Чтение 51–й страницы книги ~Эра Милосердия~

действие, антракт. Вот те на! Мне показалось, что минули часы - столько
всякого напроисходило с нами,- а там только одно действие протанцевали.

Жеглов устроился на ручке кресла, в котором сидела Волокушина, и
голос у него был такой, будто они в парке на скамеечке про жизнь и про
чувства свои высокие беседуют.

- Светлана Петровна, вы мне глубоко симпатичны, только поэтому я веду
с вами эти занудные разговоры. Вы поймите, что проще всего мне было бы
отправить вас сейчас в тюрьму, а дней через двадцать ваше дело уже
кувыркалось бы в суде. Вы ведь не маленькая, сами понимаете, что с того
момента, как вас предал Ручечник, нам и доказывать нечего - задержали
вас в манто, пять свидетелей, "Встать, суд идет!".

Дальше как в песне: "И вот опять передо мной параша, вышка,
часовой..."

- Чего же вы от меня хотите? - спрашивала она, и все ее лицо
расплывалось, текло, слоилось от обильных слез. И все равно она была
ужасно красивая, может быть, даже сейчас, несчастная и заплаканная, она
была еще лучше.

- Чтобы вы сами себе помогли в суде, а путь для этого у вас только
один.

Абсолютно чистосердечным раскаянием, рассказом обо всем, что вас
связывало с позорным прошлым, вы расчистите себе дорогу к новой жизни...

В общем-то Жеглов объяснял правильно, но меня удивляло, что он все
это проповедует больно уж красиво, в таких возвышенных тонах, и я никак
не мог сообразить, то ли у него на это есть расчет какой-то, то ли
просто не может удержаться, чтобы не погарцевать маленько перед очень
привлекательной женщиной, пускай хоть и воровкой.

- Я расскажу обо всех... обо всех...- Она явно не решалась выговорить
"кражах" и все подыскивала какое-нибудь подходящее, не такое ужасное
слово.- Обо всех случаях, когда мы брали... чужое...

- Верю! - вскочил с ручки кресла Жеглов.- Верю, что вы многое поняли
и сможете пройти через этот отрезок вашей жизни, как через ужасный сон.
Но для начала у меня к вам вопрос - я хочу еще раз проверить вашу
искренность.

- Пожалуйста, спрашивайте!

- Вы ведь не единожды вместе с Ручечником встречали Фокса? Когда это
было последний раз?

- Мне кажется, это было дня три назад. Или четыре.

- Где?

- В коммерческом ресторане "Савой".

- Фокс был один?

- Нет, с Аней...

- Кто назначал встречу в "Савое"? Ручников? Или Фокс?

- Фокс. Я это точно знаю. Ручников говорил с ним по телефону.

- А кто кому звонил?

- Фокс ко мне домой позвонил, и я слышала, что Ручников его спросил:
"Где встретимся?"

- А сколько раз вы видели Фокса?

Она пожала плечами:

- Точно я не помню, но, наверное, раз пять... Они ведь с Петром вроде
дружков.

Жеглов наклонился к ней вплотную и спросил задушевно:

- Светлана Петровна, а может быть, делишки у них есть общие?

- Нет-нет, я уверена, что Ручников ни с кем никаких дел не имеет. Он
мне всегда говорил, что у него специальность ювелирная и компаний ему не
надо...

- А Аня, она всегда с Фоксом бывает?

Я смотрел на Жеглова - очень хорошо он допрашивал, в его вопросах не
было угловатой протокольной жесткости, он давил ее очень мягко,
настырно, словно любознательный сосед-сплетник в домашнем разговоре за
стаканом чая, и сыпались вопросы безостановочно, вроде бессистемно, но
таким образом, что она сосредоточиться не успевала.

- Аня? - переспросила Волокушина.- Кажется, всегда. Она ему жена. Или
полюбовница, точно уж не могу сказать.

- А где живут они?

Волокушина руки прижала к груди:

- Честное слово, не знаю!

- Она блатная? - быстро и жестко спросил Жеглов.

- Нет, она похожа на приличную женщину...- удивилась Волокушина, и я
видел, что Жеглов усмехнулся уголком рта: по тону Волокушиной было
очевидно, что она и себя считает безусловно приличной женщиной.

- Они при вас разговаривали о своих делах? - поинтересовался Жеглов.

- Ну как-то так, между прочим. Они вообще о своих делах мало
говорили. Но и от нас вроде бы не таились...

- Понятно...- протянул Жеглов.- Понятно... А чем Аня занимается?

