Чтение 51–й страницы книги ~Свидание с Петербургом~

Это на кого ты собираешься нападать да еще в маске? И Алек-сей Иванович
будет нападать?

Адриан попробовал унырнуть от ее пронзительного взгляда, по-нес
какой-то вздор про маскарад, но Софья уже не слышала денщи-ка, она бросилась
бегом в "каюту" мужа.

-- Что ты так раскраснелась, душа моя?-- спросил Алеша удив-ленно.

Представим себе сосуд с узким горлом, наполненный, скажем, орехами.
Если его перевернуть, то орехи закупорят горло и останутся в сосуде. Но если
оный сосуд начать резко и неумолимо трясти, то орехи с грохотом
повыскакивают из сосуда все до единого. Примерно так же вела себя с мужем
Софья. Она вцепилась в него мертвой хваткой и трясла до тех пор, пока не
узнала план нападения во всех подробностях.

Правду сказать, Алеша не очень-то и сопротивлялся. Не было в мире
человека более надежного, чем Софья, но она обладала неким непоправимым
недостатком, она была женщиной, поэтому зачастую логика ее была не только
непонятна, но и вовсе лишена смысла. Иначе как можно объяснить ее
категоричную фразу:

-- Я поеду с тобой, и не спорь!

-- Милая моя, но ведь ты будешь только обузой. Ты не умеешь драться на
шпагах, и я плохо представляю, как ты полезешь вверх по веревке.

-- Я и не собираюсь лазать по веревкам! Скажи мне только-- куда вы
собираетесь везти Никиту после похищения? Насколько я поняла, корабля у вас
нет.

-- Лесток брехун,--согласился Алеша.--Мы решили везти Ни-киту в
Холм-Агеево, в его загородную мызу.

-- И Лядащев с вами согласился?--удивилась Софья.

-- Видишь ли, Саша назвал Лядащеву место заключения Никиты, но в
дальнейшие наши планы мы его не посвящали. Вряд ли он их одобрит. Все-таки
Тайная канцелярия.

-- Тогда я тебе скажу. Никиту нельзя везти в Холм-Агеево, потому что
там его схватят через сутки. Алеша крякнул с досады.

-- Ты не понимаешь...

Он подробно принялся объяснять жене, что, устраивая похищение друга,
они не совершают ничего антигосударственного. Никита по-пал под арест по
недоразумению, задерживают его на мызе потому, что он ни в чем не
признается. Однако если его выкрасть, то во второй раз его не за что будет
арестовывать. Тайной канцелярии нужен Сакромозо, а никак не Никита.

Софья с глубоким сомнением смотрела на мужа. Откуда мы мо-жем знать,
что на самом деле нужно Тайной канцелярии?

-- Его нельзя везти в Холм-Агеево, его надо везти к Черкасским, вот
что. Я поговорю с Аглаей Назаровной, она не откажет.

-- Ты усложняешь! Зачем посвящать в нашу тайну лишних людей?-- только и
нашел, что возразить, Алеша.

-- И еще... Вы оставляете на берегу пустую карету. Это плохо. Как ни
безлюден Екатерингофский парк, всегда может найтись не-годяй, который
позарится на чужое добро. В карете буду сидеть я!

-- Видишь ли, душа моя,-- Алеша изо всех сил старался гово-рить
спокойно,-- еще хуже будет, если вышеупомянутый негодяй по-зарится на тебя.
Тогда, как говорится, черт с ней, с каретой! Не ругайся, как не стыдно! В
карете я буду не одна. Мы поедем с Марией, и в руках у нас будут пистолеты.
Алеша тихо застонал.

-- А в кустах мы посадим маменьку, чтоб в случае чего сбегала за
полицейской командой. Можно и детей прихватить для отвода глаз, пусть себе
играют на берегу!

Софья не обиделась, переждала, пока Алеша израсходует весь запас
насмешек, после чего сказала важно:

-- Твой сарказм неуместен,-- но тут же сбилась с высокого тона,
зашептала поспешно,--дай святое честное слово, что никому... ни одной живой
душе, ни словом, ни жестом, понимаешь? Мария-Никита...-- она нагнулась к уху
мужа и шепнула ему сердечную тай-ну Марии.

-- Да про эту тайну кричат все вороны в нашем саду,-- рассме-ялся
Алеша.

-- Не вороны, а соловьи,-- ласково улыбнулась Софья,-- и не кричат, а
поют.

Алеша понял, что побежден. Однако немало душевной работы понадобилось
ему, чтобы понять, что не из каприза или упрямства придумала Софья и дом
князя Черкасского, и себя в карете на берегу. Наверное, она права, Никиту
надо хорошо спрятать, а потом подумать, как вывезти его за пределы России.

Софья тем временем направилась к Аглае Назаровне. Кто такой князь
Черкасский и супруга его Аглая Назаровна, и какую роль сыграли они в жизни
Алексея и Софьи, мы уже поведали читателям, поэтому не будем повторяться.

Аглая Назаровна, горячая, властная и больная дама, проживала в богатом
своем особняке посреди обширного парка. Примирение с мужем несколько
укротило ее бешеный нрав, и хотя она так же искала справедливости, это
выливалось теперь не в судилище в "трон-ной зале", где она наказывала и
миловала дворню, а в широкую благотворительность. Она жертвовала деньги на
госпитали, дома призрения, монастыри, тяжелые припадки мучили ее теперь
крайне редко, однако ноги оставались по-прежнему неподвижны.

