оказалось слишком лаконичным даже для всезнающего и всепомнящего гнорра.
особенно тщательно. Рыбы стали черными, как смоль, и сплошь покрылись яркими
оранжевыми пятнами, словно саламандры.
Кальта Лозоходца. У Лагхи едва заметно дернулся уголок рта. Он снова не
ошибся...
окс Цамму, Первого Кормчего Великого Княжества Варан.
рощу, где предавались своему пчелиному счастью горцы, яростно и беспощадно.
Молнии, гром, жестокий холодный дождь...
того, что ему просто надоело спать. Но он ошибся.
значит, ему оставалось лишь подпоясаться мечом, накинуть перевязь с
метательными кинжалами, выскочить на порог... и распахнуть ногой дверь Куха.
спокойным. В самом деле, что тут может быть? Ну какой-то горец разошелся и
бьет свою провинившуюся жену, а она орет, как резаный поросенок. Или кто-то
спьяну выпал из своего "гнезда".
деревянную палицу. "Трубка для стреляния" тоже была при нем. Он выдержал
долгую паузу и нарочито громко сказал:
удостовериться в проницательности Куха. Ибо завеса дождя приоткрылась и
буквально подле порога "гостиницы" появились двое исчадий Серого Холма.
Костерукие питомцы липового офицера Свода Равновесия Багида Вакка. Ныне
покойного, если, правда, его тоже по-быстренькому не "переделали" и не
пустили воевать.
стоял ближе. И попал, хотя сам остался безоружен.
вперед.
криками. Среди них можно было разобрать обычный в таких случаях женский
вереск, тяжелую мужскую ругань, стариковские проклятия, боевой клич
сориентировавшихся в обстановке воинов и... храп Хены. Эгин отметил про
себя, что проснулся как раз вовремя.
из стороны в сторону разбитой палицей Куха мордой. Эгин отсек ему пятипалую
руку-таран, а затем и голову.
не товарища, то коллеги. И, сочтя сердце Эгина недостойным своего утреннего
меню блюдом, полез на ближайший кедр, где по наблюдениям Эгина селились
четверо молчаливых горцев.
придавал свежие силы. Это наблюдение расстроило Эгина, ведь он по наивности
надеялся, что горцы в своих "гнездах" недосягаемы для нежити и смогут
успешно обороняться, не спускаясь на землю. Что ж, значит досягаемы. Эгин
запустил в спину с протрясающей скоростью продвигающемуся вверх костерукому
два метательных кинжала, но был вынужден с сожалением констатировать, что
врага это потревожило весьма условно. Он остановился, придерживаясь за ствол
одной рукой, а второй неспешно вырвал кинжалы из спины. Что ж, значит горцам
придется самим продемонстрировать, зачем им три меча вместо одного.
указывающий в сторону большого очага, который был в деревне Детей Большой
Пчелы служил центральным храмом.
грязь по колено, когда вода, льющаяся с небес сплошным, непрекращающимся
потоком, застилает твой взор, а впереди неизвестность, чреватая самыми что
ни на есть отвратительными последствиями -- это очень, очень не легко.
было назвать бегом.
добивал приконченного рабом костерукого и следил за тем, как другой лезет
вверх по кедровому стволу, не страшась кинжальных укусов в спину, Кух успел
совершить разведку боем.
десяти шагах от первого, под кустом, и по самодовольной улыбке Куха Эгин
понял, что это его рук дело. Интересно как ему удалась эта нешутейная
расправа, ведь оружия, кроме "трубки для стреляния", при Кухе вроде бы не
имелось, а отравленные иглы ну совершенно никакого вреда не могли причинить
мертвым, переделанным людям.
Так он превратиться в воина быстрее, чем я покажу ему первую стойку с
мечом", -- подумал Эгин, отмечая про себя, что Кух продвигается вперед с
быстротой и ловкостью, которая ему, Эгину, и не снилась. По крайней мере,
ранним утром, со сна. И, что самое любопытное, с ловкостью, которая за самим
Кухом ранее на наблюдалась. Казалось, что за то время, пока Эгин делает одно
движение, Кух успевает совершить пять.
бесстрастно добавил: -- Много мужчин убито, много женщин убито.
всматриваясь в серую стену дождя.
днем, -- буркнул Кух, как бы между делом срывая с тела мертвого горца, почти
утонувшего в коричневой глине, два из трех мечей.
деятельность Куха прошла мимо него. Иначе он обязательно задал бы себе
тривиальный вопрос. А зачем, спрашивается, Куху мечи, с которыми он не умеет
обращаться?
Эгин и Кух включились тотчас же на правах подкрепления. Десяток костеруких
против двух десятков горцев. Плюс аррум Опоры Вещей.
дерева на дерево, истребляя всех, кто еще не сообразил, что происходит", --
подумал Эгин, вонзая меч в спину одному из костеруких, умудрившемуся уложить
трех горцев. Так он его, конечно, не убьет, но на время обездвижит. И
отчего-то подумал о Хене. Надо же, уцелев в Кедровой Усадьбе и совершив
нелегкое путешествие горными тропами, она, не ровен час, погибнет между
ветвей какого-нибудь дерева. Хотя, с другой стороны, погибнет царицей, а не
женой скупого и ограниченного землевладельца Круста Гутулана.
спину носком сапога. Перевернул, чтобы было удобней отрезать голову, ибо это
показало себя самым эффективным способом борьбы с этой напастью. Грязная
чешуйчатая морда костерукого глянула на Эгина пустыми глазницами и тут его,
едва ли не впервые за последний год, разобрала жестокая брезгливая тошнота,
на смену которой тут же явилось крайнее, необоримое омерзение. Было отчего.
Ведь на него глядел Есмар. Одна рука, рука Есмара, была сжата в кулак, а
другая -- ороговев и растопырив пальцы -- тянулась к груди новой жертвы, то
есть Эгина. Бывшего друга и начальника. Есмар шевелил серыми губами, а его
черные десны обнажались в недобром оскале. Как будто Есмар пытался
улыбнуться. То есть не Есмар вовсе, а то, что раньше было телом Есмара, а
теперь стало телом бойца Серого Холма. Ему и имени-то нового, наверное, не
удосужились дать.
оставалось времени, ибо один из костеруких, перебив как мух двух вертких
горцев, пытавшихся тяпнуть его своими короткими мечами, уже метил в спину
самого Эгина.
и, прикрыв глаза, отрубил тому переделанному созданию с темным огнем в
потухших глазницах, что раньше звалось Есмаром, усохшую, в черных струпьях
запекшейся крови, голову.
резко развернулся к приближающемуся со спины костерукому, чьи черты, к
счастью, не напоминали Эгину никого из знакомых. Меч, рассекая надвое пелену
дождя, очертил вокруг Эгина малиновый круг.