четыре секунды? Самому Виктору не удавалось сделать это быстрее чем за
тридцать секунд! А я... ну, а мне остается только завидовать.
самый сильный, я не самый ловкий. Всю жизнь, даже когда я был мальчишкой
твоего возраста и надрывался в угольной шахте, я хотел быть хоть в
чем-нибудь особенным. Если слишком долго работать на дне угольного
колодца, то мечтаешь стать птицей. Может быть, у меня так и сохранилась
эта мечта, потому что иногда я хочу, чтобы мои ноги превратились в крылья.
Понимаешь? - Он продолжил, не дожидаясь, отзовется ли Михаил. - Я часто
хожу сюда летом, но только по ночам. Я не хочу, чтобы машинист меня
увидел. Я становлюсь быстрее, но только ноги у меня так и не научились
летать. - Он показал жестом вдоль рельсов в сторону дальнего восточного
туннеля. - Я рассчитываю однажды, в одну из ночей, обогнать поезд. Я начну
отсюда как человек, и до того, как поезд достигнет другого туннеля, я хочу
пересечь пути перед паровозом как волк.
поскорее найти какую-нибудь еду для стаи, иначе придется искать ее всю
ночь.
следом. Не далее полуверсты от того места, где Никита начал гнаться за
поездом, они нашли сбитого кролика, лежавшего на рельсах. Он был еще
свежим, его глаза вылезли из орбит, как будто все еще загипнотизированные
светящимся желтым шаром чудовища, прошедшего над ним. Кролик был мелкой
находкой, но все же это была еда. Никита подцепил его за уши и так и
понес, помахивая им как поломанной куклой, когда они продолжали поиск.
сдерживал звериное рычание, подступившее к горлу. С каждым днем он все
более соответствовал стае. Превращение поджидало его как стоявший в
сумраке друг. Все, что ему нужно было сделать, это дотянуться до него,
обнять, потому что он был близко и горел нетерпением. Но он не знал, как
держать все это под контролем. Он не имел ни малейшего представления, как
ему волевым усилием сменить облик, сделать то, что умели другие.
Управлялось ли все это сознанием или происходило как во сне? При этом он
боялся потерять последнюю каплю человеческого; полная смена облика привела
бы его туда, куда он не осмеливался попасть. Но нет, все еще нет...
конце концов, он скорее все же был мальчиком, а не волком.
Никитой у железнодорожных путей. Однажды в начале августа они нашли
страдавшего маленького олененка, две ножки которому отрезало колесами
поезда. Никита наклонился и поглядел в посеребрившиеся от боли глаза
олененка, и Михаил смотрел, как он протянул свои нежные руки, чтобы
погладить животное по спине. Никита тихо наговаривал что-то олененку,
пытаясь его успокоить, а потом положил руки ему на голову и резким сильным
движением крутанул ее. Олененок обмяк - свернутая шея положила конец всем
его страданиям. И в этом, сказал Никита, была не жестокость, а милосердие.
к туннелю, а ночью у него скрипели тормоза и от колес взметались искры.
Михаил сидел под откосом, под прикрытием сосен, и смотрел, как Никита
мчался вдоль путей, тело у него скручивалось, пытаясь сохранять ровность
бега, когда совершалось превращение. Каждый раз казалось, что его ноги -
это привязанные к земле крылья, на которых ему никак не удавалось
взлететь. Никита становился все резвее, но так и не стал достаточно
резвым; поезд неизменно обгонял его и обдавал напоследок дымом, когда,
гремя, въезжал в туннель.
Минску, красный фонарь колыхался на последнем вагоне, как розовая ухмылка.
Никита, с опущенной головой и поникшими плечами, плелся назад, к месту,
где оставил одежду, и Михаил смотрел, как его тело теряло блестящую черную
шерсть. Никита, опять в человечьем облике, оделся и вдохнул горький запах
дыма, как будто нюхал пот свирепого и уважаемого врага.