С князем они жили как и раньше; каждый на своей половине и столовался,
и ночевал, но раз в неделю в четверг Черкасский удостаивал супругу
продолжительной беседы. Аглая Назаровна гото-вилась к этой беседе, как к
выходу в свет: и платье лучшее, и над прической парикмахер не менее часа
колдовал. Кресло с вос-седающей в нем барыней несли на половину князя с
торжествен-ностью, подобающей разве что царице Савской.

Беседы их носили ученый и познавательный характер, говорили о
философии, искусстве, истории; и все это, придуманное и освоенное на Западе
за многие столетия, князь словно промерял на торс род-ного отечества,
придирчиво размышляя: а удобно ли будет России жить и дышать в этих одеждах.
Прикованная болезнью к креслу Аглая Назаровна не чужда была чтению, но
книжки любила изыс-канные и понятные -- про любовь, про томных дам и
чувствитель-ных кавалеров. Беседы с князем требовали знакомства с другой
литературой, но чего не сделаешь для любимого человека? Уже то хорошо, что
ей уготовлена роль слушательницы, но чтоб поддак-нуть в нужный момент и
изобразить на лице понимание, ей прихо-дилось корпеть над фолиантами,
взятыми из библиотеки князя.

В тот момент, когда явилась Софья с визитом, Аглая Назаровна с трудом
продиралась через сочинение Самуила Пуфендорфа, юриста и историка из
Лейпцига. У ее ног на низкой скамеечке сидела карлица Прошка с бумагой на
коленях и чернильницей на шее, дабы заносить на лист пересказанные хозяйкой
особо важные и понятные мысли ученого немца. Однако усталость была, злоба
была, а мыслей понятных не было, сплошной чистый лист бумаги.

Книга Пуфендорфа была упомянута князем как важнейшая, пото-му что сам
Петр Великий радел о ее переводе. Состояла она из двух трактатов, из коих
первый --"О должности человека и гражда-нина"--был переведен на русский еще
при жизни государя, а вто-рой--"О вере христианской"--был императором
отринут как ненуж-ный для России. Это была серьезная беда для Аглаи
Назаровны. В первом трактате она ничего не понимала, а второй, кажется,
вполне доступный ее разумению, мало того, что писан по-немецки, так еще
готическим шрифтом. Мука, да и только!

Появление Софьи было воспринято с радостью. Гостья была не только
приятна и умна, она освобождала хозяйку от непосильной работы, давала
возможность расслабиться и узнать, что происходит в мире за высокой
узорчатой оградой ее парка. Немедленно был сервирован стол, всю скатерть
заставили фруктами, орехами и даже венгерским вином в высоких бутылках.

-- Разговор у меня к вам секретный,-- начала Софья. Из комнаты были
тотчас высланы все слуги, и только карлица Прошка осталась сидеть у барских
ног: от нее таиться было так же глупо, как от собачки, дремавшей в кресле.

Софья решила ничего не скрывать от своей знатной благодетель-ницы.
Аглая Назарова могла быть вздорной, крикливой, нелепой, обидчивой, то есть
необычайно трудной в общении, но слово "честь" было для нее законом, и она
не была трусихой. Рассказ Софьи княгиня слушала, как волшебную сказку. Лоб
ее собрался морщина-ми, нежные мешочки под глазами взволнованно дрожали, а
мослас-тая, в карих крапинках рука исщипала карле все запястье. Заметив
Прошкины муки, Аглая Назаровна разозлилась: "Видишь, не в себе я, отойди!"
Когда карлица поспешно исполнила приказание, она тут же налила себе вина и
успокоилась, готовая с полным вниманием слушать Софью. Когда рассказ был
кончен, княгиня сказала:

-- Экое окаянство у нас в России случается! Вот бы послушал эту историю
покойный Пуфендорф. Интересно узнать его мнение. А то ведь все мудрствует,
что ни слово, то загадка. "Право не зависит от законов
вероисповедания,--произнесла она нараспев,-- а должно согласовываться только
с законами разума". Да. ведь это чушь!

-- Вы так думаете?-- вежливо улыбнулась Софья.-- Почему?

-- А потому, что турка надобно судить по одним законам, а православного
по другим. Турку Богом гарем разрешен, тьфу... а рус-скому полагается единая
супруга.

-- Это, конечно, так, но при чем здесь...?

-- Дружок ваш арестованный?-- перебила ее княгиня.-- А при том, что
слыхала я: великая княгиня до мужеска пола большая охотница. Это никак не
по-христиански. Жалко юношу. Как ты говоришь его фамилия?

-- Князь Никита Оленев.-- Софья понизила голос.-- И сознаюсь вам, ваше
сиятельство, мы решили его похитить, да, да".. Только везти его после
похищения некуда. К нему в дом нельзя, к нам тоже опасно. Вы понимаете?

-- Откуда мне знакома эта фамилия?

-- Ну как же... у него камердинер есть, Гаврила, известный лекарь и
парфюмер.

-- У меня и спрячем.--Глаза Аглаи Назаровны по-кошачьи сверкнули.--
Князя во флигель дальний, что у пруда, а Гаврилу в мо-их покоях.

Заслышав про Гаврилу, карлица Прошка подошла к столу поближе,
заулыбалась. Она хорошо помнила, как четыре года назад камердинер князя