прочертил в мягкой сырой земле знак вопроса. Контур вышел четким и ясным.
человеку, уютно примостившемуся под теплым боком Сюзанны, наконец пришел
сон, видений он не принес, однако не был ни крепким, ни глубоким. До
четырех утра, пока стрелок не растолкал его, Эдди слушал нескончаемый
посвист ветра, мчащего над равниной внизу, и юноше чудилось, будто и он
уносится вместе с ветром, летит в ночной вышине прочь от забот и тревог;
меж тем Древняя Звезда и Праматерь безмятежно плывут над ним, расцвечивая
его щеки морозными узорами.
прояснилось, его охватило нетерпение.
Сюзанну за талию, поднял и посадил в кресло.
мерцала впереди. Еще через час, когда небо на востоке окрасил первый свет
зари, вдалеке возник ритмичный стук.
и бьется оно в том городе, куда мы идем".
заполонили безликие белесые тучи; солнце подернулось легкой дымкой, а
потом и вовсе исчезло за облачной завесой. До вертикально поставленных
камней, тускло отблескивавших в ровном рассеянном свете, подобно клыкам
поверженного чудовища, оставалось менее пяти миль.
входом в кинотеатр на углу Бруклин- и Марки-авеню обтрепанное полотнище. -
ДВА КЛАССИЧЕСКИХ ВЕСТЕРНА СЕРДЖИО ЛЕОНЕ! "ЗА ПРИГОРШНЮ ДОЛЛАРОВ" ПЛЮС
"ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, ЗЛОЙ"! ВСЕ СЕАНСЫ - 99 ЦЕНТОВ!"
читала одну из тех бульварных газетенок, которые так любила миссис Шоу.
Рядом гремел транзистор - "Лед Зеп". Слева от кассы, в последней уцелевшей
витрине, висела афиша с Клинтом Иствудом.
миг задержался, засмотревшись на афишу за грязным треснутым стеклом. На
Иствуде было мексиканское серапе. В зубах зажата сигара. Один край серапе
Иствуд перекинул через плечо, чтобы освободить револьвер. Глаза у Иствуда
были бледно-голубые, выцветшие. Глаза снайпера.
глаза почти такие же".
старой афиши - не Роланду, другому. - Допустил, чтобы я погиб. Что будет в
этот раз?
вздрогнул. - Ты как, будешь стоять и сам с собой общаться или все-таки
зайдешь?
его ощущение, что он ВСПОМИНАЕТ ЕЩЕ НЕ СЛУЧИВШЕЕСЯ, но тщетно. Ничего
особенного в Марки-авеню не было: накаленная солнцем улица, вдоль которой
выстроились многоэтажки из сероватого песчаника (похожие, с точки зрения
Джейка, на тюремные блоки); нестройно гомонящая стайка молодых мамаш
толкает коляски, разбившись на парочки - и больше ни души. Май выдался не
по-весеннему жаркий - чересчур жаркий для пеших хождений.
голос взвизгнул: "А ну, _о_т_д_а_й_!"
в виду его.
восемнадцать, другому - намного меньше... лет двенадцать-тринадцать. При
виде второго мальчика сердце Джейка закрутило в груди что-то вроде мертвой
петли: вместо коротких штанов в полоску на парнишке были зеленые
вельветовые брюки, но желтая футболка осталась та же, а под мышкой он нес
старый, побитый баскетбольный мяч. Хотя паренек стоял к Джейку спиной,
Джейк понял, что нашел мальчика из своего вчерашнего сна.
Девчонка пыталась выхватить свою газету у старшего из ребят, с виду уже
почти взрослого дяди. Похититель - на нем были джинсы и черная футболка с
закатанными рукавами - держал газету над головой и радостно скалился:
С_в_о_л_о_ч_ь_!
Он с ухмылочкой помахал газетой - так, чтобы белокурая кассирша лишь самую
чуть-чуть не могла до нее дотянуться - и Джейка вдруг осенило. Эти двое
вместе возвращались с занятий (хотя вряд ли учились в одной школе, если он
правильно определил разницу в возрасте), и тот, что постарше, завернул к
кассе, притворившись, будто хочет сказать блондиночке что-то интересное.
Потом он просунул руку в щель под окошком и - цап! - стащил газету.
Такие физиономии бывают у тех, кто считает верхом веселья облить кошке
хвост бензином или скормить голодной собаке хлебный катыш с рыболовным
крючком в середке. У тех, кто сидит в классе на камчатке и дергает
девчонок за бретельки лифчиков, а когда кто-нибудь, наконец, пожалуется,
изумляется, прикинувшись дурачком: "Кто, я?" В школе "Пайпер" ребят
подобного склада было немного, но они были; Джейк полагал, что горстка
таких удальцов отыщется в любой школе. Пайперовские одевались получше, но
лица были те же. В старину о мальчишке с таким лицом, вероятно, сказали бы
"висельник".
черных штанах свернул в трубку, но ухватить ее не успела; в последний
момент парень отдернул руку и шлепнул Мэриэнн газетой по макушке, точно
собаку, напустившую лужу на ковер. На глазах у Мэриэнн показались слезы -
главным образом, полагал Джейк, от унижения. Она страшно покраснела - хоть
спички от щек зажигай - и заорала:
посмотришь!
Джейка.
схватила ее, дернула к себе, и даже со своего места, с расстояния в
тридцать футов, Джейк услышал треск рвущейся бумаги.
г_о_в_н_о_!
пошутить нельзя! И потом, ну, порвалась твоя газета, так ведь всего в
одном месте, Гос-споди помилуй, читать-то можно. Выше нос, чего скисла?
несмешную хохму пихали на два шага дальше, чем нужно... а потом, когда
кто-нибудь орал на них, оскорблялись: их, мол, не так поняли. И всегда это
было "а чего, чего?", и "шуток, что ль, не понимаешь?", и "выше нос, чего
скисла?"
стороне, на кой тебе сдался этот урод?"
Джейк получил ответ на свой вопрос. Черты лица у старшего из ребят были
крупнее, тяжелее, щеки нещадно изрыты угрями, но в остальном сходство
оказывалось разительным. Мальчики были братьями.