Чтение 51–й страницы книги ~Охота Бешеного~

Оператор открыл глаза.

— Где я? — спросил он слабым голосом.

— У своих, братишка, у своих, — успокоил его Савелий.

— Родненькие… — прошептал оператор. — А где Люда?

— Погибла, — хмуро ответил Михаил.

— Господи… А парень из Питера?

— Тоже.

— Господи… А где мы?

— Недалеко от Хасавъюрта. Не помнишь?

— Я помню только, как ехали… вот с ним… — Он едва заметно кивнул на Михаила. — Значит, Люда правду сказала, что ты наш?

— Правду.

Тут оператор заметил в руках у Трегубенкова поляроид.

— Хотели последний снимок для родных сделать?

Трегубенков отвел глаза.

— Тебя как зовут? — спросил Савелий.

— Никита. Цыплаков моя фамилия.

— Так вот, Никита, скажу тебе честно: мы хотели снять ваши тела, чтобы предъявить доказательства тому, кто заказал ваше убийство. Тогда мы сможем отомстить за всех.

— Подкачал я, значит… — попытался пошутить Никита.

— Ты не возражаешь, если мы тебя измажем кровью? А ты постарайся изобразить мертвого.

— Мне для этого больших усилий не потребуется… А что потом со мной будет?

— В Москву как-нибудь переправим.

— Может, с собой возьмете?

— Это может спутать нам все планы, — признался Савелий.

— Понял. А кто гримировать меня будет?

— Вот что: не надо тебя гримировать. Скажем, что двоих кокнули, а один сам умер по дороге, — сказал Савелий, вспомнив слова Михаила о том, что Удди нарочно вел машину по ухабам, — это придаст правдоподобия.

Сделав снимки, ребята вырыли две отдельные могилы для своих и одну большую — для чеченцев. Похоронив тела, вернулись в дом.

— Ну что, ребята, — сказал Савелий, — операция продолжается. Однако, думаю, надо внести кое-какие коррективы. Я уверен, что для завершения операции достаточно одной группы — той, которая уже вошла в контакт с противником.

— Ты хочешь сказать, что вы можете обойтись без прикрытия? — нахмурился Воронов.

— Стопроцентно уверен. Более — того, считаю, что вторая группа только помешает. Мы убрали двух приближенных Мушмакаева, поэтому время сокращается до минимума. В любой момент он может хватиться своих людей, поднять тревогу и скрыться. Ищи тогда ветра в поле! Здесь, в Дагестане, вы еще могли прикрывать нас, а в Чечне будете только зря рисковать.

— И что ты предлагаешь? — спросил Воронов, насторожившись: он понял, куда клонит Савелий.

— Вы берете с собой Никиту, садитесь в «жигули». Машина местная, Трегубенков говорит по-чеченски, так что осложнений быть не должно. И вы возвращаетесь в Москву.

— Я возражаю, — сказал Воронов. — А как же вы без нас?

— Во-первых, нас меньше, во-вторых, у нас есть Михаил. — Савелий положил руку Воронову на плечо. — Не волнуйся, Андрюша, все будет хоккей…

— Как говаривал ваш боцман, большой его любитель, — с грустной усмешкой закончил Воронов. — Ноет у меня здесь почему-то… — Он потер ладонью левую половину груди.

— Думаешь, мне легко с вами расставаться? Но ты же понимаешь, что дело важнее!

— Понимаю. А то оставил бы я тебя, как же! Ладно, что вам оставить?

— Оружие мы возьмем свое, один спецфонарь нужен, приборы ночного видения, спутниковый телефон…

— И мои ножи, — добавил Денис.

— И самое меткое оружие на свете — «Денисовы ножи»! — усмехнулся Савелий.

Они с Вороновым крепко обнялись.

— Счастливой тебе охоты, братишка, — прошептал ему на ухо Андрей.

— Живи долго!

XII. ЗАХВАТ МУШМАКАЕВА

Савелий, Матросов, Кораблев и Гадаев, попрощавшись с ребятами, проводили их и снова собрались в доме.

— Вот мы и остались одни, без поддержки, — со вздохом заметил Савелий.

— Да, грустно как-то, — согласился Матросов.

— Ничего, мы все сделали правильно.

— Да я не об этом. Просто мы как-то прикипели друг к другу. Стали словно родные братья.

— Очень точно ты сказал, Саша. — Савелий подошел к нему и крепко пожал ему руку. — Очень точно. Мы действительно братья. Миша, — обратился он к Гадаеву, — когда нужно выехать, чтобы ты попал к Мушмакаеву ночью?

