сразу вспомнил, что он офицер.
БЧ-2 линейного корабля.
Манцеве. "И этот тоже!" - с негодованием подумал он о Болдыреве.
командир дивизиона, так или иначе относилось к Манцеву, вернее, к приказу о
"мере поощрения".
начать дознание по факту существенного вреда, нанесенного мною эскадре. Так,
будучи командиром зенитного дивизиона линейного корабля, я" во исполнение
приказа командующего, мною неверно понятого, расшатал воинскую дисциплину
вверенного мне подразделения и значительно снизил уровень боеготовности
корабля.
смотрел неотрывно в какую-то точку на стене, за плечом Долгушина.
зенитного дивизиона линейного корабля "Новороссийск". Этот линкор в течение
двух лет держал у себя приз командующего за лучшие стрельбы по воздушным
целям. Как выяснилось весною, командир дивизиона вступил в сговор с
летчиками, и те по радиосигналу отцепляли якобы сбитую мишень. О том, что
такой сговор существует, знали многие офицеры эскадры, умеющие грамотно
судить о зенитных стрельбах. И они молчали, как молчал и я. Почему мы
молчали, об этом я хочу доложить командующему флотом лично.
офицерского состава бывший командир дивизиона разжалован! Его уже нет на
флоте!
артиллерийскую стрельбу главным калибром. Я не знаю, на каком орудии какой
башни это произошло, но осечка была. Мне неизвестен также способ, каким
фальсифицирован был отчет группы записи. Но осечка, которая могла
существенно повлиять на оценку стрельбы, была утаена, и крейсер вернулся в
базу со снарядом в канале ствола. В ночь на 3 декабря сего года, сразу же
после прихода в базу, крейсер затемнился, и вслед за ним затемнились все
корабли эскадры. Замечу, товарищ капитан 1 ранга, что извлечь заряд из
каморы 180-миллиметрового орудия легко и просто, но снаряд входит в нарезы
канала ствола обтюрирующим пояском, и его надо выбивать оттуда разрядником.
И он был выбит, и все дежурные офицеры кораблей слышали, как снаряд
выбивали, не услышать это невозможно. Я убежден, что заряд и снаряд были той
же ночью утоплены. Я хочу лично доложить командующему флотом о совершенном и
о том, почему молчали и молчат до сих пор дежурные и вахтенные службы
эскадры.
провел по взмокшему лбу. Враки или не враки? И где сам он, начальник
политотдела, был в ночь на 3 декабря? Вспомнил: на "Ушакове", в море, со
штабом эскадры, вместе с флагартом. Старый артиллерийский волк даже дома,
лежа под одеялом, услышал бы, как выбивают из ствола намертво вошедший туда
снаряд.
"Нахимове". - Не бей лежачего... Садись, покури. - И встревоженно следил за
тем, как опустившийся на стул Болдырев ищет в карманах спички. Нашел,
чиркнул, зажег, но горящую спичку так и не поднес к папиросе. Злорадное
удовольствие, какое-то дьявольское наслаждение было в глазах
капитан-лейтенанта, смотревшего на спичку, догоравшую в его пальцах. Он
наслаждался затуханием огня, добравшегося до кожи, и кончики пальцев,
дочерна обожженные уже, вобрали в себя огонь, и губы Болдырева сладострастно
как-то изогнулись.
За неделю до гибели точно так же забавлялся спичками, разжиганием огня,
устраивал пожарчики, находя всякий раз вполне резонные объяснения своим
огневым потехам. То ему надо уничтожить письма какой-то Ленки, изменившей
ему, то приплетал белиберду о сжигании секретных документов. И заживо
сгорел, катер вспыхнул факелом, прямое попадание снаряда.
человека!
госпиталь, предупредил. Тихо-тихо поднялся в кабинет. Болдырев сидел
неподвижно. Папироса торчала во рту, так и не зажженная.
