и не вспомнил потом, забыл ли он послушаться, или с этого и начался его
бунт. Бродяга опять заговорил, не отрывая глаз от пришельца. Тот перевел и
отступил в сторону. Уизер и Фрост поползли к кровати. Бродяга сунул им
грязную мохнатую руку. Они ее поцеловали. Он приказал что-то еще. Уизер
стал возражать (все по-латыни), указывая на Фроста. Слова, поспешно
исправлявшиеся на "с вашего разрешения", звучали так часто, что и Марк их
понял. Но бродяга был непреклонен; Уизер и Фрост покинули комнату.
воздух. Он катался по кровати, бранился, но Марк не слушал его, ибо
пришелец теперь обернулся к нему самому. Чтобы лучше его понять, Марк
поднял голову, но она сразу упала, и сам того не заметив, он крепко
заснул...
чтобы ему дали одежду.
постель. - Мне кажется, баскский... э-э... священнослужитель вам не совсем
приятен. Я не разделяю вашей неприязни к религии. Я говорю не о
христианстве в его примитивной форме, но в религиозных кругах... я сказал
бы, в клерикальных сферах... время от времени попадаются чрезвычайно
ценные виды духовности. Как правило, носители их в высшей степени
деятельны. Отец Дойл, хотя он и не очень даровит - один из лучших наших
сотрудников, а Страйк способен к полной самоотдаче (вы, если не ошибаюсь,
называете ее объективностью?). Это - редкость, немалая редкость.
слово это я употребляю условно, лишь для краткости.
прокрутимся до ночи.
память, словно на него впервые дохнула зима.
Их оставили одних... и с этим, вашим, Стэддоком. Надо скорей вернуться.
рясе сообщил, что он требует, чтобы ему показали весь дом.
Пришелец сказал:
того, он пойдет только с одним из вас. С вами. - И он указал на Уизера.
К тому же, один из нас должен встретить Джайлса.
говорить при нем на незнакомом языке. Он привык, это его слова, чтобы ему
повиновались. Он спрашивает, хотите ли вы, чтобы он был вашим другом или
врагом.
какие-то нелепые обрывки слов. Он знал, что общение с макробами может
повлиять на психику, даже совсем ее разрушить, однако приучил себя об этом
не думать. Быть может, это началось. Фрост напомнил себе, что страх -
продукт химических реакций. Кроме того, в самом худшем случае, это лишь
предвестник конца. Перед ним еще масса работы. Он переживет Уизера.
Страйка он убьет. Он отошел в сторону, и Мерлин, бродяга и Уизер вышли из
комнаты.
тряся Марка за плечо:
по яйцам. Время от времени лицо его искажалось, но ему не удавалось
произнести ни слова, если Мерлин не оборачивался к нему и его не
спрашивал. Он ничего не понимал, но далеко не впервые с ним творились
непонятные вещи.
отодвинут к стене. На полу лежало огромное распятие, почти в натуральную
величину, выполненное в испанском духе - с предельным, жутким реализмом.
Марку топтать и как угодно оскорблять распятие.
верить в Санта Клауса, а Марк не знал его вообще. Поэтому сейчас ему
впервые пришло в голову: "А вдруг в этом что-нибудь есть?" Фрост знал, что
первая реакция может быть такой; он очень хорошо это знал, ибо и ему в
голову поначалу пришла эта мысль. Но выбора не было. Это непременно
входило в посвящение.
тело.
Ведь это просто кусок дерева...
обществе, вас бы это упражнение не касалось. Конечно, это суеверие, но
именно оно давит на нашу цивилизацию много столетий. Можно
экспериментально доказать, что оно существует в подсознании у лиц, которые
сознательно его отвергают. Тем самым, упражнение целесообразно, и
обсуждать тут нечего. Практика показывает, что без него обойтись нельзя.
ним лежало не то, что так поддерживало его в эти дни. Невыносимое по
реализму изображение было, на свой лад, так же далеко от "нормального",
как и все остальное в комнате. Но Марк не мог выполнить приказ - ему
казалось, что гнусно оскорблять такое страдание, даже если страдалец
вырезан из дерева. Но дело было не только в том. Все здесь как-то
изменилось. Оказывается, дихотомия "нормальное" - "ненормальное" или
"здоровое" - "больное" работает не всегда. Почему тут распятие? Почему
самые гнусные картины - на евангельскую тему? "Куда бы я ни ступил, -
думал Марк, - я могу свалиться в пропасть". Ему хотелось врасти копытами в
землю, как врастает осел.
его. Он шагнул было вперед, чтобы скорее отделаться от этой ерунды, когда
беззащитность распятого остановила его. Никакой логики не было. Эти руки и
ноги казались особенно беззащитными потому, что они сделаны из дерева, и
уж никак, ничем не могут ответить. Безответное лицо куклы, которую он
отобрал у Миртл и разорвал на куски, вспомнилось ему.
ему не уйти. Страх снова подступил к нему. Он сам был беззащитным, как
этот Христос. Когда он это подумал, распятие предстало перед ним в новом
свете - не куском дерева и не произведением искусства, но историческим
свидетельством. Конечно, христианство - чушь, но этот человек жил на свете
и пострадал от Беллбэри тех дней. И тогда Марк понял, почему, хотя он и
нездоров, и ненормален, он тоже противостоит здешней извращенности. Вот
что бывает, когда правда встречает неправду; вот что делает неправда с
правдой и сделает с ним, если он правде не изменит. Это - перекресток.
Крест.
стрелки. Он знал, что Джайлс вот-вот прибудет, и в любую минуту его могут
вызвать. Заниматься сейчас он решил и по наитию (с ним это случалось все
чаще), и потому, что спешил заручиться сообщником. В ГНИИЛИ было только
трое посвященных - он, Уизер и, быть может, Страйк.
правильно, может стать для остальных тем, чем все они были для института,
а институт - для Англии. Он знал, что Уизер только и ждет от него
какого-нибудь промаха. Значит, надо поскорей перевести Марка через черту,
за которой подчинение макробам и своему наставнику становится
психологической, даже физиологической потребностью.
он хоть на миг, страх сломит его. Да, христианство - выдумка. Смешно
умирать за то, во что не веришь. Даже этот человек на этом самом кресте
обнаружил, что все было ложью, и умер, крича о том, что Бог, которому он
так верил, покинул его. Этот человек обнаружил, что все мироздание -
обман. Но тут Марку явилась мысль, которая никогда ему не являлась:
хорошо, мироздание - обман, но почему же надо вставать на его сторону?
Предположим, правда совершенно беспомощна, над ней глумятся, терзают,
убивают, наконец. Ну и что? Почему не погибнуть вместе с ней? Ему стало
страшно от того, что самый страх исчез. Все эти страхи прикрывали его, они
защищали его всю жизнь, чтоб он не совершил того безумия, которое
совершает сейчас, когда говорит, обернувшись к Фросту: