Чтение 51–й страницы книги ~Пароль не нужен~

выкрикивает Меркулов текст, написанный для него Ванюшиным, - что никакая
иная правда нас не тревожит, кроме правды народной. Мужику будет нарезана
земля, торговцу отдана лавка, а предприниматель позовет рабочего на завод,
уважительно обращаясь к нему по имени и отчеству, как к брату и другу. Для
того чтобы поскорей спасти страну от большевистских оборотней, нам
осталось не так уж много сделать! Я говорю вам - вперед, на Читу! Я говорю
вам - на Хабаровск! Я зову вас к победе! Я вижу вас победителями! Ура!

Победное "ура" несется над каре в сухом, морозном воздухе.

Ванюшин внимательно смотрит в лица солдат и замечает то, чего не
видит, а может быть, и не хочет видеть Меркулов, возвышающийся на трибуне
возле сухого, аскетичного Молчанова, одетого в солдатскую форму, сшитую из
английского тонкого сукна - по-наполеоновски.

Ванюшин видит, как солдаты посмеиваются, подмигивают, подталкивают
друг друга локтями. А глотку все равно дерут: черт его знает, а вдруг
возьмет министр да отвалит за бравый прием еще по стакашке водочки. Чего ж
не поорать-то?

ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ

_____________________________________________________________________

Председатель комитета поздоровался с Исаевым весьма сухо, усадил его
в кресло и, сокрушенно покачав головой, сказал:

- Какая все-таки гнусность вышла. Вместо героической корреспонденции
Ванюшина с фронта - эта гадость о здешних проститутках. Кто вас подвел?
Давайте решать, что делать. По-моему, это граничит с злоумышлением.

- Господин цензор, тогда лучше заранее казните меня.

- О чем вы?

- Это я поставил материал в номер.

- Вы?!

Исаев молча кивнул и мило улыбнулся.

- Зачем?

- А тираж? Газету раскупили за двадцать минут, такой материал публика
читает взахлёб. Согласитесь: что может быть приятнее, чем прочесть о
бесчестье других?

- Вы с ума сошли! - тихо сказал цензор.

- Не надо таких трагичных интонаций. Когда я работал в пресс-группе
Колчака, мы не боялись печатать правду. И потом - почему красные говорят
беспощадную правду о своих трудностях и поражениях, а мы обязаны молчать?

- При чем здесь красные? Меня они меньше всего интересуют!

В кабинет без стука вошел Гиацинтов. Он дружески обнялся с Исаевым,
пожал руку цензору, упал в кресло, забросил ногу на ногу и спросил;

- Он вас давно пытает, наш доблестный страж государственной тайны? Не
обижайтесь, Макс. В общем, он прав. В эти дни можно было бы обойтись без
разоблачений. Меня интересует, кто это вставил в номер?

- Я.

- Ну, перестаньте, старина, это не так смешно, как вам кажется.
Красные наверняка сейчас передают содержание статьи в Москву.

- Зачем им это?

- Позлобствовать, похихикать над нашими горестями.

- Досадно, конечно, но статью поставил в номер я.

- В обход цензуры?

- Когда я верстаю номер, то думаю о газете, а не о цензуре.

- Кто писал статью?

- Черт его знает.

- Где текст?

- Валяется в редакции.

- У кого?

- По-видимому, у метранпажа.

- Метранпаж у нас. Он клянется, что подлинника в типографии никто не
видел после набора.

- А, ерунда какая...

- Вы видели, как набирали этот материал?

- Да.

- На чем он был написан?

- На листочках.

- Я понимаю, что не на веточках. Какие были листочки? Большие,
маленькие, чистые, в линеечку?

- Кажется, чистые.

- Понятно. А через кого этот материал попал к вам?

- Он лежал у меня на столе.

- Вам его принесли?

- Нет, просто я обнаружил этот материал на столе.

- Когда это было?

- Вчера,

- Утром?

- Да.

- Кто дежурил в редакции?

- Не знаю, полковник.

- Сторожиха утверждает, что никого в редакции из посторонних не было
ни ночью, ни утром, кроме девицы у вас, в девять ровно.

- Старая сплетница, - улыбнулся Исаев. - Уволю.

- Правильно поступите. Так кто эта девица?

- Полковник, вы вольны казнить меня, - сказал Исаев шутливо и
протянул на стол обе руки, - можете заковать меня в кандалы.

- Когда казнят, Макс, то в кандалы не заковывают.

- Обидно.

- У вас была Сашенька Гаврилина - не иначе...

- Уж не следите ли вы за нами? Нет?

- Угадали.

- Это ужасно. На правах доброго знакомого спасите меня от вас!

- Как вас спасешь, если вы глупости делаете?

- Какие?

- Будто не знаете?

- Клянусь вам.

- У вас глазок острый, вы все знаете, Макс.

- Можно подумать, что я женщина, а вы меня обольщаете. Такие
комплименты...

- Макс, вы с Ченом давно знакомы?

- Чен? Это который?

- Он играл на бирже.

- Такой гладенький, прилизанный?! Полукореец, полукиргиз?

- Именно.

- У него блестящий мех на шапке?

- Да, да.

- Знал. А в чем дело?

- Откуда вы его знали?

- Доставал кое-что для меня. Раза два крепко надул.

- В чем?

- Один раз с бегами. Дал дрянной подвод на темную лошадку и взял за
это сто иен, а потом обещал старояпонскую живопись на фарфоре, а вместо
этого всучил корейскую дребедень.

- Темный он человек?

- По-моему, обычный спекулянт.

- А как лучше подступиться к Чену? Мягко или поддать?

- Я плохой советчик в вопросах сыска и дознания, Кирилл Николаевич.

Цензор, все время разговора листавший какие-то бумаги у себя на
столе, поднялся и сказал, ни на кого не глядя:

- Цензурный комитет строго предупреждает вас, господин Исаев. В дни
наших величайших побед задача журналиста российского - не чернить
имеющиеся, к сожалению, в нашей жизни определенные недостатки, но
поднимать на щит героизм доблестного русского воинства, которое под
великими знаменами демократии, свободы и православия несет освобождение
нашему народу-страдальцу, задавленному красным террором. Вы облагаетесь, в
силу того, что это первый случай в вашей газете, штрафом в размере тысячи
рублей.

- Этот вопрос мы решим в суде, - сухо ответил Исаев и, откланявшись,
вышел.

Гиацинтов, посмотрев ему вслед, задумчиво сказал:

- Какой очаровательный человек, не так ли?

- Да, очень мил. Море обаяния.

- Ну, прощайте.

- Всего хорошего, господин полковник.

ПОЛТАВСКАЯ, 3. КОНТРРАЗВЕДКА

_____________________________________________________________________

Гиацинтов ходил вокруг поседевшего, избитого Чена. В углу сидел врач
в белом халате, с саквояжем на коленях, раскладывая на столике шприцы,
ампулы, скальпели.

- Сейчас мы, - сказал Гиацинтов, - впрыснем вам прекрасный японский
препарат, который парализует вашу волю. И вы помимо своей воли расскажете
все, что меня будет интересовать.

Чен посмотрел на врача, который доставал шприц, потом медленно
перевел взгляд на Гиацинтова. Движения Чена были медленны, глаза запали и
были окружены черными тенями. Руки его бессильно лежали на коленях.

- Вы разве не наслышаны об этих новшествах в работе наших японских