понял, что догадка его верна -- бумаги были никчемные. Все эти прошения,
челобитные и доносы были писаны когда-то в Синод, долгое время пылились там
в столах, испещрялись пометами на полях, залежались, потускнели, потом были
переданы в Сенат и наконец легли на его стол.
украсили свои эпистолярные измышления обязательной фразой, различной у всех
по силе и страсти, но единой по содержанию: такой-то "возводил хулу на бога
и императрицу", то есть шел противу двух пунктов государева указа, первый из
которых -- будь верен идее, второй -- будь верен правителю.
Феофилакта, диакона церкви Тихона Чудотворца, что у Арбатских ворот. Еще
когда пьянством беснующийся Феофилакт в храме образ Богородицы Казанской
оборвал и носил с собой с ругательствами, вот тогда я и написал первую
челобитную на него, еретика... "
упоминался амбар, которым завладел окаянный вероотступник. Автор челобитной
грозился скорее сжечь оный амбар вместе с лошадьми, чем допустить "лукавого
изверга" распоряжаться в амбаре, "... говорил Феофилакт про императрицу нашу
некоторые непристойные слова и, мол, родилась до брака". Далее шел перечень
непристойных слов. Письмо было без подписи.
взялся за следующую бумагу.
воеводу. Донос был написан на толстой, как пергамент бумаге, и украшен
нарядно выписанной буквицей.
архимандрит, -- землю, монастырю принадлежащую, обидчик отнял, материал,
уготовленный для построек, взял себе и употребил свой дом строить, рощу
подле архиерейского дома вырубил, сад выкопал и пересадил на свой двор,
диакона и двух церковников велел отстегать прутьми до полусмерти".
конфискованного имущества. Весь свой пыл архимандрит вложил в последнюю
фразу: "Не только своими противностями, коварством и бессовестными
поступками мерзок сей столп государства нашего, а наипаче за богомерзкие
слова и предерзкие разговоры, в которых яд свой изблевал на государыню нашу
и весь христианский мир".
действительно "изблевал мерзкие речи", ты бы, голубь мой, цитировал их
целиком, а не ходил бы вокруг и около. Я вашу натуру знаю.
Каменного монастыря. "Пусть доноситель со своей неправдой сам себе мерзок
будет, а коли есть моя вина, то не прошу никакого милосердия, но бороните
меня от наглой и нестерпимой обиды. Многие по его старости и чину верят ему,
а ведь он плут... "
церковники сами виноваты, понеже, шельмы, повадились купаться в воеводином
саду. А монастырь свой архимандрит Сильвестр ограбил сам, церковные вещи
продал, живет в непристойной монашеству роскоши, употребляя вырученные от
продажи деньги на покупку вина.
поношении Синода: "... а поносил он Синод тетрадочками, книжечками и
словесно старался вводить свое злосчастное лжеучение".
тетрадочки?
раскольникам, пристрастии к псовой охоте на монастырских лугах, в дерзких
потехах -- стрельбе из малых мортир, трофеев турецкой войны, а далее...
"предерзские речи, мерзкие поношения... "
написана небрежно, а потом замазана, словно клопа раздавили, -- мол, гайдуки
князя беспричинное избиение по щекам учинили, а потом колотили по всем
прочим местам.
обмакнул в чернила и аккуратно вывел на чистом листе бумаги: "Оные доносы и
жалобы интереса для дела не представляют и надлежат считаться прекращенными
за давностью лет". Стол отозвался на "догадки" хозяина мелкой, противной
дрожью.
штык-юнкера и еще раз внимательно прочитал. Как она попала в эту папку? При
чем здесь Синод? В жалобе нет и намека на какие-нибудь церковные дрязги. И
кто этот таинственный "болярин Че... кий"?
бестолковый, словно Котов в горячке строчил.
рыцарской конной езды и берейторскому обучению лошадей отроков навигацкой
школы, что в башне Сухарева у Пушкарского двора, но хоть и мала моя
должность, тройной присягой я верен Государыне нашей, а не вор и подлец, как
обидчик мой кричит. Потому как слово и дело, сударь мой, СЛОВО и ДЕЛО!
Захватил меня тайно, когда я находился при исполнении государству нашему
зело важных дел и много чего для пользы отечества сообщить имею. Теперь едем
денно и нощно неизвестно куда с великим поспешанием, но не об удобствах
размышляю, а паки единожды о сохранении живота своего... "
Котов -- тщедушный молодой человек со впалой грудью, в замызганном, как
шкура бродячей собаки, парике, глаза голодные, затравленные...
ленивый и вороватый. Может, он этому болярину столько крови попортил (иначе
с чего бы он захватил Котова тайно? ), что не только гайдукам позволишь
"колотить по всем местам", а сам захочешь об него палку обломать. Хватит!
Стоп... Что-то я не туда гребу... Дикость все это. Надоели...
неся с собой запах болота, на опаловом небе рельефно, каждым листиком,
вырисовывались ветки деревьев.
не обязательно на вдове, черт ее возьми... Есть прекрасная женщина, сама
красота -- Елена Николаевна. Правда, на нее Пашка Ягупов смотрит -- не
насмотрится. Но можно с Пашкой потягаться. Когда же я ее видел в последний
раз? В июле... нет, в июне. Еще до всех этих лопухинских дел. А как поет
Елена Николаевна! Ну, женюсь на ней, а дальше что? "
договориться со Штосом, кто будет платить за конопляное масло. Штос заявлял,
что не намерен по ночам освещать пьяные русские рожи, не по карману, мол.
Хозяин кабака, или, как он называл свое заведение, аустерии, тоже был немец
и не уступал соседу в бережливости и силе логического мышления, утверждая,
что фонарь "несравненно ближе к дому Штоса", а потому пусть Штос и
освещается.
Лядащев, -- мол, конопляное масло жалеют и ругают ругательски государыню
нашу в полной темноте. Выжиги проклятые! Хотя проще самому конопляное масло
купить, честное слово".
Голова ее ушла в кусты, находя, очевидно, вкусным пыльную городскую траву, и
только могучий круп и стоящий опахалом хвост были выставлен на всеобщее
обозрение.
распахнул дверь.
кокетливый смешок, шорох юбки, и все стихло.
поднялся к себе на второй этаж.
зажег свечу, поднял ее над головой.
думаю, подъезжает к Парижу.
то сочувствующе.
-- Ну раз по делу, надо все свечи зажечь. Не люблю темноты. Даже, можно
сказать, боюсь. Это у меня с детства. Меня дядя воспитывал -- страшный
скопидом. В людской было светлее, чем в барских покоях.
подоконнике, запалил свечи.
это. -- Саша расстегнул камзол, запустил руку под подкладку и положил на
стол ярко блестевший алмазный крест.
крест, всмотрелся в него и вздохнул тем коротким сдержанным вздохом, который
словно спазмой охватывает горло при встрече с ослепительной красотой. При
каждом движении руки камни вспыхивали новой гранью, посылая пучок света из
своей мерцающей глубины.