удивления. В машине ему сделали укол, и его бросало в сон, и его выводила из
сна необходимость двигаться. Начальник госпиталя, вызванный Долгушиным,
поднял веки Болдырева, потом стал изучать его руки. Дежурный врач напряженно
ждал.
госпиталя. - Перешедшее в...
линкора. Сколько раз приказано было: выдавать теплое нижнее белье личному
составу открытых боевых постов.
легких.
служить и служить! На кораблях! И я не позволю вам марать его личное дело!
Все!
Вспомнил: папка! Папка Болдырева! Он забрал ее сюда, сам Болдырев забыл о
ней.
что-то артиллерийское, формуляры орудий, к примеру. Или просто вырезки из
газет.
Тьфу, пропасть! Зачем понадобилась Болдыреву эта мура?
каллиграфический почерк, совсем недавно он изучал личное дело лживого
борзописца, враля и негодяя, он читал автобиографию, он тогда еще поразился
четкости званцевского почерка...
негодуя. Сжечь, немедленно сжечь!
истлевая малозаметно. Огонь вгрызался в толщу бумаг, вороша их. Синее пламя
дрожало над некоторыми страницами, словно не решалось заглянуть внутрь.
Кочегар хотел длинной лопатой растащить непокорные бумаги, но Иван Данилович
отпихнул его. Завороженно смотрел он, как бушующее пламя врывается в
сердцевину папки и со свистом, уханьем пожирает буквы, строчки, страницы...
Вдруг сильный порыв воздуха разметал остатки, и папка сгинула. Иван
Данилович жадно закурил...
Болдырев... Что с ним и как его увидеть?
средней тяжести, терапевтическое отделение, палата восьмая, посещение по
средам и субботам с шестнадцати до восемнадцати, по воскресным дням с
одиннадцати...
узнал о каком-то приказе командующего эскадрой, но минер с "Беззаветного", в
Симферополе подсевший, помнил только "предупредить о неполном служебном
соответствии". В вокзальном буфете грелись офицеры, новенькие, еще не
обкатанные милютиными, трескучие и напыщенные. Ни одной знакомой морды, и на
том спасибо. Лейтенанты поскуливали, вышибленные из экипажа в семь утра, для
шика употребляли словечки из ПСП, детская погремушка еще не наскучила им.
Потом кто-то затянул: "А вот об одном фрунзаке рассказывали... Полез он к
одной девчонке в окно, на второй этаж, лестницу приставил, да ошибся окном
и..." Эпизод более чем годичной давности, кто знал о нем, кто помнить мог?
Неужели -наипреданнейший Василь Дрыглюк? Он, конечно. Это ему, вестовому,
командир батареи обязан сообщать, где ночует, чтоб тот мог найти его на
берегу - по тревоге на корабле или в базе. И много еще знал Василь Дрыглюк,
комендор того орудия, что в каземате над каютой No 61.
на всех стрельбах он спокоен, это уж от природы, и ни растерянности, ни
страха у него никогда не было. И сегодня не будет. Поглядывая на опустевшую
бухту, шел он по улице, смахивая со щек капли влаги, тяжелые снежинки падали
с неба медленно и величаво. Кафе-кондитерская еще не открылась, но Алла там,
внутри, гремела жестяными коробками, в которых ей подвозили пирожные.
двора, ожидая, когда выкрикнут их фамилии. И опять хорошо, все незнакомые.
Манцев слушал, смотрел. Люди ждали. Инженер-лейтенант, сидя на нижней
ступеньке крылечка, что-то высчитывал, водил движком логарифмической
линейки, писал, и когда задумывался, то вкладывал карандаш в зубы. У
скамейки капитан-лейтенант собрал вокруг себя любителей поэзии и без запинки
шпарил куски из юнкерских поэм Лермонтова. Отдельной группой стояли
Нортон Андрэ
Курылев Олег
Флинт Эрик
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк