Чтение 51–й страницы книги ~Крейсер "Улисс"~

задача стала почти невыполнимой: канадки на зенитчиках замерзли, и, когда
их вытаскивали, ткань трещала и рвалась как бумага. Людей поспешно тащили
вниз, в проход возле камбуза и оставляли там в буквальном смысле
оттаивать. То было адским мучением, но иного способа спасти их от скорой и
верной смерти в обледенелых орудийных гнездах не было.
Остальные бомбардировщики, отвалив вправо, постепенно набирали высоту. Со
всех сторон их окружали белые пушистые облачка разрывов, но самолеты,
словно заколдованные, продолжали идти дальше. Вот они уже исчезли в
облаках, поворачивая на юго-восток, чтобы лечь на обратный курс. "Странно,
- подумал Вэллери, - ведь следовало ожидать, что, использовав момент
внезапности, машины общими усилиями обрушатся на подбитый "Улисс". Ведь до
сих пор экипажам "кондоров" храбрости было не занимать..." Но он не стал
ломать голову, занятый более неотложными делами. А их было немало.
Вся кормовая часть крейсера была охвачена огнем. Правда, горело лишь на
палубе и в кубрике, но опасность угрожала всему кораблю: внизу находились
орудийные погреба третьей и четвертой башен. Десятки матросов из аварийных
партий, спотыкаясь и падая на обледенелую раскачивающуюся палубу, уже
бежали на ют, на ходу разматывая пожарные рукава. Смерзшиеся кольца
рукавов, бывало, неожиданно распрямлялись от напора воды и сбивали людей с
ног. Некоторые тащили под мышкой или на плече огромные красные
огнетушители. Один несчастный - то был матрос первого класса Ферри,
оставивший лазарет, несмотря на строгий запрет, - пробегая по левому борту
мимо разбитой корабельной лавки, поскользнулся и ударился грудью о третью
башню. В этом месте поручни были срезаны оторвавшимся от фюзеляжа левым
крылом "кондора". Ферри, отчаянно цепляясь руками и ногами за гладкую
ледяную палубу, сломанной рукой ухватился за уцелевшую стойку, но не
удержался и соскользнул за борт. Пронзительный, полный ужаса вопль
заглушил на секунду рев пламени и тут же смолк: вода сомкнулась над
головой моряка. А внизу находились винты.
Первыми принялись за дело те, кто был оснащен огнетушителями, как и
полагается при тушении горящего бензина, - вода лишь повредила бы делу,
увеличила бы площадь пожара, разбрызгав во все стороны горящую жидкость, а
бензин, который легче воды и с нею не смешивается, продолжал бы пылать с
прежней силой. Но проку от огнетушителей было мало, и не столько потому,
что у некоторых из них замерзли выпускные клапаны, сколько от того, что
из-за страшной жары невозможно было приблизиться к пожару. Между тем
тетрахлорметановые огнетушители размером поменьше, которые предназначались
для тушения электропроводки, оказались вовсе непригодны. Эти огнетушители
никогда прежде не использовались; матросы "Улисса" знали лишь, что
содержащаяся в них жидкость выводит самые застарелые пятна на одежде.
Можно внушить матросу-радисту, что напряжение в две тысячи вольт
смертельно; можно объяснить артиллеристу, что приносить спички в орудийный
погреб - безумие; можно втолковать торпедисту, что небрежное обращение с
гремучей ртутью - сумасшествие, но попробуйте кому-нибудь из них
втолковать, что отлить из огнетушителя несколько капель жидкости -
преступное легкомыслие... Несмотря на регулярные проверки, большинство
огнетушителей оказались заполненными наполовину, а некоторые и вовсе
пустыми.
От пожарных рукавов проку было не многим больше. К магистрали правого
борта подсоединили два шланга, открыли краны, но шланги повисли
безжизненно. Магистраль правого борта, по которой подавалась забортная
вода, замерзла - явление, обычное для систем пресной воды, - но ведь тут
текла морская вода! Третий рукав был присоединен к магистрали левого
борта, но кран оказалось невозможно отвернуть. Когда же по нему принялись
колотить молотками и ломами, кран сломался у основания: ведь при особо
низких температурах молекулярная структура металлов претерпевает
изменения, и сопротивление на разрыв становится ничтожным. Хлынувшая под
мощным напором вода до нитки промочила всех, кто находился поблизости.
Спайсер, буфетчик покойного адмирала, бледный, с печальными глазами,
жалкое подобие прежнего шустрого паренька, - отшвырнул прочь кувалду и
зарыдал от гнева и досады. Удалось открыть другой кран левобортной
системы, но, прежде чем вода наполнила плоский смерзшийся рукав, прошла
целая вечность.
Постепенно пожар на верхней палубе сник - не столько благодаря усилиям
моряков, тушивших его, сколько из-за того, что, кроме бензина, который
сгорел, горючего материала оставалось немного. После этого, протащив
брандспойты и огнетушители в огромные рваные пробоины, стали заливать
пламя, бушевавшее в кубриках. Между тем среди раскаленных докрасна
дымящихся обломков, заваливших кормовую палубу, пробирались два моряка,
облаченные в асбестовые костюмы. Одним из них был лейтенант Николлс,
другим - старший телеграфист Браун, специалист по спасательным работам.
Первым появился Браун. С трудом расчищая себе дорогу, он добрался до двери
в четвертую башню. Те, кто находился в проходах по левому и правому борту,
наблюдали, как он привязывает тяжелую дверь, которая гулко хлопала в такт
качке. Потом увидели, как он вошел внутрь. Меньше чем через десять секунд
Браун снова появился в дверях. Опустившись на колени, в поисках опоры он
судорожно цеплялся за комингс. Все тело его извивалось в конвульсиях, его
рвало прямо в кислородную маску.
При виде этого зрелища Николлс не стал тратить времени на осмотр четвертой
башни и обугленных трупов в обгоревшем фюзеляже "кондора". Торопливо
вскарабкавшись по крутым ступенькам скобтрапа на площадку третьей башни и
обойдя ее с задней стороны, он попытался открыть дверь. Но сделать это ему
не удалось: задрайки не то прихватило морозом, не то перекосило взрывом.
Джонни огляделся вокруг в поисках какого-нибудь рычага, но, завидев Дойла,
отступил в сторону. Худощавый бородатый моряк - дымящаяся канадка,
сосредоточенное выражение лица - приближался, держа в руках кувалду. После
нескольких сильных и метких ударов (внутри гулкой башни грохот, должно
быть, невыносим, подумал Николлс) дверь подалась. Дойл привязал ее, чтобы
она не качалась, и шагнул в сторону, пропуская лейтенанта.
Николлс влез внутрь башни. Что им теперь за дело до нашей суеты, с горечью
подумал молодой офицер. Все до единого в башне были мертвы. Старший
унтер-офицер Ивенс сидел, выпрямившись на своем сиденье, - он и после
смерти, казалось, оставался таким же твердым и решительным, каким был в
жизни. Рядом с ним лежал Фостер - смелый, вспыльчивый капитан морской
пехоты. Смерть застала его врасплох. Остальные сидели или лежали, находясь
на своих боевых постах, с первого взгляда совершенно невредимые. Лишь кое
у кого из уголка рта или из уха сбегала струйка крови. На морозе кровь уже
застыла: пламя, бушевавшее на палубе, относило ветром к корме, и оно не
касалось брони орудийной башни. Удар, очевидно, был страшен, смерть -
мгновенна. Сделав усилие, Николлс наклонился над убитым телефонистом,
осторожно снял с него наушники и микрофон и вызвал мостик.
Трубку снял сам командир. Выслушав донесение, он повернулся к Тэрнеру. У
него был вид старого, придавленного несчастьем человека.
- Лейтенант Николлс докладывал, - произнес Вэллери. Несмотря на усилие
казаться спокойным, ужас и боль застыли в каждой морщине его худого,
изможденного лица. - Четвертая башня разбита. В живых не осталось никого.
Третья башня с виду цела, но все, кто находился внутри, погибли. По словам
лейтенанта, причина гибели - удар взрывной волны. Пожар в кормовом кубрике
до сих пор не погашен... Ну, в чем дело, дружище?
- Докладывают из орудийного погреба четвертой башни, сэр, - неуверенно
проговорил матрос. - Артиллерийского офицера просят к аппарату.
- Скажите, что его нет, - коротко ответил Вэллери. - У нас нет времени...
- Умолкнув на полуслове, он резко вскинул глаза на связного. - Вы сказали,
погреб четвертой башни? Дайте-ка мне трубку.
Взяв телефонную трубку, он откинул назад капюшон канадки.
- Орудийный погреб? У аппарата командир корабля. В чем дело?.. Что, что?..
Отвечай же, приятель, я ничего не слышу... Вот дьявольщина! - Вэллери
круто повернулся к старшему торпедному электрику, находившемуся на
мостике. - Попрошу переключить телефон на усилитель, а то ни черта не
слышно... Ага, теперь совсем другое дело.
Динамик над штурманской рубкой ожил. Он звучал как-то хрипло, гортанно,
вдвойне неразборчиво из-за сильного шотландского акцента говорившего.
- А теперь слышите? - прогудело в динамике.
- Слышу, - гулко отозвался голос самого Вэллери, усиленный
громкоговорителем. - Это Мак-Куэйтер, не так ли?
- Так точно, сэр. Неужто узнали? - В голосе юного матроса прозвучало
откровенное изумление. Несмотря на усталость и подавленное состояние,
Вэллери не смог удержаться от улыбки.
- Это сейчас не имеет значения, Мак-Куэйтер. Кто там у вас за старшего,
Гардинер?
- Так точно, сэр. Он самый.
- Попросите его к телефону, хорошо?
- Не могу, сэр. Убит он.
- Убит! - недоверчиво воскликнул Вэллери. - Вы сказали, он убит,
Мак-Куэйтер?
- Ну да. И не только он. - Голос юноши звучал почти сердито, но ухо
Вэляери уловило едва заметную дрожь. - Меня самого шарахнуло, но теперь со
мной все в порядке.
Вэллери подождал, когда у юноши прекратится приступ хриплого, надрывного
кашля.
- Но... но что же произошло?
- Почем я знаю?.. Виноват, не могу знать, сэр. Грохот страшный раздался, а
потом... Что потом было, хоть убей, не помню... У Гардинера весь рот в
крови.
- Сколько... сколько вас там осталось?
- Баркер, Уильямсон и я еще. Только мы одни. Никого больше.
- Ну и... Как они себя чувствуют, Мак-Куэйтер?
- Оии в порядке. Вот только Баркер считает, что ему каюк. Очень уж он
плох. У него, похоже, чердак поехал.
- Что, что?