— В принципе, можно и сейчас. Смотря как ехать. А почему я должен приехать ночью?

— Чтобы мы могли схорониться до поры без особых осложнений.

— Так вы едете со мной? — обрадовался Михаил.

— Да, мне кажется, это значительно ускорит нашу с Мушмакаевым встречу, а значит, уменьшит риск, что он хватится своих исчезнувших приятелей быстрее, чем нам хотелось бы.

— Правильно. Могу я кое о чем спросить? — Казалось, Михаила что-то смущает.

— Конечно, спрашивай. — Савелий был чуть удивлен.

— Может, оттого, что я уехал с базы раньше всех и потому кое-чего не знаю, меня сильно беспокоит один момент… — Он в упор посмотрел на Савелия. — Ты действительно хочешь убрать Мушмакаева?

— Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что это цель нашей операции,

— недовольно ответил Савелий, стараясь не встречаться с Михаилом взглядом.

— Командир, ты чего-то не договариваешь, — нахмурился Матросов. — Скажи, что не можешь говорить, и мы поймем, — добавил он, предоставляя Савелию возможность уйти от ответа. — Сам же сказал, что у нас не должно быть друг от друга тайн.

Несколько минут Савелий молчал, переводя взгляд с одного на другого: он прекрасно понимал, что от его ответа многое зависит. Если солгать — исчезнет доверие, но и правду говорить было трудно. Трудно, потому что он и сам пока не разобрался в себе. А сказать, что выполнить приказ он не может, поскольку сомневается в его целесообразности, было бы, по крайней мере, глупо, по-детски как-то. Поэтому Савелий принял единственно правильное для себя решение: поговорить начистоту, поделиться с ребятами своими сомнениями.

— Мы все с вами знаем, какая мразь этот Мушмакаев. За свои преступления он давно заслужил смертную казнь. Причем, показательную, такую, к какой призывают сами чеченцы. Суд Шариата! Приговор огласить публично и публично казнить. Забить камнями! И коль скоро нынешние правители Чечни ратуют за суд Шариата, то их самих нужно судить и казнить перед всем народом.

— Это вряд ли получится, — с сомнением заметил Михаил. — Для многих чеченцев Мушмакаев — символ освобождения страны от «русских оккупантов». Народу так заорали мозги, что многие просто не понимают, где правда, а где ложь. И для них Мушмакаев — национальный герой.

— Вот! — воскликнул Савелий и вскочил. — Правду! Именно правду должны узнать не только чеченцы, но и русские, весь мир, наконец! Узнать, чтобы во всем разобраться!

Савелий вспомнил кассету, которую смотрел перед отъездом в Чечню: министр МВД России Куликов с горечью говорил о том, что средства массовой информации охотно предоставляют возможность высказываться людям вроде Мушмакаева, вместо того, чтобы рассказать, как чеченские бандиты насилуют детей.

— Правду узнать — это хорошо, только не забывай о религии, — сказал Михаил. — Ислам — страшное оружие в руках нынешней правящей верхушки в Чечне. И они прикрываются этой религией.

— И все равно людям надо помочь прозреть.

— А что ты предлагаешь? — с усмешкой спросил Денис. — Выйти на улицы Чечни и рассказывать всем прохожим, какие подонки ими управляют?

— Верно по мысли, но примитивно по исполнению, — поморщился Савелий. — Когда мы готовились к операции, все было четко и ясно: есть враг, который наносит вред всем — и чеченскому народу, и русскому. И есть задание убрать его, стереть с лица земли. Однако сейчас мы владеем кое-какой информацией, которая перевернула, по крайней мере, в моих мозгах, отношение к этому заданию. И мне кажется, уничтожить в таких обстоятельствах Мушмакаева — это подыграть тем, кто увяз с ним по самое «не могу», а значит, точно так же замарать свои руки в крови.

— А если эта информация ложная? — выразил сомнение Матросов. — Кто может дать гарантию, что это все не подстроено специально? Ты, командир, можешь?

— Такой гарантии не даст никто.

— Я и говорю… — задумчиво продолжал Матросов, но Савелий перебил его:

— Узнать правду можно только в том случае, если негодяи предстанут перед судом.

— Ты веришь в справедливость суда? — удивленно спросил Михаил. Он единственный из присутствующих знал о прошлом Говоркова, о том, что Савелий был невинно осужден и целый год отбывал в колонии строгого режима.

Савелий бросил на него предостерегающий взгляд.

— Верю или не верю, в данном случае не имеет значения, — сказал он. — По крайней мере, если суд состоится, всегда есть шанс, что люди смогут узнать наконец правду.