие на якорях купеческие мокшаны и
кербаты.
якоре, приблизили в полной тишине. Александр стоял на носу лодьи, измеряя
на глаз высоту вражеского борта. Было почти не запрыгнуть. Благо молодцы
подхватили, подкинули вверх. С засапожником в зубах Александр вскарабкался
на корабль, пробежал вдоль дощатой беседки. Сторожевого шатнуло встречь.
От факельного пламени бесермен ничего не узрел, не поспел и выкрикнуть.
Дело решили мгновения. Александр сгреб стража за ворот и глубоко погрузил,
поворотя в ране, нож ему в горло. Фонтаном, обрызгав лицо и грудь боярина,
брызнула кровь. Пихнув тело, глухо булькнувшее за бортом, Александр
мгновением обтер и вдвинул в ножны нож, выхватил саблю и ринул с глухим
рыком к беседке, где уже началось шевеление и какие-то в белом начали было
выскакивать спросонь. Сзади топотали по палубе запрыгивающие один за
другим новогородцы. Одного белого Александр срубил, развалил от шеи до
пояса наполы, иные вспятили. Мимо боярина ринули во тьму, в задавленный
зык и стоны ратники, кого-то резали, кто-то бежал, крича, словно блея, и
был тут же убит; какая-то жонка, раскосмаченная, в рубахе одной, ринула
под клинок. Александр срубил и ее, досадливо морщась (не навык убивать
баб). Все еще не было ни шума, ни заполошного крика, на судах орудовали
беззвучно, только то там, то здесь вспыхивал сдавленный и тут же
оборванный вопль да тяжко шлепались в воду мертвые тела.
приступ молодцы Василия. Теперь следовало не зевать. Оставя троих на
судне: <Кто еще жив, в воду!> - Александр первым прыгнул назад в лодью.
Вспеня веслами воду, рванули в гущу судов. Снова лезли, осклизаясь, на
высокий борт мокшаны, снова кололи и резали, лязгала сталь. Захваченные
спросонь, не чающие никоторого зла бесермены почти не сопротивлялись. Часа
через три резня уже подходила к концу.
вылез, пошатываясь, на вымол и, перемолвив с Василием (тот тоже был в
крови, но от вида Александрова лица его шатнуло), начал собирать людей.
Убивали уже просто так, балуясь, всех подряд. Какой-то купчина ползал в
ногах ратников, орал благим матом:
приобнажить саблю, чтобы остановить молодцов и оставить в покое купца.
Своих, русичей резать и грабить было не велено.
города выходила княжая помочь, и в дело вступали молодцы Осифа
Варфоломеича.
недорезанных жалких полоняников: <Скорей! Скорей!> Опомнившиеся кмети яро
потрошили лавки, таскали тяжелые поставы сукон, волочили бочки, кули с
утварью, несли кожаные кошели с серебром. То же творилось на судах:
хлопали с треском двери беседок, распахивались корабельные недра, товар,
Корнев Павел
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Куликов Роман