признался, что уже не раз и не два просил у властей разрешить
полиция этого никогда не позволит.
увидел ее, и продолжала смотреть на Томаша. Сердце ее сжималось от укоров:
из-за нее он покинул Прагу. И даже здесь она не дает ему покоя, еще над
умирающим Карениным мучила его тайными подозрениями.
собственную любовь она считала чем-то, что исключает всякое сомнение, а его
любовь - простой снисходительностью.
Томаша великой любовью, она должна была бы остаться с ним за границей! Там
Томаш был бы счастлив, там перед ним открылась бы новая жизнь! А она уехала
и бросила его там! Правда, она была тогда убеждена, что делает это из
великодушия, не желая быть ему в тягость. Но не было ли это великодушие
просто-напросто уверткой? В действительности же она знала, что он вернется к
ней! Она увлекала его за собой все ниже и ниже, подобно вилам, что
заманивают сельчан в болота и топят там. Воспользовавшись минутой, когда у
него болел желудок, она вынудила у него обещание уехать вместе в деревню!
Какой коварной она умела быть! Она заманивала его за собой, словно вновь и
вновь хотела проверить, любит ли он ее, она заманивала его так долго, пока
он не оказался здесь: седой и усталый, с искореженными руками, которые уже
никогда не смогут держать скальпель.
границу их не выпустят. В Прагу нет возврата, никакой работы им там не
дадут. А перебраться в другую деревню - какой толк?
поверить, что он любит ее?
кузов, раздался шум мотора.
размышляла о том, что всю жизнь пользовалась своей слабостью во вред Томашу.
Мы все склонны считать силу виновником, а слабость - невинной жертвой. Но
Тереза сейчас понимает: в их жизни все было наоборот! И ее сны, словно зная
о единственной слабости этого сильного человека, выставляли перед ним
напоказ ее страдания, чтобы принудить его пасовать! Терезина слабость была
агрессивной и принуждала его постоянно капитулировать, пока наконец он
перестал быть сильным и превратился в зайчика на ее руках! Она непрерывно
думала о своем сне.
хотелось поправиться Томашу, доставить ему радость.
в дом вместе с председателем и необычайно бледным молодым крестьянином.
человек залпом выпил ее.
плече и выл от боли; никто не знал, чем помочь ему, и потому позвали Томаша,
который одним движением вправил руку в сустав.
сегодня чертовски хороша!
она и одета отлично. На вас еще никогда не было этого платья. Вы куда-то
собираетесь?
ум не придет ради меня расфуфыриться.
парень и сам долго смеялся.
мере... - он задумался, - по меньшей мере целый час!
парень Терезе. - Пан доктор, отпустили бы вы ее со мной танцевать?
танцевальной площадкой.
поскольку опрокинул в себя уже три рюмочки сливовицы, добавил: - А коли
Мефисто скучает, возьмем и его с собой! Привезем туда двух кабанчиков! Все
бабоньки обомлеют от страсти, как увидят эту парочку!
председатель, и все они сели в пикап Томаша. Томаш - за руль, возле него
Тереза, а мужчины расположились позади них, прихватив с собой початую
бутылку сливовицы. Уже за деревней председатель вспомнил, что они забыли про
Мефисто. Крикнул Томашу, чтобы вернулись.
успокоился.
никогда здесь не были. Они спустились по лестнице в полуподвальный этаж, где
был бар со стойкой, площадка для танцев и несколько столиков. Человек лет
шестидесяти играл на фортепьяно, и такого же возраста дама - на скрипке.
Играли сорокалетней давности шлягеры. На площадке танцевало пар пять.
тотчас пригласил танцевать Терезу.
заказать два номера.
пригласил танцевать председатель, а уж потом наконец она пошла с Томашем.
меня. Ради меня ты попал даже сюда. Так низко, что ниже уже и некуда.
все, тогда как я могу делать что угодно, мне это совершенно безразлично. Я
не потеряла абсолютно ничего. Ты же потерял все.
никакого призвания. И это огромное облегчение - обнаружить, что ты свободен,
что у тебя нет призвания.
которую она наблюдала сегодня после обеда: он чинил машину и казался таким
старым. Она достигла желанной цели: она же всегда мечтала, чтобы он был
старым. Снова вспомнился ей зайчик, которого она прижимала к лицу в своей
детской.
что ни один из них уже не сильнее другого.
Тереза склонила голову на его плечо. Точно так на его плече лежала ее
голова, когда они вместе были в самолете, уносившем их сквозь туман. Она
испытывала сейчас такое же удивительное счастье и такую же удивительную
грусть, как и тогда. Грусть означала: мы на последней остановке. Счастье
означало: мы вместе. Грусть была формой, счастье - содержанием. Счастье
наполняло пространство грусти.
один раз с молодым человеком, который был уже так пьян, что упал с ней на
танцевальной площадке.
вплотную кровати, у одной из них ночной столик с лампой, из-под абажура
которой выпорхнула спугнутая светом большая ночная бабочка и закружила по
комнате. Снизу чуть слышно доносились звуки фортепьяно и скрипки.