ведущий Саша короткостриженный, прошагавший десятилетия от первых кавээнов
через а ну-ка девушек прямо в восьмидесятые.
ребята. Питер уже прибрали, в Москве подавляют последние очаги
сопротивления... - Мишка тронул нос с горбинкой, - наш брат оттуда почти
не уезжал, значитца мозговой центр имеется, опять-таки, родина бывшего
генсека - неприкосновенная зона, выходит, по совокупности обстоятельств,
родился новый Чикаго - центр силы неправедной на одной шестой суши.
Юрмалу. Межсезонье - роскошь, а не время. Куда нос ни сунь, все рады.
Полупустые кабаки, пивные, опять же не шалманы, вполне чистые, приличные
заведения, даже не курят. Истребуешь себе кувшин, рыбку, курицу копченую,
сыр, палочками поструганный, ни ора, ни, упаси Бог, мордобития,
чинно-благородно, душа оттаивает, распускается и на разговор тянет.
Кликнешь официанта, засветишь допчирик, слушать будет, хоть сутки голоси.
Народ-подносилы дошлый, в курсах всех дел, и те признавались, есть на
побережье свои костоломы-выжималы, да все известны, и чтоб шибко - не
лютуют, в межсезонье у местных отдых, а вот летом нагрянут боевики из
Днепропетровска, тут держись, шмон наведут и... укатили. Рэкет, он чаще
гастрольный. Ра-а-аз! Набег из чужого града, потрошение жертвы и...
свалили, ищи ветра в поле. Те, кто живут в одном городе - и охотнички, и
дичь - осторожнее, лишний раз поостерегуться кровушку пускать,
предпочитают переговорами обойтись или примутся пугать, постепенно, тут
главное методичность, чтоб объект не дремал, всегда чуял: о нем не забыли,
пекутся, каждый шаг контролируют. Опека изо дня в день ох, как досаждает,
еще какие орешки трескаются, будто колуном шваркнули.
непосредственно; северяне, из тех, что засветились, решившись на встречу с
ней, понимают, что Фердуевой прознать их схроны - работа не тяжелая; за
неделю доложат все про всех, где кооперативная квартира любовницы, а где в
коммуналке доживает старушка-мать. По ремизовской правде выходило, что
если ее начнут жать всерьез, то силами иногородними, хлопотами налетчиков
с югов.
синими глазами, красиво очерченным ртом и задорной манерой встряхивать
копной густых золотистых волос. Шурф предположил, что эту даму-зазнобу
усадил кто-то из устроителей, вон их сколько шныряет, молодцов с орлиным
взором, будто вырезанных с журнальной картинки и оживленных чудесным
образом. Мишка прижал к себе локоть, похоже, встревожился, не слишком ли
единолично завладел подлокотником? Тихонько осведомился:
бессловесности. Выяснилось, соседка Шурфа - мисс Кривой Рог, городище
почти миллионный, да вот припозднилась к отборочным просмотрам и выпала из
состязания. Тараторила без умолку. Красотки из загранки наших
переигрывают. Факт. У наших ни тряпок, ни тренажу, любительщина, вчера
репетицию заделали - слезы, даже обрадовалась, что опоздала, позориться
кому охота? Мисс Кривой Рог повернулась к Шурфу и широко улыбнулась.
Значитца, наделит мужика не просто рогами, а непременно кривыми,
особенными, а вообще не без приятности, с этакой провинциальной
открытостью, неиспорченностью, еще без набора обделенных блеском
приобщенности и штурмующих столицу. Болтали свободно. Шурф хохотал,
обсуждали конкурсанток, особенно разрез по бедру сингапурок. Знойные дивы,
не поспоришь, зрелище редкостное для нашего брата, вроде, посреди поля
одуванчиков - две орхидеи.
жизни, вспыхивают бенгальским огнем на минуту - почитай, на год-другой - и
в безвестность, а гонор-то тянется шлейфом, мол, мне причитается за черты
неземные, а красоты уж пропиты, процелованы, прокурены до капли, одни
воспоминания.
предложенное покровительство - штука обоюдоострая: с одной стороны покой и
охранение, с другой сявочность, отлучение от первых ролей, величественное,
сытное, но шестерение. Беда. Видела не раз, как вчера еще незыблемый
авторитет сегодня вдруг пошатнулся, и признаков не виделось, никто вроде
не рыл, а враз побежали трещины по монолиту, и всем глаза бьет: не
сегодня-завтра твердыня рассыплется в прах. Существовали способы
укрепления: например, акция устрашения - покарать, побить, подрезать
крылья - однако с рапирными выпадами требуется осторожность, как бы не
нарваться на клинок соперников или, того хуже, не ткнуть в пустоту и
упасть, разбив нос, или, ненароком не порешить своего, а то и себя задеть,
и такое случалось. Фердуева искоса глянула на Шурфа и Ремиза. Зенки
растопырили, поедом жрут баб в купальниках, неуемные мужики; сколько раз
убеждалась, вроде сыт любовью по горло, всю ночь прокуролесили, а только
на улицу выбрался, уже шныряет глазами, скрытно так, гад, надеясь, что
концы упрятал и никому не видны греховные замашки. Несовершенство мужской
природы давно уже не занимало Фердуеву, данность и только.