- По-моему, она на железной дороге работает.

- На железной дороге? - Жеглов вцепился в нее бульдогом.- Кем?
Стрелочницей?

Проводницей? Кочегаром?

- Нет, что вы! Она как-то говорила - я не придала этому значения,-
про вагон-ресторан. Может быть, она официанткой работает? Или на
кухне?..

- На кухне, на кухне, на кухне...- быстро повторял Жеглов, потом
поднял на меня взгляд, через голову Волокушиной спросил: - Володя,
смекаешь?

- Продукты с базы и магазина,- кивнул я.

- Это ведь Эльдорадо, Клондайк, золотые россыпи - через
вагон-ресторан пропустить такую тьму продовольствия - покачал головой
Жеглов, потом поднял тяжелый взгляд на Волокушину и сказал очень
внушительно: - А теперь вспоминайте, Светлана Петровна, очень
старательно, изо всех сил припоминайте - от этого, может быть, вся ваша
судьба зависит... Как они связывались - Ручников с Фоксом?

В глазах у Волокушиной была затравленность насмерть перепуганного
животного.

Жеглов, с его плавными движениями, мягкими жестами, вкрадчивым
голосом, приковывал к себе ее внимание, как удав, и, если бы из дырки в
полу вдруг вылетел Змей Горыныч, наверное, он не привел бы ее в такой
ужас.

- Ручников звонил пару раз к Ане по телефону,- срывающимся голосом
говорила Волокушина.- Но обычно Фокс сам звонил ко мне домой...

- Так, хорошо,- мотнул головой Жеглов.- Давайте, давайте
припоминайте: о чем говорил Ручников с Аней по телефону?

- Я не уверена, но мне кажется, что он с ней и не разговаривал...

- А как же?

- Он говорил, один раз я это точно слышала: "Передайте Ане, что
звонил Ручников".- И я видел, что Жеглов добился от нее искренности, она
сейчас наверняка говорила правду.

- И что, Аня перезванивала вам после этого? - Жеглов стоял около нее,
и я все ждал, когда он поставит свой хромовый сапожок на перекладину ее
стула, но он удержался, а может, это было излишним - он уже достиг с ней
контакта.

- Нет, после этого звонил Фокс; мне кажется, что Аня никогда к нам не
звонила...

- Прекрасно, прекрасно, очень хорошо,- бормотал себе под нос Жеглов,
потом быстро спросил: - Как выглядит Фокс? Внешность, во что одевается?

Волокушина, припоминая внешность Фокса, задумалась, а Жеглов подошел
ко мне и шепнул:

- Отвези Ручечника на Петровку и выколоти из него телефон Ани. Чтобы
телефон был во что бы то ни стало! Крути его как хочешь, но расколи -
душа из него вон!

"Фердинанд" сразу верни за нами...

Я задержался в дверях, потому что услышал слова Волокушиной:

- ...Всегда ходит в военной формэ без погон, но форма дорогая, как у
старших офицеров. И на кителе у него орден Отечественной войны. И две
нашивки за тяжелые ранения...

Это меня почему-то очень разозлило и даже как то обидело - тварь
такая, носит ворованный орден! Я и мысли не допускал, что у него могут
быть свои награды.

Бандит, тыловая сволочь, крыса...

И весь свой заряд злости на Фокса я разрядил в Ручечника. Он сидел с
очень гордым и обиженным видом на задней скамейке в нашем автобусе и
выстукивал за зубариках какую-то грустную мелодию. Копырин кивнул на
него головой:

- Талант у личности пропадает, мог им кормиться заместо воровства.

А Тараскин не очень к случаю вспомнил особо понравившееся место из
"Без вины виноватых":

- Им, бросающим своих детей, все до лампочки...

Я подошел к Ручечнику и негромко сказал:

- Встать!

Он сердито и удивленно посмотрел на меня и, покрываясь красными
пятнами досады и озлобления, крикнул:

- Ты тут не командовай! Найду на вас, псов проклятых, управу!

- Фоксу, что ли, на меня пожалуешься? - спросил я его серьезно и
дернул за ворот красивого серого макинтоша: - Встать, я тебе сказал!

Он, видимо, сообразил, что у меня рука не легче, чем у дружка его
Фокса, и проворно вскочил, злобно бубня себе что-то под нос. Я сказал
Копырину:

- Давай на Петровку.- И стал быстро обыскивать Ручечника. В кармане у
него нашел большой шелковый платок и велел Тараскину свернуть его
кульком. Все остальное из карманов складывал в этот узелок. А себе