уже начал оживать.
в ее доме такого не водилось! - гора заскорузлой, использованной бумаги,
на которой она успела разглядеть какой-то незнакомый почерк, похожий на
клинопись, но присматриваться мало было приятного, главное - этой га-
достью завалено было эмалированное ведро - разыскали же на балконе! - в
котором она ставит на зиму капусту.
Только бумагу нельзя кидать, а то сразу все всплывает.
более благородного происхождения - кровавого (но лужа на чугунной крышке
все меркнет и меркнет). Двумя пальцами туда же ее, рубашку, в ведро. В
стиральной машине воют словно бы загубленные души. А может, так оно и
есть?
тылке из-под пива, а в самый низ была засунута диковинная книга в зеле-
ном мраморном переплете, оказавшаяся очень толстой тетрадью, из которой
почти все листы были выдраны. Когда она всовывала тетрадь в мусорное
ведро, наполняемое в шестой раз, растопырившиеся страницы выпихнули из
себя старинную коричневую фотографию на картоне: какое-то неизвестное
семейство, у некоторых членов которого были подрисованы глупые усы, а
позади была довольно умело пририсована большущая обезьяна, дружески об-
нявшая всех за плечи.
заглянула на оборот. Там оказалась загадочная надпись, сделанная, кажет-
ся, той же, промелькнувшей в ведре клинописью: "Чтобы воспарить, челове-
ку необходимы два крыла: жажда истины и жажда бессмертия". Надпись выз-
вала в ней определенное почтение, и она поставила фотографию в книжный
шкаф за стекло. Может, Андрюша знает, кто это (Аркаша не знал).
нет, нет - тыкал в себя пальцем и отчаянно крутил головой, бледный,
словно его пришли арестовывать. Хорошо, значит, всерьез решил порвать с
этими.
а Аркаша схватился за голову. Ох, не годится она в конспираторы... Она
почему-то думала, что Фирсов, опять насчет надбавок - это же для него
вопрос идеи: пока, мол, мы не научимся выдирать друг у друга куски из
горла, никакого прогресса не будет! А ведь пока система была всемогущей,
он казался единомышленником: как же, читал Солженицына и Синявского, хо-
тя и не читал Толстого...
каивающие знаки - в трубке звучал сладкий женский голос.
они его еще Кристмасом зовут, да-да, хи-хи, - и, убедившись, что ее
признали, немедленно перешла на фамильярно-доверительный тон: - Тебя
следователь уже вызывал?
руглившихся оцепенелых глаз. А она никак не могла понять, что ей втолко-
вывает ее бодрая подружка по увлекательному несчастью: все должны гово-
рить одно - вышел из дому в одиннадцать, воздухом подышать... а ходить
никто к нему не ходил, только из школы...
неприлично. Но, из последних сил вежливо попрощавшись, она поняла, что
случилось нечто настолько страшное, что истерикам здесь уже не место.
чего страшного... двести двадцать четвертая сюда не подходит... несли
маковые стебли - это не хранение наркотиков... будем говорить: нас ка-
кие-то парни заставили - и все... эх, черт, зачем мы той дорогой пошли,
я же говорил, там гэзэ ходит!.. Главное, подлецы, обещали замять, я им
все капэзэ подмел... Главное, в повестках не расписываться и телефон не
брать, они, бывает, отстают...
зэ", "капэзэ" - непонятных, но означающих Аркашину причастность к ужас-
ному миру, к которому, уж в чем, в чем не сомневалась, они не могли
иметь никакого касательства... Но сейчас она была нужна Аркаше - значит,
о слабости не могло быть и речи. На диване, подпертом отрезком собр.соч.
Л.Н.Толстого, она до рассвета ворочалась без сна, после двух таблеток,
сосредоточенно, по-деловому прислушиваясь, не слышно ли подкованных са-
пог на лестнице. Телефонный звонок разбудил ее не сразу - уши были уже
насквозь просверлены предыдущими звонками (голову хоть на веревочку на-
низывай), а телефон звонил и звонил с небывалой настырностью (в другой
комнате, вероятно, цепенел Аркаша).
Глотать ей удавалось, только каждый глоток отдавался нескончаемым эхом
под бескрайними сводами ее черепа (впервые в жизни почувствовала, что у
нее не голова, а череп).
спустилась за почтой и вздрогнула, извлекши из ящика ту самую страшную
повестку: явиться "по необходимости" к сотр-ку РОВД тов. К. Н. Жебрак.
Легонько придерживая повестку за уголок, чтобы это как-нибудь не переда-
лось тов. К. Н. Жебрак, она поднялась к себе, где Аркаша с расширившими-
ся глазами тоже кончиками пальцев принял у нее повестку, прочел, блед-
нея, а потом побежал сжигать ее на газовой плите.
сердце, чтобы не выскочило, она слушала звонок за звонком глаза в глаза
с Аркашей - оба бледные, с круглыми глазами... и вдруг она резко бросила
ему: "Я не умею прятаться!"
услышала - в ней пробудилась гордость.
- быстрый, но не развязный мужской голос. - Аркадия нет? А вы, извините,
кто ему будете? А вы не могли бы зайти ко мне в отделение? Да хоть сей-
час. Все, ладушки.
глаз, казался сложенным из кубиков, то выпуклых, то, каким-то незаметным
скачком, вогнутых - так и тянулось: выпукло-вогнуто, выпукло-вогнуто,
выпукло-вогнуто, вы...
охоты ждать своей очереди. Но люди ждали и даже препирались - они и в
очереди на расстрел будут препираться. Когда очередная жертва поднима-
лась с места, откидное сиденье, и подлинно, выстреливало вслед, так что
она каждый раз чуть не подпрыгивала.
раз она сидит здесь, у двери с табличкой "Ст. оперуполномоченный РОВД К.
Н. Жербак". Но блудливые глаза сами собой то и дело пытались что-нибудь
углядеть через дверь, открытую из-за духоты в крошечном кабинетике К. Н.
Жербака, выгороженном беленой фанерой из большой комнаты: лепнина на по-
толке перерезалась у самого ее истока.
что он восседает на подушках, как татарский хан. Сейчас перед ним сидел
хмурый Антон-Маркоман.
- Значит, ты твердо на зону решил поехать?
лезли.
тебя жалобы поступают, что ты своим мопетом людям спать не даешь. Я тебе
точно обещаю, останешься без мопета!
что они прольются. Однако за несколько секунд он справился с ними и сно-
ва превратился из испуганного мальчишки в неотесанного ощетинившегося
мужичка. И так ее резануло по сердцу: никто на всем свете не видит, что
это мальчишка... "Мопет" ему дороже жизни!
она почувствовала, что ей не только страшно, но и невыносимо стыдно пе-
ред этим человеком, занятым тяжелой, нервной работой (ему беспрестанно
звонили, входили с какими-то запросами, и он между делом всем отвечал, а
она знала, что от таких переключений уже через двадцать минут начинает
раскалываться голова). И на столе у него были разложены фотографии таких
рож, что даже вверх ногами упаси господи.
протоколы. - То, что они мне тут лапши навешали - я бы их мог расколоть
в два счета! - в его голосе прозвучала уязвленная профессиональная гор-
дость. - Но не хочется парню жизнь ломать. Но руки ему каждый день про-
веряйте. Вены. Возле локтей. И обязательно интересуйтесь, кто к нему за-
ходит.
слыхали мудрость?
какие-то ребята, но как будто приличные, вежливые...
передразнил он, очевидно проникаясь к ней сочувствием за ее глупость. -
А пластинки - они под музыку любят балдеть. В первую очередь - никаких
контактов с Брондуковым.