схватил жестяную кружку, вылакал "колу" в три длинных глотка, а потом
звучно отрыгнул.
будет твоя последняя "кола". Если только ее не подают в аду, вот и все.
решетку. - Вот вам. Забирайте.
двое суток и ничего не почувствовать", - подумал я.
падает, словно дождь с райских небес.
хочешь сыграть в "безумные восьмерки", Перси?
мире. - Поэтому я думал, что тебе будет интересно сыграть в несколько
рук, - сладко улыбнулся Брут.
нравилось, что эта мелкая крыса сидит за моим столом, но я промолчал.
двенадцать сорок Джон Коффи поднялся с койки и стал у двери камеры,
держась руками за прутья решетки. Мы с Брутом прошли до камеры Уортона и
заглянули в нее. Он лежал на койке, улыбаясь в потолок. Глаза его были
открыты, но напоминали стеклянные шарики. Одна рука лежала на груди,
вторая свесилась с койки, пальцы касались пола.
за один час. Интересно, сколько таблеток морфина Дин положил в этот
тоник? - Достаточно. - Мой голос слегка задрожал. Брут этого мог и не
заметить, но я услышал. - Пошли.
закрыть глаза.
уже рядом. Дин сидел прямо за столом дежурного, перетасовывая колоду
карт так сильно и быстро, что было странно, что они не загораются, при
каждом перехвате колоды бросая взгляд налево, на мой кабинет. Следя за
Перси.
очень бледным над синей форменной блузой, но вид у него был решительный.
большой палец. Потом отправился в смирительную комнату, открыл ее и
вернулся со смирительной рубашкой. Он подал ее Бруту. Мы втроем прошли
по Зеленой Миле. Коффи у двери своей камеры проводил нас взглядом и не
сказал ни слова. Когда мы дошли до стола дежурного, Брут спрятал рубашку
за спину, что при его комплекции было довольно легко.
столь же решителен.
книгой, которую таскал повсюду с собой последние несколько ночей: не
"Арго" или "Для мужчин", а "Уход за душевнобольными в лечебницах". Но по
его виновато-встревоженному взгляду, брошенному на нас, можно было
подумать, что это "Последние дни Содома и Гоморры".
поговорить, поэтому вскочил и бросился - почти бегом - к открытой двери
в помещение склада. Он подумал, что мы пришли рассчитаться с ним и
надавать оплеух.
груди руки.
показывать ее. - Что это еще?
норме, раз уж мы начали эту безумную аферу, но что-то не получалось. Я
не верил, что делаю это. Словно в плохом сне. Мне все казалось, что
вот-вот жена разбудит меня и скажет, что я стонал во сне. - Лучше, если
ты с этим смиришься.
поворачиваясь, чтобы лучше рассмотреть Брута.
ею у бедра, словно матадор мулету перед броском быка.
его за плечи, и получился лишь рывок.
но тщетно. Харри был тяжелее фунтов на сто, и мускулы у него, как у
лесоруба, однако у Перси хватило сил протащить Харри почти до середины
комнаты и смять неприятный зеленый ковер, который я все собирался
заменить. На секунду я даже подумал, что он вырвет Харри руку, ведь
страх может прибавить сил.
и пытаясь высвободить руки. - Оставьте меня! Все! Я знаю людей! Больших
людей! Если вы не перестанете, вам всем придется отправиться в Южную
Каролину за тарелкой супа на общественной кухне!
которую он читал - "Уход за душевнобольными в лечебницах", подскочила, и
из нее выпала спрятанная внутри маленькая брошюрка. Неудивительно, что
Перси глядел виновато, когда мы вошли. Это были не "Последние дни Содома
и Гоморры", а книжечка, которую мы иногда давали сексуально озабоченным
узникам за хорошее поведение. Я уже упоминал о ней, по-моему, маленькая
книжечка комиксов, где Олив Ойл спала со всеми, кроме малыша Свит Пи.
примитивную порнушку, Харри тоже глядел с отвращением, насколько я мог
видеть его из-за напряженного плеча Перси, а Брут залился смехом, и это
вывело Перси из борьбы на какое-то время.
скажет губернатор?
Перси.
вотвот расплакаться.
заставите. - Потом стал громко звать на помощь. Харри моргнул мне, я
ответил тем же. Если и был момент, когда все дело могло рухнуть, так
именно тогда. Но Брут так не считал. Он никогда не сомневался. Он зашел
за спину Перси, стал плечом к плечу с Харри, который все еще держал руки
Перси у него за спиной. Брут поднял руки и взялся за уши Перси.
чайниц в мире.
обложку комиксов, где Попай и Олив забавлялись в такой позе, о которой я
только слышал, но ни разу не пробовал. "О Попай!" - написано было в
шарике над головой Олив. "Оп-оп-оп-оп", - красовалось над головой Попая.
Он еще и трубку курил при этом.
говорят.
по ушам Перси и стал крутить их, словно ручки конфорок у плиты. Плиты,
которая готовит так, как ты хочешь. Перси жалобно вскрикнул от боли и
удивления - я бы многое отдал, чтобы этого не слышать. В его крике
звучали не только боль и удивление, в нем было понимание. Впервые за
свою жизнь Перси вдруг осознал, что ужасные вещи случаются не только с
другими людьми, у которых нет родственника-губернатора. Я хотел сказать
Бруту, чтобы он перестал, но, конечно же, не мог. Мы зашли слишком
далеко. Все, что я мог, это напомнить себе, что Перси провел Делакруа
через одному Богу известно какие муки просто потому, что Делакруа
посмеялся над ним. Однако это не утешало. Возможно потому, что я создан
иначе, чем Перси.
со слезами, уже бегущими по щекам. Перси вытянул руки перед собой, как
лунатик в кинокомедии. Я в мгновение ока надел на них рукава
смирительной рубашки и едва успел натянуть рубашку на плечи Перси, как
Брут отпустил его уши и схватил завязки на манжетах. Он обкрутил руки
Перси крест-накрест, так что они теперь были крепко прижаты к груди.
Харри тем временем застегнул застежки на спине и завязал завязки. После
того, как Перси сдался, вся операция заняла не более десяти секунд.
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Мурич Виктор
Каменистый Артем
Конан-Дойль Артур
Роллинс Джеймс