Саша-ведущий верещал в микрофон: девяносто, шестьдесят, девяносто...
девяносто, шестьдесят три, девяносто... восемьдесят семь, шестьдесят три,
девяносто два... грудь, талия, бедра. Перечисление цифр успокаивало
Фердуеву: ее три обмера тоже дай Бог, да и вообще, выскочи она сейчас на
сцену, да в купальнике, переполох поднимется, Господи! Улыбнулась,
толкнула Шурфа локтем.
девицу, как на пустое место, вновь вернулась к размышлениям о
предупредительной акции. Посеять ужас, сотворить лютое и через трепачей -
языкатого товара пруд-пруди - запустить слушок по стольному граду.
сосредоточиться, плетет про криворожскую косметичку, мол, ушлянка, бабок
загребла лом, изготовив чудо-крем ото всех кожных напастей лица, продавала
баночку стограммовую за стольник, как-то напилась целительница, клиентку
нелегкая понесла в ванную, а там пол-ванной кремом наполнено, по стенкам
пустые баночки из-под майонеза, тертые яблоки в миске и самый дешевый
одеколон для запаха...
дюжину, шестнадцать продолжали скачку. Спустились вниз, в бар. Шурф
поволок мисс Кривой Рог, девица, когда встала, оказалась на пол-головы
выше Шурфа. Мишка сглотнул, а деваться некуда, так и прошествовали:
Фердуева, Ремиз и Шурф с золотоволосым прутиком. Жучила-бармен разливал
коньяк для своих, а народ случайный уверял, что смешивает только коктейли.
коньяк чистоганом, кому коктейль вота виз капля лимона. Вов, организуй
компании коньяченского.
ветчиной, притащил четыре коньяка. Девушка Шурфа глянула на цветы
Фердуевой, и Мишку сорвало с мягкого кресла, через минуту протянул
несостоявшейся мисс Очарование цветы не хуже фердуевских. Нина Пантелеевна
отпила коньяк, откинулась на мягкую спинку, заложила ногу на ногу, высоко
задрав юбку: колени крепкие, белые, неудержимо обольстительные, могла б
претендовать на первое место в конкурсе мисс Колено.
раскланивались, шептали приветствия, жали руку, расцветали восторгами.
Мишка млел: обожал пребывать в броском окружении, как вот сейчас, две
лучшие женщины, Ремиз - первый человек в отеле, и Мишка Шурф в центре
событий. Многих с двойным дном примечал Мишка вокруг, пусть усвоят, как
приближен к Фердуевой, как славно живут, вкалывают само-собой, но и
веселятся, не надрывно, в удовольствие, с пониманием тонкостей
расслабления.
развернул башку, подобно орудийной башне крейсера, в упор уставился на
хозяйку. Неудачно складывалось: Мишка с Помрежем друг друга терпеть не
могли; Мишка не прощал Помрежу высшее образование и знаменитых дружков из
режиссеров. Васька не прощал Шурфу воровство у простых людей, всегда орал,
что последнюю косточку с мясом у матери-одиночки норовит вырвать; другое
дело Помреж - обирает исключительно жирных карасей с деньгой, вроде
санитарствует в жестоком мире нечистых на руку. Скандалить Помреж и Шурф
устремлялись с полоборота. Фердуева поморщилась, ожидая стычки и прилюдной
ругани.
увлеченного обработкой мисс Кривой Рог. Васька приметил врага, сообразил
вмиг, что свара нежелательна и отвалил, успев поразить Фердуеву синяками
под глазами и трагически поджатыми губами. Видок хуже некуда, а тоже
шляется, гонит чертей простбта по мутным потокам.
наклонился в приветствии:
будто с лагерных нар при сигнале поверки. Успела заметить, что призыв не
ускользнул от взгляда Чорка, бархатные глаза мужчины приволокло тайной,
вполне очевидной Фердуевой и лишний раз подтверждающей, что ее расчеты на
совращение Чорка построены не на песке.
пырнуть замечанием, а то и выгнать из класса, не объясняя причин,
преподаватель-Чорк, значитца, в дурном расположении духа.
пятерку.