выдернуть. За Северьяном шайка идет. Кто с палкой, кто с саблей, а кто с
пистолетом тоже. Чисто в поход какой срядился.
Первым делом уставщика спрашивает:
- Кто худо робит?
Тот уж знает, что ладно про всех сказать нельзя, сам под плетку попадешь -
потаковщик-де. Вот и начинает уставщик вины выискивать. На ком по делу, на
ком - понасердке, а на ком и вовсе зря. Лишь бы от себя плетку отвести.
Наговорит так-то на людей, приказчик и примется лютовать. Сам, слышь-ко,
бил. Хлебом его не корми, любил над человеком погалиться. Такой уж характер
имел. Убойца, однем словом.
В Медну гору сперва все-таки не спущался. Без привычки-то под землей
страшно, хоть кому доведись. Главная причина - потемки, а свету не
прибавишь. Хоть сам владелец спустись, ту же бл¬ндочку дадут. Разбери,
горит она али так только вид дает. Ну, и мокреть тоже. И народ в горе вовсе
потерянный. Такому что жить, что умирать - все едино. Безнадежный народ,
самый для начальства беспокойный. И про то Северьян слыхал, что у Медной
горы своя Хозяйка есть. Не любит будто она, как под землей над человеком
измываются. Вот Северьян и побаивался. Потом насмелился. Со всей своей
шайкой в гору спустился. С той поры и пошло. Ровно еще злости в Северьяне
прибавилось. Раньше руднишных драли завсегда наверху, а теперь нову моду
придумали. Приказчик плетью и чем попало прямо в забое народ бьет. Да
каждый день в гору повадился, а распорядок у него один - как бы побольше
людям худа сделать. Который день много народу изобьет, в тот и веселее.
Расправит усы свои да и хрипит руднишному смотрителю:
- Ну-ко, старый хрыч, приготовь к подъему. Пообедать пора, намахался.
С неделю он так-то хозяевал в горе. Потом случай и вышел. Только сказал
руднишному смотрителю - готовь к подъему, - вдруг голос, да так звонко,
будто где-то совсем близко:
- Гляди, Северьянко, как бы подошвы деткам своим на помин не оставить!
Приказчик схватился:
- Кто сказал? - Повернулся на голос да и повалился, чуть ноги не переломал.
Они у него как прибитые стали. Едва от земли оторвал. А голос женский.
Сумление тут приказчика и взяло, а все-таки виду не оказывает. Будто ничего
не слыхал. Северьянова шайка тоже молчит, а видать - приуныла. Эти сразу
сметили - сама погрозилась.
Вот ладно. Перестал приказчик в гору лазать. Вздохнули маленько руднишные,
только ненадолго. Приказчику, вишь, стыдно: вдруг рабочие тот голос слышали
да теперь и посмеиваются про себя - струсил-де Северьян. А это ему хуже
ножа, как он завсегда похвалялся - никого не боюсь. Приходит он в
прокатную, а там кричат:
- Эй, подошвы береги! - Это у них присловье такое. Упредить, значит, кто
зазевался.
А приказчик свое думает:
"Надо мной смеются".
Шибко его тем словом укололо. Не стал и человека искать, который про
подошвы кричал. Даже никого на тот раз не избил, а стал посередке прокатной
да и говорит своей-то ораве:
- Что-то мы давненько в горе не были. Надо там за порядком доглядеть.
Спустились в гору. И такая на приказчика злость накатила, как еще не
бывало. Походя всех лупит. Все ему показать-то охота, что никого не боится.
И вот опять тот же голос:
- Другой раз, Северьянко, тебя упреждаю. Пожалей своих малолетков. Подошвы
им только оставишь!
Приказчик на голос повернулся и повалился, как и тот раз. Ноги от земли
оторвать не может. Глядит, а они чуть не на вершок в породу вдавились, хоть
каелкой обивай. Вырвал все ж таки, только сапоги спереди оскалились -
подошвы отстали. Притих приказчик, а как наверх поднялись, опять осмелел.
Спрашивает своих-то:
- Слыхали что? в шахте? Те говорят:
- Слыхали.
- Видели - как ноги у меня прилипли?
- Видели, - отвечают.
- Как думаете - что это?
Ну, те мнутся, понятно, потом один выискался и говорит:
- Не иначе, это Медной горы Хозяйка тебе знак подает. Грозится вроде, а чем
- непонятно.
- Так вот, - говорит Северьян, - слушайте, что я скажу. Завтра, как свет, в
гору приготовьтесь. Я им покажу, как меня пужать да бабенку в горе прятать.
Все штольни-забои облазаю, а бабенку ту поймаю и вот этой плеткой с пяти
раз дух из нее вышибу. Слышали?
И дома перед женой этак же похваляется. Та, женским делом, в слезы.
- Ох да ах, поберегся бы ты, Северьянушко! Хоть бы попа позвал, чтоб он
тебя оградил.
И верно, попа позвали. Тот попел, почитал, образок Северьяну на шею
повесил, пистолет водичкой покропил да и говорит:
- Не беспокойся, Северьян Кондратьич, а в случае чего - читай "Да
воскреснет бог".
На другой день на свету вся приказчикова шайка к спуску явилась. Помучнели
все, один приказчик гоголем похаживает. Грудь выставил, плечи поднял, и
глядят - сапоги на нем новешенькие, как зеркало блестят. А Северьян плеткой
по сапожкам похлопывает и говорит:
- Еще раз оборву подошвы, так покажу руднишному смотрителю, как грязь
разводить. Не погляжу, что он двадцать лет в горе служит, спущу и ему
шкуру. А вы первым делом старайтесь бабенку эту углядеть. Кто ее поймает,
тому пятьдесят рублей награда.
Спустились, значит, в гору и давай везде шнырять. Приказчик, как
обыкновенно, впереди, а орава за ним. Ну, в штольнях-то узко, они цепочкой
и растянулись, один за другим. Вдруг приказчик видит - впереди кто-то
маячит. Так себе легонько идет, бл¬ндочкой помахивает. На повороте видно
стало, что женщина. Приказчик заорал "стой!", а она будто и не слыхала.
Приказчик за ней бегом, а его верные слуги не шибко торопятся. Дрожь на их
нашла. Потому видят - неладно дело: сама это. А назад податься тоже не
смеют - Северьян до смерти забьет. Приказчик все вперед бежит, а догнать не
может. Лается, конечно, всяко, грозится, а она и не оглянется. Народу в той
штольне ни души.
Вдруг женщина повернулась, и сразу светло стало. Видит приказчик - перед
ним девица красоты неописанной, а брови у ней сошлись и глаза, как уголья.
- Ну, - говорит, - давай разочтемся, убойца! Я тебя упреждала: перестань, -
а ты что? Похвалялся меня плеткой с пяти раз забить? Теперь что скажешь?
А Северьян вгорячах кричит:
- Хуже сделаю. Эй, Ванька, Ефимка, хватай девку, волоки отсюда, стерву!
Это он своим-то слугам. Думает, тут они, близко, а сам чует - ноги у него
опять к земле прилипли.
Уж не своим голосом закричал:
- Эй, сюда!
А девица ему и говорит:
- Ты глотку-то не надрывай. Твоим слугам тут ходу нет. Их и в живых сейчас
многих не будет.