в лед. Деревья трещали от мороза, лужи превратились в белые ледышки, а
небеса редко просвечивали сквозь низкие тучи и мглу. Иногда солнце не
показывалось многие дни, и весь мир состоял из снежного моря и черных
безлистых деревьев. Даже вороны, эти чернофрачные дипломаты, мерзли, сидя
на ветках, или пытались пробиться к солнцу на обмерзающих крыльях. Только
белые зайцы суетились в тишине опустевшего леса, но когда из Сибири мели
вьюги, даже зайцы дрожали в своих норах.
вместе, едва дыша, вокруг костра из сосновых сучьев. Образование Михаила,
однако, продолжалось; Виктор был жестким наставником, и когда он и мальчик
жались друг к другу, Михаил декламировал Шекспира, сочинения Данте,
штудировал математические теоремы и европейскую историю.
хвороста. Виктор велел им держаться поближе к белому дворцу и не терять
друг друга из виду. Опускалась мгла, затрудняя видение, но поддерживать
огонь было необходимо. Прошло с полчаса, пока в логово не вернулся Никита,
двигаясь, как оцепеневший придурок, его брови и волосы посеребрил иней. Он
внес охапку веток, которая свалилась к его ногам, а он продолжал идти в
круг, освещаемый огнем. Глаза у него были круглыми, изумленными. Виктор
встал и спросил:
саженях. Они шли переговариваясь, стараясь согреть друг друга словами. И
вдруг, совершенно неожиданно, Поля просто не ответила. Не было слышно ни
крика о помощи, ни борьбы в полумраке. Только что Поля была тут, и вот...
яркие пятна крови, менее чем в сорока саженях от снежных куполов дворца.
Одежда Поли была неподалеку, тоже испятнанная кровью. На земле лежало
несколько веточек, похожих на обглоданные кости. Отпечатки ног Поли
заканчивались там, где следы лап берсеркера выходили из терновой чащи.
Далее шла борозда от тела, которое волокли через холмик в густые заросли.
Они нашли что-то от внутренностей Поли, буро-красных, как синяки, на
снегу. Следы берсеркера и борозды от волочившегося тела Поли шли дальше
через лес. Виктор, Франко и Никита сбросили свои одежды и, дрожа, сменили
облик в наступавшей темноте. Три волка, серый, светло-бурый и черный,
запрыгали по сугробам по следу берсеркера. В версте к востоку они нашли
руку Поли, голубую, как мрамор, застрявшую между двух камней. Она была
вырвана из плеча. Они пришли к скалистому месту, где ветер начисто сдувал
с иззубренных глыб и снег, и запахи; там следы берсеркера заканчивались,
так же как и следы от трупа Поли.
которые уводили их все дальше и дальше от белого дворца. Один раз Франко
показалось, что он увидел огромную рыжую фигуру, стоявшую на выступавшей
над ними скале, но падавший снег на несколько секунд затуманил обзор, а
когда он снова смог ясно видеть, фигура исчезла. Никита на стыке ветров
уловил запах Поли, острый летний аромат сена, и они пробежали еще с
полверсты к северу, прежде чем обнаружили на дне расщелины ее голову.
Череп был размозжен, мозг выскоблен.
пропадали на камнях. Края ущелья были изрыты пещерами и спуск здесь был
весьма коварным, но спуститься было можно. Любая из этих пещер могла быть
логовом берсеркера. Но если это было не так, Виктор, Никита и Франко
рисковали свернуть себе шеи ни за что, ни про что. Снег пошел гуще, в
воздухе было предвестие крепкой серой пурги. Виктор высказал свое мнение
фырканьем и кивком головы, и они повернули назад, в долгое путешествие
домой.
закончил, Никита отошел в сторону и одиноко уселся в углу. Он грыз кабанью
кость и смотрел на пустую подстилку, где прежде лежала Поля, глаза его
горели холодным блеском.
шумел Франко, в то время как за стенами ревела пурга. - Мы не можем просто
сидеть тут, как... как...
прутик и смотрел, как тот горит.
сад, теперь не стало Поли! Он не уймется, пока не убьет нас всех!
корточках. - И берсеркер тоже не выйдет из своего логова.
чуть не наступил на Михаила. - Если бы я только мог вонзить свои когти в
его проклятую глотку, я бы...
На руках Ренаты выступила русая шерсть, пальцы стали загибаться в лапы с
Корнев Павел
Василенко Иван
Панов Вадим
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Суворов Виктор